К моменту выхода «Курса русской истории» В.О. Ключевского, российская археологическая наука уже достигла определенных успехов в изучении памятников древней и средневековой истории нашей страны. В Причерноморье были открыты античные города, раскопаны богатые скифские курганы, исследованы славянские захоронения, и все эти материалы с 1883 г. были открыты для обозрения в Историческом музее. Однако В.О. Ключевский не нашел для них места в своем курсе лекций, которые в основном опираются на данные письменных источников, с привлечением лингвистических материалов.

Подобный факт вполне объясним, до октябрьской революции археология была вещеведческой наукой, и российские археологи мало внимания уделяли историческим интерпретация раскопанных им памятников. Тем не менее, волжские финны упоминаются в русских летописях и, следовательно, должны были стать предметом анализа автора «Курса русской истории», которая представлялась В.О. Ключевскому прежде всего как история колонизации. По его выражению: «Переселение, колонизация страны была основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдалённой связи стояли все другие её факты» [1, с.50]. Поэтому волжским финнам просто нельзя было не уделить особого внимания, поскольку в процесс колонизации заселялись именно их земли, и они были такими же непосредственными участниками этого процесса, как и славяне. Однако в центре внимания В.О. Ключевского неизменно оказываются славянские племена, а о финнах он впервые вспоминает только в 4 лекции, да и то мельком, упоминая их в связи с призванием на Русь варягов.

Развернутую характеристику автохтонного населения Русской равнины В.О. Ключевский дает в своей 17 лекции, где есть разделы под названием: «Инородцы Окско-Волжского междуречья» и «Встреча руси и чуди». В них описание волжских финнов дается по сведениям европейских историков Иордана и Тацита, которых он хорошо знал, т. к. сведения иностранцев о России были темой его диссертации. Локализация финских племен определяется по данным начальной Киевской летописи и сохранившейся топонимике. При этом В.О. Ключевский отмечает, что в европейской историографии характеристической чертой финских народов является – миролюбие, робость, забитость. Он цитирует слова Тацита о финнах, что это удивительно дикое и бедное племя, не знающее ни домов, ни оружия, и соглашается с Иорданом, который называет финнов самым кротким племенем из всех обитателей европейского Севера. То же впечатление мирного и уступчивого племени, по мнению В.О. Ключевского, финны произвели и на русских. «Русские, встретившись с финскими обитателями нашей равнины, кажется, сразу почувствовали своё превосходство над ними. На это указывает ирония, которая звучит в русских словах, производных от коренного чудь, – чудить, чудно, чудак и т. п.» [1, с.297–298].

В дальнейшем В.О. Ключевский приходит к выводу, что отсталость, робость и миролюбие финских народов было одной из основных причин, обусловивших мирный характер славянской колонизации. Однако изложенная выше аргументация не учитывает ряда факторов, на которые обращали внимание ещё предшественники В.О. Ключевского. В частности, тот факт, что описание Тацитом финнов, относится не ко всем финским народам, а только к лопарям, отмечали в своих произведениях Н.М. Карамзин и В.М. Соловьев. Так, В.С. Соловьев констатирует, что от «оседлых финнов, соседивших со славянами и союзных с ними, должно отличать северных их соплеменников, лапонцев, которых, как видно, суровая природа остановила на низшей ступени человеческого развития, и теперь в характере собственных финнов и лапонцев замечается такое же различие, как между мужеством и детством. Бесспорно, последних разумеет Тацит, когда описывает образ жизни финнов, когда говорит об их изумительной дикости, гнусной скудости…». Причем В.С. Соловьев указывает и на то, что первоначально славянские и финские народы находились примерно на одинаковом уровне социального развития, о чем, по его мнению, свидетельствует факт совместного призвания ими варягов на княжение. Последующее превосходство славян В.С. Соловьев объясняет тем, что «славянские племена соединяются под одною властию, чрез это единство приобретают силу материальную, а потом и начатки образованности христианской, и таким образом получают над финскими племенами материальное и духовное преимущество, пред которым те и должны были преклониться» [2].

Н.М. Карамзин оперируя данными летописи, также отмечает, что российские финны, уже не были такими грубыми, дикими людьми, какими описывает их Тацит, поскольку имели не только постоянные жилища, но и города: Весь – Белоозеро, Меря – Ростов, Мурома – Муром [3].

