Процесс цифровой трансформации современной человеческой цивилизации имеет объективно-тотальный характер. Осуществляется смена технологической парадигмы с довольно существенными последствиями, остановить подобный процесс смены научно-технологического уклада невозможно. Процесс цифровизации способен трансформировать все системы общества: экономическую сферу и политический макрокосм, социальную инфраструктуру любого государства, многоуровневую сферу системы образования и пр. Нам представляется, что парадигма «цифровой революции» в обязательном порядке повлияет на сегмент социальной функции любого государства нашей планеты, видоизменения данной сферы будут носить объективный и неотменяемый характер. В этой связи нам хотелось бы затронуть достаточно тревожные тенденции подобного процесса. Каковы будут новые вызовы цифровой техносферы, брошенные социальному государству? Способно ли оно эффективно ответить на новые вызовы постиндустриальной цивилизации, возникшие в ХХI веке? Прежде чем перейти к основной части нашего исследования, необходимо обозначить методологический инструментарий, который мы будем использовать в нашей работе. Исходя из темы следования, мы воспользуемся универсальной системой диалектических категорий, которые проанализировал в большинстве своих работ выдающийся представитель немецкой классической философии – Г. В. Гегель. В рамках нашего исследования вышеназванная проблема будет рассмотрена на трех диалектических уровнях, предложенных немецким мыслителем, т.е. в аспекте категории «всеобщее» – на общечеловеческом уровне, в аспекте категории «особенное» – на уровне отдельных государств и в рамках проблемного поля категории «единичное» – на уровне экзистенциально-феноменологических изменений отдельной личности. Разумеется, все вышеназванные категории, предложенные Г. Гегелем, мы будем рассматривать в их диалектической взаимозависимости, обусловленной противоречиями.
Стоит отметить, что проектированием и созданием теоретической модели перехода к цифровой экономике занимались многие крупные социальные философы и футурологи, экономисты и политологи. Например, Э.Тоффлер [13],[14], Ф.Фукуяма[15], Дж.Гэлбрэйт[6], К.Шваб [16], П. Кеннеди [8] и др. Более того, когда Э. Тоффлер в своей монографии «Шок будущего» описывает слабо вербализированные контуры будущей цифровой экономики, многие сформулированные им тезисы казались фантастическими. Настал черед XXI века, и мы на многочисленных примерах существующих реалий убедились, что будущее, которое еще в 80-е гг. века прошлого описывал американский мыслитель, уже настало. Вопросу развития информационного общества, цифровизации экономики и ее влияния на различные сегменты социума в последние годы уделяется большое внимание в зарубежной и отечественной научной литературе. Сделаем её краткий обзор, начав с истоков формирования данной научной темы.
Впервые в научной литературе термин «цифровая экономика» употребил в 1995 году американский информатик Николас Негропонте (Массачусетский университет). Однако детальное рассмотрение воздействия Интернет-пространства на способы ведения бизнеса было осуществлено канадским ученым Доном Тапскоттом, который писал о том, что цифровые технологии в современном обществе делают информацию основой социально-экономических процессов, создают почву для нового коммуникационного пространства (электронного сообщества), влияют не только на бизнес-процессы, но и на деятельность административно-управленческих систем разных рангов [12].
Исследованием структуры цифровой экономики с определением ее ключевых элементов занимался Т. Месенбург. Ученым были выделены следующие основополагающие элементы экономики нового типа: инфраструктура электронного бизнеса, электронный бизнес и электронная коммерция.
Одной из ключевых фигур научно-политического истеблишмента, транслирующей идеи цифровизации экономики, является Клаус Шваб, немецкий экономист, основатель и бессменный президент Всемирного экономического форума в Давосе с 1971 года, профессор Гарвардского университета США. В 2011 году им, совместно с коллегами – бизнесменами, учеными, политиками, – было инициировано появление нового термина «Четвертая промышленная революция» (Индустрия 4.0.) как рефлексирующая объективация существующих социально- экономических процессов. Ключевая сущность данного понятия – технологический сдвиг социально-экономической жизни мирового сообщества в сторону массового внедрения киберфизических систем в производство и обслуживание человеческих потребностей, включая быт, труд и досуг.
В своей фундаментальной работе по данной теме К. Шваб раскрыл ключевые признаки новой технологической трансформации экономики, содержательно описал двенадцать технологических областей, научные открытия в которых и их постепенное включение в социально-экономические реалии существования мирового сообщества и обеспечат данный революционный переход. [16]. Анализ структурных звеньев новой технологической волны будет представлен авторами монографии далее.
Впоследствии вышеупомянутым автором была осуществлена детализация отдельных аспектов нового технологического перехода, обусловленная реалиями пандемии COVID-19, которая объективно ускорила и апробировала на практике некоторые социально-экономические изменения, ведущие к цифровизации экономики и образования. Условия жизни в «пандемийную» эпоху особенно трансформировали рынок труда в частности в секторе оказания образовательных услуг усилилось дистанционное взаимодействие участников социальной коммуникации.
Однако значительно ранее современных научных изысканий специалистов западных стран, уже на стадии реализации третьей промышленной революции, связанной с зарождением компьютерной эры, первичной информатизации производства и инфраструктуры, в 70- гг. XX века проводились исследования советских ученых в области цифровизации экономики. Например, научная школа Центрального экономико-математического института под руководством академика В.Л. Макарова проводила научные исследования, во многом опережающие прикладные запросы существующей в то время социально-экономической реальности. Своими разработками в области агенто-ориентированного моделирования цифровой экономики, создания моделей сетевого интеллекта на базе «искусственного общества» высококвалифицированные ученые столицы во многом оказались футурологами, осознали тенденции траекторий будущего развития мира и предвосхитили на методологическом уровне объективно формирующиеся черты современного общества, описываемого в технологическом концепте К. Швабом.
В последние годы в отечественной научной литературе появилось много работ, посвященных цифровизации экономики, ее трансформации в разных секторах социально-экономической жизни. Это такие темы научных разработок, как умные города, безопасная цифровая среда, организация производства в условиях цифровой экономики. Как правило, анализ данных работ показывает репрезентацию (описательное повторение) уже существующих научных идей.
В.С. Минчичова в своей статье анализирует включенность России в мировую экономику на разных этапах функционирования страны, начиная с дореволюционного периода (до 1917 года). Особое внимание автор обращает на сопряжение тенденций развития российской экономики с мировыми трендами в период провозглашения наступления четвертой промышленной революции (Индустрия 4.0.). Анализируется место России в мировой экономике в контексте последней волны трансформации экономики, показатели страны в рейтинговых индикаторах готовности экономики стран к новым социально-экономическим реалиям.
В частности, автор оперирует следующими характеристиками включенности России в тенденции реализации четвертой промышленной революции:
« − Россия занимает 7-е место в мире по вовлеченности людей в цифровую экономику;
− в 2020 г. 50 % покупателей в России совершают покупки со смартфонов, при этом эта цифра увеличилась за период самоизоляции, многим пришлось учиться пользоваться новыми инструментами, способами покупок, доставки, обеспечения;
− объём рынка интернета вещей в 2018 г. в России составил 3,7 млрд. долл., что составляет около 0,5 % общемирового объема рынка;
− российский рынок искусственного интеллекта в 2019 г. оценивается в 139 млн. долл., что равно 0,4 % общемирового объема рынка;
− на 10 тысяч рабочих в России приходится 5 роботов, однако средний показатель по миру — 99 роботов на 10 тысяч работников;
− Россия занимает 6-е место в мире по потенциалу роботизации и автоматизации. Ее опережают Китай, Индия, США, Бразилия и Индонезия» [11].
Опираясь на многолетний опыт зарубежных и отечественных научных изысканий в области трансформационных процессов перехода мирового сообщества к цифровой экономике, российский исследователь И.С. Аверина предприняла попытку обобщить взгляды зарубежных и отечественных ученых к подходам и определению сущностных аспектов понятия «Цифровая экономика» в их эволюционном, исторически обусловленном контексте [1].
Отметим также, что все перечисленные ниже аспекты «цифровой революции» будут влиять на парадигму социального государства либо сами будут неким продуктом этой системы. На уровне общечеловеческого цивилизационного развития экономики и социальной сферы можно выделить следующие характерологические тренды нового технологического уклада 4.0.
В рамках нашего исследования мы в большей степени будем опираться на монографию одного из крупнейших и авторитетнейших идеологов «цифровой революции» К. Шваба, который издал в 2018 году свою знаменитую книгу «Технологии Четвертой промышленной революции». Всеобщий характер диалектики человеческой цивилизации, рассмотренный целиком, показывает неравномерность развития разных регионов мира. Существует наиболее прогрессивное ядро мировой экономики, страны- лидеры и весьма значительная часть «отсталых регионов», в которых воздействие «цифровых технологий» будет значительно отличаться, особенно в сегменте трансформации социального государства. Стоит заметить, что в данном подходе идеи К. Шваба сближаются с концепцией социолога-неомарксиста И. Валлерстайна [3]. И этот фактор неравномерности технологического развития мирового геополитического пространства необходимо учитывать: «Более половины населения земного шара – около 3,9. млрд. людей – все еще не имеют доступа к Интернету, одной из наиболее важных технологий Третьей промышленной революции. В развивающихся странах доля населения, не имеющего выход во Всемирную сеть, составляет 85%, тогда как в развитых странах этот показатель составляет 22%»[16, с. 70]. Какие вызовы бросает «цифровая революция» социальному государству? Как государство будет вынуждено реагировать на подобные фундаментальные изменения? Обозначим основные паттерны подобного диалектического процесса, опираясь на монографию К. Шваба «Технологии Четвертой промышленной революции».
1. Исходя из гегелевской категории «всеобщее» можно уловить глобальную тенденцию экономико-технологических изменений, которые достаточно обстоятельно анализирует немецкий идеолог в своей книге. Тенденция подобных изменений такова, что цифровизация экономической ткани государства полностью видоизменит сегмент рынка труда в XXI веке. По мнению К. Шваба, в ближайшее время многие (большинство) из «индустриальных профессий» просто исчезнут, а оставшиеся будут предельно трансформированы, иногда до «неузнаваемости». Человека будущего заменят роботы-профессионалы, причем практически во всех сегментах современного социума. Отметим, что подобная трансформация экономико-социальной сферы является чрезвычайно выгодной для сферы бизнеса, ибо робот или виртуальная программа с искусственным интеллектом, в отличие от живого человека, не требует заработной платы и ее индексации, не нуждается в длительном и дорогостоящем обучении профессии, не болеет и не находится в длительном отпуске по уходу за детьми и пр. Упустит ли бизнес такую возможность, когда можно без любых опасений и излишних издержек эксплуатировать какого-либо робота или сертифицированную виртуальную программу в формате 24/7? Футуролог П. Кеннеди пишет о практике внедрения роботов на производственных линиях предприятий Японии: «До 1982 г. 108 человек и 32 робота производили ежемесячно около 6 тыс. роторных двигателей и серводвигателей. После коренной реконструкции и дальнейшей автоматизации завода на нем работают в настоящее время всего 60 человек и 101 робот, производящие 10000 двигателей в месяц, что говорит о троекратном увеличении производительности труда, с лихвой оправдавшем первоначальные капиталовложения. Но руководство «ФАНУК» считает даже такое достижение лишь промежуточным шагом к полной автоматизации» [8, с. 111].
В аспекте категории «особенное» нужно рассмотреть важную деталь: как мы уже сообщали выше, человеческая цивилизация развивается неравномерно. Государства, не входящие в «золотой миллиард», не способны будут на полномасштабное замещение работающих в реальном секторе экономики и в сфере услуг людей (индивидов) на роботов и «сертифицированные компьютерные программы» с искусственным интеллектом. С другой стороны, это не означает, что постепенное «вымывание» живого человека из сферы производства и сегмента услуг в высокоразвитых постиндустриальных государствах никак не повлияет на развивающиеся страны. Напротив, по мнению К. Шваба роботизация в «золотом миллиарде» создаст волнообразный рост безработицы и в развивающихся странах, которые всегда считались исправными поставщиками «дешёвой рабочей силы». По мере развития процесса цифровизации экономики потребность в подобных рабочих будет уменьшаться: «Автоматизация может отрицательно сказываться на индустриализации в развивающихся странах, уменьшая преимущества дешевой рабочей силы: если раньше многие производства было выгодно размещать в развивающихся странах, то теперь происходит отказ от этой практики» [16, с.150]
Вышеуказанная проблема лавинообразного роста роботизации труда, широкого использования искусственного интеллекта бросает существенный вызов любому современному государству, т. к. оно будет вынуждено решать широчайший спектр социальных проблем, порожденных подобным процессом [4]. Государству любой степени развития необходимо будет найти альтернативные ниши экономической деятельности, еще не занятые работами и сертифицированными программами. Если верить подсчетам К. Шваба, то в ближайшие 20 лет безработными в США рискует стать примерно 150 миллионов человек. В данной ситуации чрезвычайно возрастет социальная роль государства, которое должно будет обеспечить этой огромной «трудовой армии» определенный досуг и материальные средства существования. Многие футурологи, писавшие о будущем человечества, мечтали об избавлении личности от тяжелых видов труда, изнуряющих и «изнашивающих» человека. Нам представляется, что этот этап настал. Трудовая деятельность гражданина государства, в котором будет в полном объеме осуществлена « экономическая революция 4.0», должна приобрести непринужденный и творческий характер, а социальная функция государства будет заключаться в максимальном содействии подобному процессу. С другой стороны, необходимо будет ответить на вопрос: способно ли будет поколение «работающих роботов» прокормить, например, 150 миллионов потенциально безработных граждан США? В своей монографии П. Кеннеди писал: «И наконец, американские профсоюзы считают роботов угрозой занятости, и для подобных подозрений имеются серьезные основания, так как в американской промышленности, как правило, не переучивают рабочих, специальность которых не находит применения. Например, после падения производства 1981-1982 гг. 2 млн. американцев с низкой квалификацией лишились работы. В таких городах, как Питтсбург, где можно было бы рассчитывать на использование роботов для увеличения производительности труда, в начале 80-х годов потеряли работу тысячи квалифицированных рабочих. Хотя на таких изнурительных работах, как сварка, роботов терпели, в целом американские рабочие противились их использованию, и компании знали об этом» [8, c.110]. Будет ли творческий труд живого человека востребован настолько, чтобы его содержать? Как будет трансформирована экономика высокоразвитого постиндустриального государства, освободившая от трудовых функций огромный многомиллионный конгломерат граждан? Способен ли будет бюджет высокоразвитого постиндустриального государства содержать более 60% граждан, ведущих своеобразный «паразитический» образ жизни, не приносящий пользы обществу, ибо пользу будут приносить трудящиеся в разных областях роботы, дроны, сертифицированные программы с искусственным интеллектом и пр. Будут ли реализованы в обществе 4.0 основные права и свободы гражданина, способно ли будет государство содействовать личности в реализации этих прав? Сможет ли государство обеспечить граждан постиндустриального общества 4.0, качественным медицинским обслуживаем, образованием, исчерпывающим набором услуг и т.д.? Нам представляется, что пока никто не может дать ответы на данные вопросы.
В аспекте диалектической категории «единичное» важной остается проблема влияния безработицы на экзистенциально-психологические переживания отдельной личности. По нашему мнению, даже в рамках «золотого миллиарда» возникнут острейшие проблемы, связанные с самой возможностью содержания огромного числа граждан, потерявших свое рабочее место в связи с диалектикой процесса цифровизации.
Большинство футурологов, рассматривающих проблему «цифровой безработицы», отмечают, что государство должно будет иметь четкий план, выразившийся в последовательной программе действий по безболезненному переходу к экономике 4.0. Очевидно, что большинство «старых» профессий либо исчезнут вообще, либо будут предельно трансформированы. Социальная функция государства в данном аспекте будет выражаться в создании новых рабочих мест, а значит возникнет необходимость в разработке государственных программы по переподготовке кадров, предоставления денежных пособий, на которые индивид мог бы существовать, осваивая новые знания, умения и компетенции, необходимые для безболезненного перехода к выполнению новых трудовых функций. Сегодня очевидно, что большинство «новых профессий» в XXI веке в той или иной степени будет связано с компьютерными технологиями.
В этой связи огромное социальное значение приобретает система образования, т.к. именно она в гармоническом взаимодействии с работодателями будет формировать ландшафт новых профессий и обучать им [5]. В этом процессе крайне рельефно проявляется социальная функция государства: оно обязано предоставить человеку качественные образовательные услуги, благодаря которым он будет личностью, гармонично встроенной в экономику 4.0.
Нам представляется, что на уровне отдельной личности возникает опасность недостаточной социальной помощи со стороны государства. Даже временная потеря работы способна негативно влиять на психологическое состояние человека. Например, как должен психологически чувствовать себя человек, которого заменили на робота или сертифицированную виртуальную программу? Многие люди выбирают свою профессию вследствие огромного интереса к ней, наличия возможности развиваться, быть полезным социуму и т.д. Своеобразное «изгнание» из профессии вследствие цифровизации рынка труда может быть тяжелейшим психоэмоциональным ударом для индивида. В рамках концепта социального государства необходимо будет организовать работу психологических служб, занимающихся нивелированием подобных состояний душевной сферы.
Безработица, порожденная процессом НТР, может продуцировать и другие негативные последствия: преступность, алкоголизм и наркоманию, а также проблему добровольного ухода из жизни. И эти вызовы «цифрового социума» крайне серьезны. Нам представляется, что высокоразвитые постиндустриальные государства нашей планеты будут способны более эффективно решать социальные проблемы, чем страны с относительно отсталым уровнем экономики: «Чтобы осуществить собственную робототехническую революцию, развивающимся странам нужны избыточный капитал, многочисленные кадры инженеров и ученых, сокращение притока рабочей силы. На деле развивающиеся страны не имеют крупных ресурсов капитала, а выплата процентов по международным долгам приводит к ежегодному оттоку наличного капитала. У них также сравнительно мало инженерных и научных кадров» [8, c. 115].
Цифровизация государств «золотого миллиарда» может негативно сказаться на периферии мировой экономической системы в виде лавинообразного роста количества безработных, своеобразных жертв «новых технологий». Общеизвестно, что безработица продуцирует изменение внутреннего мира человека. При длительном течении подобного процесса могут возникать негативные психологические состояния (депрессия, тревожные расстройства, суицидальные мысли и пр.). Подобные негативные состояния душевной сферы личности могут продуцировать и деструктивные поступки, например, злоупотребление алкоголем и психотропными веществами, попытки добровольного ухода из жизни и пр. Под воздействием безработицы индивид может совершать и правонарушения, обусловленные его пошатнувшимся материальным достатком. Таким образом, процесс цифровизации может порождать не только значительное количество позитивных последствий, но и немало весьма тревожных вызовов социальному государству, которое вынуждено будет решать достаточно обширный спектр общественных проблем в XXI веке: «Какими бы удивительными ни были технологии, стоящие за новыми революциями в сельском хозяйстве и промышленности, они не в состоянии предложить решения глобального демографического кризиса и ликвидировать пропасть между Севером и Югом» [8, c.118]
2. Следующей важнейшей проблемой социального государства в XXI веке, вызванной цифровой эрой, может быть тема равного доступа к медицинским инновациям, которые крайне рельефно описывает в своей монографии «Технологии Четвертой промышленной революции» К. Шваб. Стремительное развитие цифровой экономики порождает многообразные изменения и в других сферах социума, в частности, в сфере услуг. Немецкий мыслитель в своей книге отмечает, что прежнюю медицину «индустриальной эпохи» ждут довольно радикальные перемены, которые изменят антропологический тип самого человека: «Будущее бросит вызов нашему пониманию самой сущности человека как с биологической, так и социальной точки зрения. Новые направления в развитии биотехнологий обещают увеличить продолжительность и повысить качество человеческой жизни, укрепить физическое и психическое здоровье. Растут возможности объединения цифровых технологий с живыми тканями, и возможные результаты, ожидаемые уже в следующем десятилетии, вызывают широкий спектр эмоций от надежды до восхищения и страха» [16, с.179-180]
Большим прорывом в медицине будущего являются исследования современных ученых в области молекулярной структуры человека, которые осуществляются на уровне генетики, транскриптоническом и протеомическом уровнях. Подобные практики позволяют подбирать очень эффективное и точное лечение практически всех заболеваний человека. К. Шваб пишет о «точной медицине» следующее: «Наиболее широко ТМ используется для лечения рака, но также были зафиксированы успешные случаи в лечении кистозного фиброза, астмы, моногенитичных форм диабета, аутоиммунных, сердечных и нейродегенеративных заболеваний [16, с. 182]
Помимо вышеперечисленного, К. Шваб отмечает удивительную возможность современных биотехнологий, которые позволяют производить замену практически любых «устаревших и изношенных» органов тела человека. Ещё в середине XX века подобные процедуры были из области научной фантастики, но, по мнению К. Шваба, в XXI веке трансплантация любых органов, выращенных «на заказ», станет обыденностью: «Еще одна область, в которой развитие биотехнологий оказывает влияние на здоровье человека, – это биоматериалы, что особенно важно, учитывая нынешнюю тенденцию к увеличению среднего возраста населения. Биотехнологии способны решить многие из типичных проблем старения, объединив биоматериалы с передовыми инженерными технологиями. Достижения в биотехнологиях способны открыть возможность замены пораженных костей пациента на новые, которые будут выращиваться из размноженных 3D-печатью стволовых клеток пациента» [16, с.182]
Безусловно, на уровне диалектической категории «всеобщее» подобные инновации являются крайне позитивными, способными качественно изменить жизнь человека XXI века.
Постараемся рассмотреть данную проблему на уровне отдельных государств, т.е. исходя из диалектической категории «особенное». Нам представляется, что в данном аспекте картина, которую рисует К. Шваб, может выглядеть не столь идиллической. Общеизвестно, что страны человеческой цивилизации развиваются неравномерно, более того, в XXI веке, по мнению некоторых исследователей-футурологов, данный дисбаланс только возрастает. «Золотой миллиард» все более отчуждается от «бедных» регионов мира: «Крайняя нищета в странах третьего мира охватывает 1, 2 млрд. человек. Эта пропасть не сокращается, растёт. Разница между доходами самых богатых и самых бедных стран, которая в 1961г. составляла 37 раз, сегодня составляет 74 раза. В 2001 г. число буквально голодающих достигло 826млн. человек; неграмотных взрослых – 854 млн. человек; детей, не получающих школьное образование, – 325 млн.; людей, – не имеющих доступа к дешевым основным медикаментам, – 2 млрд.; людей, не имеющих элементарных санитарных условий, – 2,4 млрд. Население развитого мира живет на 30 лет больше, чем население африканских стран к югу от Сахары» [2, с. 249].
Нам представляется, что социальная роль государства в сегменте качества и доступности медицинских услуг должна возрастать в ХХI веке. Государство должно разработать программы равного доступа к новейшим медицинским технологиям для любого гражданина, ибо данный аспект касается базовых прав человека. Государству необходимо финансировать подобные «программы доступа» из консолидированного бюджета, наладить взаимовыгодное взаимодействие с бизнес-структурами, что будет способствовать равному доступу к биотехнологиям. В этом заключается ответ любого социального государства на вызов цифровой эпохи. Но таков идеал, реальность же может ему не соответствовать, ибо для того чтобы государству стать социальным, необходим достаточно высокий уровень экономического развития, необходимо наличие мощной хозяйственной инфраструктуры и бездефицитного консолидированного бюджета. Совершенно очевидно, что большинство стран второго и третьего мира не могут соответствовать подобным достаточно высоким стандартам. Это, в свою очередь, означает, что в странах «золотого миллиарда» значительная часть граждан сможет воспользоваться всеми новинками биотехнологий, проходить высокоэффективное лечение, а в странах второго и третьего мира подобное массовое внедрение медицинских технологий подобного уровня будет весьма затруднительным. Социальное государство предполагает защиту прав человека и идею равенства, когда нет «избранного меньшинства» и огромного, лишенного возможностей достойной экзистенции большинства. Нам представляется, что неравенство в доступе к последним новинкам биотехнологий будет наблюдаться даже в высокоразвитых постиндустриальных государствах, где тоже есть свои люмпенизированные прослойки населения. Можем ли мы ставить вопрос о своеобразном «цивилизационном расизме», когда, благодаря развитой экономике и социальным программам, доступ жителей «золотого миллиарда» к новейшим медицинским технологиям будет несравненно больше, чем у представителей стран Африки, Латинской Америки или Азии? Ибо совершенно очевидно, что социальная инфраструктура государств, не входящих в «золотой миллиард», не способна обеспечить подобный уровень качества оказания медицинских услуг. Нам представляется, что экономическое превосходство стран «золотого миллиарда» над остальным человечеством обусловлено «паразитическим» характером западной цивилизации. Неоколониальное ограбление Западом большинства стран нашей планеты осуществляется методологически разнообразно. Во-первых, благодаря неэквивалентному обмену, когда высокотехнологичные товары с большой выгодой обмениваются на сырье и полуфабрикаты стран периферии мировой экономики: «В торговом обмене Запада и экономически более бедных стран возникают так называемые «ножницы цен»: с каждым годом бедные страны за каждую физическую единицу экспортируемых товаров могут купить все меньше товаров в экономически развитых странах»[7, с.774]. Во-вторых, за счет извлечения инвестиционной прибыли, когда осуществляется доступ к дешевым природным ископаемым и трудовым ресурсам принимающих стран с выгодной возможностью экономии на фондах оплаты труда, налогах, отчислениях на экологические нужды и пр. В-третьих, за счет навязывания по всему миру долларовой системы и системы евро как средства международных расчётов и платежей. В-четвертых, за счет кредитно-долговых обязательств перед странами Запада, обладающими огромными возможностями по эмиссии «денежных знаков»: «Самое интересное, что те деньги, которые Запад снисходительно дает периферийным странам в виде кредитов и займов, сразу же возвращаются на счета транснациональных корпораций (помимо тех денег, которые позднее возвращаются в порядке погашения долгов). Часть денег разворовывается местной «элитой», которая затем размещает их на депозитных счетах западных банков. Часть денег идет на закупки товаров, производимых западными корпорациями, причем по завышенным ценам. Немалые суммы денег возвращаются на Запад в виде оплаты никому не понятных «услуг» (например, консультации и «исследования» западных экспертов) и т.п. Таким образом, валюта, получаемая развивающимися странами от экспорта сырья или в виде займов и «помощи», лишь транзитом проходит через счета развивающихся стран, да и сами эти счета почти всегда открываются в западных банках» [7, с.779]. Стоит заметить, что практически все вышеуказанные методы по ограблению мировой периферии капиталистической системы описал еще в XIX веке немецкий мыслитель К. Маркс в своем «Капитале», в том числе на примере взаимоотношений Индии и Англии [10], [11]. Получается удивительная метаморфоза: выполнение социальных функций странами второго и третьего эшелонов развития ограничено глобальным мироустройством с весьма специфическим распределением богатств в рамках человеческой цивилизации. