В современной лингвистике текста актуальным предстает тезис о том, что каждый язык обладает специфическими формами стилизации объективной реальности [1], [2], [3]. Данный тезис, как представляется, предопределяет тот факт, что стилизация реальности обнаруживается в каждой манифестации языка, т.е. на уровне всех отдельно взятых функциональных стилей. Воспроизводя реальность, автор художественного текста задействует ту или иную степень стилизации, которая, в частности, последовательно проявляется в диалогах персонажей. При этом стилизация реальности в спонтанном непринужденном и художественном диалоге выявляет существенные различия. Кардинальное различие в этом случае приобретает – вследствие несходных коммуникативных намерений и контекстуальных условий взаимодействия – сама манера стилизации, степень ее манифестации.

В данных типах диалога говорящими субъектами, реализующими свои текущие речевые намерения, задействуются соответствующие коммуникативные стратегии, учитываются специфические контекстуальные показатели [4], [5]. С опорой на указанный выше тезис в рамках данной публикации мы признаем, что тексту художественного диалога присуща определенная степень стилизации, поскольку имеющие в нем место описание и оценка реальности оказываются субъективными, предопределенными исходными авторскими намерениями.

Диалоги, актуализуемые автором в художественном тексте, проливают свет на внутренний мир персонажей, нацелены на выявление психологической идентичности субъектов речи, их социального статуса и эмоционально-волевого состояния [6], [7]. Именно в диалогическом общении системно выявляется, как статус собеседников, наличие / отсутствие социальной дистанции между ними, их аффективное поведение оказывают влияние на характер взаимоотношений персонажей. Думается, что можно говорить о том, что стилизация в рамках художественного диалога оказывается более многоаспектной и явственной, чем в условиях реального спонтанного общения в силу действия целого ряда факторов, которые предопределяют интерпретацию диалогических текстов и понимание языка художественного произведения как сложной когнитивно-прагматической процедуры.

Мы признаем, что в художественном диалоге персонажей автор задействует самые разнообразные коммуникативные стратегии, авторское предпочтение отдается прежде всего различным формам официальной и неформальной беседе.

Исходными пунктами наших изысканий предстают:

● концепция гетероглоссии М.М. Бахтина (более подробно см. [8], [9]);

● понятие о точке зрения автора, рассказчика и персонажа [10], [11], [12].

В соответствии с указанными воззрениями, персонажи, включая рассказчика, выражают различные мнения на одну и ту же реальность [13]. В связи с этим, диалогическая структура художественного текста не обладает однородным характером, априорно предполагает множество возможных интерпретаций. В процессе общения, моделируемого автором, персонажи обмениваются значениями и смыслами, которые рассматриваются как уникальные для данного произведения.

Спонтанное непринужденное общение двух собеседников характеризуется частотно повторяющимися диалогическими моделями. При этом значения и смыслы, выражаемые участниками взаимодействия, являются более стереотипными, а стиль неформального общения оказывается более ритуализованным и соответствующим априорным ожиданиям собеседников, чем в художественной беседе.

Принимая во внимание степень формальности взаимоотношений между собеседниками, в прозе М.А. Шолохова мы выделяем определенные типы диалогических структур. В качестве критериев выделения этих типов выступают как функции инициирующей и стимулирующей реплик, так и коммуникативные стратегии, которые задействуются собеседниками в процессе выражения своих речевых намерений. Лингвистические и паралингвистические средства, участвующие в моделировании художественного диалога персонажей проливают свет на такие кодируемые в нем параметры, как степень формальности / непринужденности текущих взаимоотношений участников разговора, наличие единодушия / социальной дистанции между ними, способы референтных указаний на собеседника.

1) задушевный диалог между двумя друзьями, основанный на обоюдности реализуемых речевых намерений, языковыми показателями которого выступают личные местоимения, косвенные экспрессивные акты и прямые вопросительные акты в стимулирующей реплике.

Ср.: (1) «На другой день Григорий встал с необъяснимой сосущей тоской.  – Ты чего постный ныне? Станицу во сне видал? – спросил его Чубатый. – Угадал. Степь приснилась. Так замутило на душе… Дома побывал бы. Осточертела царева службица» [14, с. 92];

2) диалог в неофициальной обстановке, в котором один из собеседников благодарит другого за какую-либо услугу, языковыми показателями которого выступают положительная оценка действий собеседника, разнообразные формулы вежливости.

Ср.: (2) «Они столкнулись глазами. Из запавших глазниц нестерпимо блестел остро отточенный взгляд Степана. Степан говорил, почти не разжимая стиснутых зубов:  – Ты меня от смерти отвел… Спасибо… А за Аксинью не могу простить. Душа не налегает… Ты меня не неволь, Григорий… – Я не неволю, – ответил тогда Григорий» [14, c. 83];

3) диалог в официальной обстановке, в котором один из собеседников благодарит другого за какую-либо услугу; языковыми показателями данного взаимодействия выступают официальное обращение, формулы вежливости, положительная оценка действий собеседника, обоюдность выражаемых речевых намерений, при этом предшествующий контекст разговора выявляет оттенок иронии в реплике говорящего персонажа.

Ср.: (3) «Истерический женский голос растроганно чечекал: –  Спасибо, Шеин! Спасибо! – Браво, есаул Шеин! Брависсимо! – гимназическим петушиным баском кукарекал кто-то из завсегдатаев галерки, сразу даря подъесаула Шеина лишним чином» [14, c. 201];

4) диалог в неофициальной обстановке, в котором персонажи иронизируют друг над другом; показателями взаимодействия выступают вопросительные речевые акты, обращения, ироническая оценка действий.

Ср.: (4) «Ванька Болдырев –  мигулинский казак, балагур и насмешник –  подсмеивался над товарищем пулеметчиком: – Ты, Игнат, какой губернии? –  хрипел его сиплый, прожженный табаком голос. – Тамбовской, –  мяконьким баском отзывался смирный Игнат. – И, небось, морщанский? –  Нет, шацкий. –  А-а-а… шацкие –  ребята хватские: в драке семеро на одного не боятся лезть. Это не в вашей деревне к престолу телушку огурцом зарезали? – Будя, будя тебе!» [14, c. 247];

5) диалог в полуофициальной обстановке, в которой персонажи встречаются, не видевшись долгое время; показателями взаимодействия выступают обращения персонажей друг к другу, прямые вопросительные акты, оценочные формы обращения.

Ср.: (5) «– Иван Алексеевич! Друг милый!.. Оторвавшись от взвода, к нему утиной рысью бежал маленький солдатишка. На бегу он откидывал назад винтовку, но ремень сползал, и приклад глухо вызванивал по манерке. – Не угадаешь? Забыл? В подбежавшем солдатишке, заросшем до скул ежистой дымчато-серой щетиной, Иван Алексеевич с трудом опознал Валета. – Откуда ты, шкалик?.. – А вот… Служу. – Да ты в каком полку? – В Триста восемнадцатом Черноярском. Не чаял… не чаял, что со своими встречусь. Иван Алексеевич, не выпуская из жесткой ладони маленькой грязной руки Валета, радостно и взволнованно улыбался. Валет, поспешая за его крупным шагом, перебивал на рысь, снизу вверх засматривал Ивану Алексеевичу в глаза, и взгляд его узко посаженных злых глазок был небывало мягок, влажен» [14, с. 53];

6) неформальный диалог между прощающимися персонажами, осуществляющими поиск общих точек соприкосновения, проявляющими уважение друг к другу; показателями взаимодействия выступают формулы вежливости, обращения, оценочные средства.

Ср.: (6) «Валет некоторое время шел молча, поглядывая то назад, где строилась рота, то на крутой подбородок Ивана Алексеевича, на глубокую круглую ямку, приходившуюся как раз под срединой нижней губы. –  Прощай! – сказал он, высвобождая руку из холодных мослаков Ивана Алексеевича. – Должно, не свидимся. Тот снял левой рукой фуражку и нагнулся, обнимая сухонькие плечи Валета. Поцеловались крепко, прощаясь словно навсегда, и Валет отстал. Он вдруг суетливо втянул голову в плечи, так что над серым воротником солдатской шинели торчали лишь смугло-розовые острые хрящи ушей, пошел, горбатясь и спотыкаясь на ровном. Иван Алексеевич выступил из рядов, окликнул с дрожью в голосе: – Эй, браток, кровинушка родимая! Ты ить злой был… помнишь? Крепкий был… а? Валет повернул постаревшее от слез лицо, крикнул и застучал кулаком по смуглой реброватой груди, видневшейся из-под распахнутой шинели и разорванного ворота рубахи: – Был! Был твердым, а теперь помяли!.. Укатали сивку!..» [14, с. 55];

7) неформальный (аффективный) диалог между персонажами, осуществляющими поиск общих точек соприкосновения; показателями взаимодействия выступают просторечный язык, восклицания, передающие восторг, волнение, оживление, согласие с мнением собеседника.

Ср.: (7) «– Все перепуталось в голове, – жаловался Мартин Шамиль. – Чума их разберет, кто из них виноватый! –  Сами мордуются и войска мордуют. – Начальство с жиру бесится. – Каждый старшим хочет быть. –  Паны дерутся, у казаков чубы трясутся. – Идет все коловертью… Беда!» [14, с. 123];

8) диалог, выявляющий резкие изменения в формальном характере взаимодействия персонажей; при этом в диалогической структуре разговора  последовательно обнаруживаются три стадии:

а) официальное общение, предполагающее взаимоуважение, показателями которого выступают формулы вежливости, средства взаимной оценки, согласие с мнением собеседника.

Ср.: (8) «– Листницкий! Ты ли это?.. – направляясь к нему, уверенно, без тени стеснения крикнул офицер. Под черными усами его кипенно сверкнули зубы. Листницкий угадал есаула Калмыкова, следом за ним подошел Чубов. Они обменялись крепким рукопожатием. Познакомив бывших сослуживцев с Атарщиковым, Листницкий спросил: – Какими судьбами сюда? Калмыков, покручивая усы, кивнул головой назад, — кося глазами по сторонам, сказал: –Командированы. После расскажу. Ты о себе повествуй. Как живется в Четырнадцатом полку?» [14, с. 89];

б) полуофициальное общение, предполагающее неравный социальный статус собеседников, показателями которого выступают изменения от разговорного стиля к официальному стилю; первый собеседник характеризуется превосходством и доминированием, второй собеседник – отсутствием уважения к партнеру по общению, граничащей с враждебным отношением.

Ср.: (9) «Из бойниц выползали коричневые ручейки. Казаки, в мокрых, измазанных шинелях, кипятили на щитах котелки с чаем, курили, сидя на корточках, прислонив к стене винтовки. – Сколько раз говорено, чтобы на щитах не смели разводить огня! Что вы, сволочи, не понимаете? – злобно крикнул Листницкий, доходя до первой группы сидевших вокруг дымного огонька казаков. Двое нехотя встали, остальные продолжали сидеть, подобрав полы шинелей, покуривая. Смуглый бородатый казак, с серебряной серьгой, болтавшейся в морщеной мочке уха, ответил, подсовывая под котелок пучок мелкого хвороста: – Душой рады бы без щита обойтиться, да как его, ваше благородие, разведешь, огонек-то? Гля, сколь тут воды! Чуть не на четверть. –  Сейчас же вынь щит! – Что же нам, значится, голодными сидеть?! Та-а-ак… – хмурясь и глядя в сторону, сказал широколицый рябой казак. –  Я тебе поговорю… Снимай щит! – Листницкий носком сапога выбросил из-под котелка горевший хворост» [14, с. 24];

в) общение, предполагающее оскорбительные нотки в акте говорения, которые являются следствием того, что собеседники обладают неравным социальным статусом; показателями взаимодействия выступают слова с грубой окраской, несогласие с мнением собеседника.

Ср.: (10) «– Поезд наш дальше не отправляй. Сгружаться тут зачнем. – Как это так? –  растерянно спросил начальник станции. – У меня распоряжение… путевка… – Замкнись! — сурово перебил его Турилин… Спешно подмостив сходни, казаки начали выводить из вагонов лошадей. Иван Алексеевич стоял у паровоза, расставив длинные ноги, вытирая пот с улыбающегося смуглого лица. К нему подбежал бледный командир сотни. – Что ты делаешь?.. Ты знаешь, что… – Знаю! — оборвал его Иван Алексеевич. – А ты, господин есаул, не шуми. – И бледнея, двигая ноздрями, четко сказал: – Отшумелся, парень! Теперь мы на тебя с прибором кладем. Так-то! – Верховный Корнилов… — побагровев, заикнулся было есаул, но Иван Алексеевич, глядя на свои растоптанные сапоги, глубоко ушедшие в рыхлый песок, облегченно махнув рукой, посоветовал: – Повесь его на шею замест креста, а нам он без надобности» [14, c. 137].

В ходе проведенного исследования установлено, что в художественном диалоге ярко проявляются средства выражения взаимоотношений между персонажами. В то же самое время данный тип диалога выявляет психологию персонажей, их эмоционально-волевое состояние. В исследуемом художественном тексте содержатся разнообразные типы художественного диалога и диалогических структур. Эти типы проявляют системные отличия в отношении отражения социального статуса персонажа, наличия / отсутствия социальной дистанции между ними.

Анализ восьмого типа диалогических структур проливает свет на самые разнообразные средства выражения официальности / неформальности разговора, вежливости / невежливости, формат ведения беседы, которые динамически изменяются в одном и том же коммуникативном контексте. При этом сдвиги в диалогической структуре могут быть представлены следующим образом:

официальность общения → социальное превосходство одного из собеседников → отсутствие тесной связи между участниками разговора → официальность общения.

Диалогическая структура выявляет несколько слоев официального характера разговора и обоюдные отношений между собеседниками. Наблюдаются постепенные изменения с уровня вежливой официальной беседы – к уровню социального превосходства одного из собеседников в общении и даже презрения, репрезентирующего коммуникативную стратегию насмешки над партнером по взаимодействию.

1. Азарова О.А., Кудряшов И.А. Когнитивный подход к исследованию неявного знания // Когнитивные исследования языка. 2015. № 21. С. 30-33.
2. Котова Н.С., Кудряшов И.А. Лингвофилософская прагматика vs. когнитивная прагматика: два взгляда на одну и ту же проблему // Когнитивные исследования языка. 2016. № 25. С. 68-74.
3. Кудряшов И.А., Бессонова Т.М. Типы повествования в романе В.О. Богомолова «Момент истины» (в августе сорок четвертого) // Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия: Материалы III-й Международной научно-практической конференции. Ростов-на-Дону: ООО «Донское книжное издательство», 2013. С. 125-131.
4. Азарова О.А., Кудряшов И.А. Эмоции, язык, когниции: проблема взаимообусловленности в междисциплинарной перспективе // Международный научно-исследовательский журнал. 2016. № 10-3(52). С. 6-9.
5. Комиссарова М.С., Кудряшов И.А. Проблема речевой компетенции собеседников в диалогическом взаимодействии // Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия: Материалы V-й Международной научно-практической конференции. Ростов-на-Дону: ООО «Донское книжное издательство», 2013. С. 158-165.
6. Головинова П.А., Кудряшов И.А. Косвенный экспрессивный акт как отражение эмоционального опыта говорящего субъекта в диалогическом взаимодействии // В мире научных открытий. 2015. № 11.2(71). С. 1020-1028.
7. Кудряшов И.А., Головинова П.А. Проблема категоризации эмоционального состояния субъекта диалогической речи в современной лингвистике // Гуманитарные научные  исследования. 2015. № 12(52). С. 256-261.
8. Кудряшов И.А., Клеменова Е.Н. Диалогическая педагогика М.М. Бахтина и методы вузовского обучения // Современные исследования социальных проблем (электронный научный журнал). 2016. № 3(59). С. 53-73.
9. Клеменова Е.Н., Кудряшов И.А. Герменевтический анализ текста: когнитивные основания // Международный журнал прикладных и фундаментальных исследований. 2013. № 7. С. 109-113.
10. Котова Н.С., Кудряшов И.А. Проблема выражения точки зрения автора и персонажа-рассказчика в художественном тексте // European Social Science Journal. 2013. № 8-1(35). С. 235-242.
11. Азарова О.А., Кудряшов И.А. Контрастивное взаимодействие образов автора и персонажа-рассказчика в художественном тексте // Когнитивные исследования языка. 2016. № 25. С. 936-942.
12. Котова Н.С., Кудряшов И.А. Эпистемический статус собеседников и эвиденциальные средства его манифестации в диалогическом взаимодействии // В мире научных открытий. 2015. № 11.7 (71). С. 1084-1095.
13. Амирханян В.В., Кудряшов И.А. Образ персонажа в аспекте семантической структуры целостного художественного текста // Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия: Материалы V-й Международной научно-практической конференции. Ростов-на-Дону: ООО «Донское книжное издательство», 2013. С. 118-124.
14. Шолохов М.А. Тихий Дон. М.: АСТ, 2015. Т.2. 928 с.

Все статьи автора «Кочетова Людмила Павловна»