При этом высказывания Н.М. Карамзина и С.М. Соловьева, находят подтверждение в материалах современных археологических исследований, которые свидетельствуют о сходном уровне развития материальной культуры славянских и финских племен I тыс. н. э. [4 – 5].

О мирном характере славянской колонизации, по мнению В.О. Ключевского, свидетельствует также отсутствие в письменных источниках и в народных преданиях воспоминаний об упорной и повсеместной борьбе пришельцев с туземцами. В.О. Ключевский отмечает, что имело место «…заселение, а не завоевание края, не порабощение или вытеснение туземцев. Могли случаться соседские ссоры и драки; но памятники не помнят ни завоевательных нашествий, ни оборонительных восстаний. …И сами колонисты не вызывали туземцев на борьбу. Они принадлежали в большинстве к мирному сельскому населению, уходившему из юго-западной Руси от тамошних невзгод и искавшему среди лесов Севера не добычи, а безопасных мест для хлебопашества и промыслов» [1, с.297 - 298].

С подобными утверждениями, несколько расходится, выдвинутый в предыдущей части работы тезис В.О. Ключевского о том, что Нижний Новгород в XIII в. был основан русскими людьми в качестве опорного пункта для борьбы с мордвой и другими поволжскими инородцами [1, с.86]. Причем П.И. Мельниковым-Печерским, как раз по поводу основания этого города приводятся мордовские легенды, свидетельствующие о сопротивлении мордвы русской колонизации [6].

По всей видимости, славянская колонизация носила мирный характер в основном  на её ранних этапах, когда славянские племена заселяли удобные для земледелия участки незалесенных земель, которые пока еще слабо были освоены волжскими финнами. Так, например, большинство древнемордовских памятников второй половины I тыс. н. э  тяготеют к лесным территориям Примокшанья, в то время как на остепненных участках левовобережного бассейна Суры, подобные памятники практически не известны [7, с.55–56; 8, с.78–129]. Именно эти свободные территории занимает в конце IV – начале V веков население именьковской культуры [9; 10, с.11]. О мирном характере данной колонизации свидетельствует распространение на мордовских могильниках Нижегородского Поволжья погребений с трупосожжениями, которые были характерны для славянского погребального обряда [11]. По набору погребального инвентаря они практически не отличаются от традиционных захоронений, совершенных по обряду трупоположения. Причем в погребениях обоих типов иногда встречаются вещи славянского происхождения. Так, например, в захоронениях ряда мордовских могильников обнаружены изделия с выемчатыми эмалями [12, с.30-38; 13, с.106–123]. Все это свидетельствует о мирном характере имевших место контактов мордовских и славянских племен. Однако именьковская миграция была связана с перемещением значительных людских масс, не идущих ни в какое сравнение со спорадической инфильтрацией мирного сельского населения, о которой пишет В.О. Ключевский.

Ситуация заметно обостряется в третьей четверти V в., когда в бассейне Средней Оки ведутся военные действия, следы которых находят отражениев материалах погребальных памятниках рязано-окских племен [14]. Примерно в это же время или немного позже на Абрамовском и Армиевском древнемордовских могильниках наблюдается появление компактной группы погребенных воинов вооруженных мечами, значительно чаще в погребениях начинают встречаться оружие и топоры-кельты [15; 16, с.145–150]. Широкое распространение топоров с одной стороны свидетельствует о возросшей роли подсечного земледелия, с другой о том, что военные действия, видимо, приобретают регулярный характер [17]. Однако славянских поселений данного времени на территории, занимаемой выше названными могильниками, не фиксируется. Это оставляет открытым вопрос о причинах усиления милитаризации древнемордовских племен. Возможно, что её виновниками было не славянское население, а племена степных кочевников. На данном этапе мордовским и рязано-окским племенам в целом удалось отстоять свою территорию.

Важные изменения в жизни южномордовских племен и приокских финнов происходят в VII – начале VIII веке. Когда, по-видимому, под давлением болгар основная часть мордовского населения покидает территорию Верхнего Посурья и переселяется на р. Цну, осваивая массивы Большого Цнинского леса. Какая-то часть мордовского населения осталась, но была ассимилирована. Данный процесс иллюстрируют материалы Армиевского курганно-грунтового могильника, где в X веке на месте мордовского грунтового кладбища IX века появляются курганные насыпи [18]. Вместе с тем меняется обрядность грунтовых погребений, которые содержат значительно меньше вещей и нередко в могилах отсутствуют костяки. Видимо, умершего первоначально оставляли на воздухе до полного разложения трупа, что впоследствии приводило к практически полному истлеванию костей в могиле [19, с. 151–154]. Эволюция данного обряда, видимо, привела к тому, что впоследствии умерших, перестали закапывать в землю, поэтому в XI – XII вв. погребальных памятников на территории Верхнего Посурья, вообще, не известно.

В VII веке прекращают функционировать большинство рязано-окских могильников, причиной чему, вероятно, была славянская колонизации Среднего Поочья. Только на восточной окраине территории рязано-окских племен сохранились их отдельные поселения. В частности на Нижней Мокше вплоть до X века продолжают совершаться захоронения в Шокшинском могильнике. Основная масса рязано-окского населения смещается вниз по течению р. Оки [7, с.55–56].

К сожалению, пока еще очень плохо известны археологические памятники новых обитателей поречья Средней Оки, появившихся здесь в конце VII – начале VIII в. или несколько позднее. Этими памятниками являются окские поселения открытого типа с лепной керамикой, могильник, обнаруженный В.А. Городцовым у с. Алеканова на Оке. Их время трудно точно определить, но принадлежность этих древностей к славянской культуре конца I тыс. н. э. не вызывает сомнений [20, с.78–80, 85–87].

Вероятно со второй половины IХ в. древнерусское население начало проникать и в восточную часть Волго-Окского междуречья – в землю мери. Его путь и места поселений отмечены курганными могильниками конца IX – Х в., исследованными А.С. Уваровым и П.С. Савельевым, которые вскрыли здесь более 7000 курганов. [21, с.111 – 137]. По мнению А.Е. Леонтьева, в Х веке славяне, переселяясь на эту территорию, в первую очередь  занимали уже хорошо обжитые мерей места [22, с. 293], что должно свидетельствовать о не мирном характере славянской колонизации этого периода.

О вооруженном характере проникновения славян на финские земли свидетельствуют и летописные сообщения о походе князя Святослава, направленного против Хазарского каганата. Поскольку в состав каганата, видимо, входила мордва, проживавшая в среднем течении р. Цны [23, с.8 – 16; 24].

После разгрома каганата этнополитическая ситуация на территории Сурско-Мокшанского междуречья резко меняется. В результате распада этого объединения с политической арены уходит основной противник Волжской Болгарии, которая усиливает свою экспансию в регионе. С другой стороны начинается проникновение в бассейн р. Цны русских переселенцев. Ряд погребений Пановского и Елизавет-Михайловского могильника содержит некоторые типично славянские вещи, в т. ч. горшки, шиферные пряслица, витые браслеты и др. [25, с.59–61]. Все это приводит в XI веке к оттоку местного мордовского населения на Вад и Мокшу, где появляется ряд новых могильников. С этого времени и до татаро-монгольского нашествия дальнейшее развитие региона определялось противостоянием русских княжеств и Волжской Болгарии.

По справедливому замечанию А.А. Кузнецова, все летописные упоминания мордвы после 1104 г. связаны исключительно с конфликтами и насилием [26, с.17]. В этот период на мордовских землях появляются новые городища («тверди», по русским летописям) с мощными фортификационными сооружениями, а среди мордовского населения начинает выделяться категория воинов-дружинников, имевших вместе с оружием всадническое снаряжение, походные котелки, щиты с железными умбонами [7, с.55–56]. По свидетельству русских летописей западные группы мордвы в это время принимают участие в боевых действиях на стороне русских, а восточные на стороне – булгар [27, с. 237–239: 28, с. 4–11]. В этот период истории, вероятно, княжеская военная колонизация сочетается с мирной крестьянской. В противоборстве с Булгарией в землях мордвы основываются города, к территории Владимирско-Суздальского княжества присоединяются новые земли, которые становятся объектами мирной крестьянской колонизации.

1. Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1987.
2. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Спб., 1897.
3. Карамзин Н. М. История государства российского. М., 1987.
4. Ставицкий В.В., Ставицкий А.В. Основные направления археологических исследований последних лет НИИ гуманитарных наук при правительстве Республики Мордовия // Гуманитарные научные исследования. 2014. № 10 [Электронный ресурс]. URL: http://human.snauka.ru/2014/10/8000.
5. Ставицкий В. В., Ставицкий А. В. Об уровне социальной дифференциации волжских финнов в эпоху раннего железа // П.А. Столыпин: становление и реформирование российской государственности. Пенза, 2012.
6. Мельников-Печерский П.И. Очерки мордвы. Саранск, 1980.
7. Шитов В.Н. Расселение древней мордвы (по материалам погребальных памятников) // II Всероссийская конференция финно-угроведов. Саранск, 2000.
8. Ставицкий В. В. Археологические изыскания М. Р. Полесских. Пенза: ПГКМ, 2008.
9. Мясников Н.В. Итоги и перспективы изучения археологических памятников I – VII вв. н. э. в северо-восточной части приволжской возвышенности: этнокультурный аспект // Чувашский гуманитарный вестник. 2013 г. № 8.
10. Мясникова О. В., Ставицкий В.В. Подвески-лунницы из захоронений Армиевского могильника // Вестник НИИГН при Правительстве Республики Мордовия. 2014. №2.
11. Жиганов М.Ф. Память веков. Саранск, 1977.
12. Ставицкий В. В. Изделия с выемчатыми эмалями с древнемордовских и рязанско-окских памятников // Центр и периферия. Саранск, 2012. №3.
13. Ставицкий В.В., Мясникова О.В., Сомкина А.Н. О датировке ранних погребений Абрамовского могильника // Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия. 2012. № 3 (23).
14. Ахмедов И.Р., Белоцерковская И.В. К реконструкции исторических процессов // Восточная Европа в середине I тысячелетия н.э. (Раннеславянский мир. Выпуск 9). М., 2007.
15. Полесских М.Р. Армиевский могильник // Археологические памятники мордвы I тыс. н. э.  Саранск, 1979.
16. Ставицкий В. В. Погребальный обряд тешской группы мордовских могильников III–VII вв. // Поволжская археология. 2013. № 2 (4).
17. Павлихин А.В. Топоры-кельты Сурско-Окского междуречья III – X вв. н. э. // Пензенский археологический сборник. Пенза, 2009.
18. Сафронов П. И., Ставицкий В. В. Курганы №2 и №3 Армиевского курганно-грунтового могильника (по материалам раскопок М.Р. Полесских1969 г.) // Вестник НИИГН при Правительстве Республики Мордовия. 2014. №3 (31).
19. Сафронов П. И. Погребальный обряд грунтовых захоронений Армиевского курганно-грунтового могильника (По материалам раскопок 1981 г.) // Вестник НИИГН при Правительстве Республики Мордовия. 2013. №3 (27).
20. Монгайт А.Л. Рязанская земля М., 1961.
21. Третьяков П.Н. На финно-угорских окраинах Древней Руси // У истоков древнерусской народности. М., 1970.
22. Леонтьев А.Е. Археология мери. М., 1996.
23. Ставицкий В. В. Еще раз о мордве и буртасах // Центр и периферия. 2013. №2.
24. Ставицкий В.В. Историография «буртасской проблемы» второй половины XX – начала XXI века // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Пенза, 2014. №1 (29).
25. Полесских М.Р. Древнее население Посурья и Примокшанья. Пенза, 1977.
26. Кузнецов А.А. Отношение мордвы и Руси: размышления в связи с 1000-летием единения мордовского народа с народами России // Центр и периферия.  2012. №3.
27. Ставицкий В. В. Историческая география Пургасовой волости в свете междисциплинарных исследований // Материалы XXV Международной научной конференции. М., 2013.
28. Юрченков В.А. Пургасова волость: проблема политогенеза мордвы в историографии // Центр и периферия. 2014. №1.

Все статьи автора «Ставицкий Владимир Вячеславович»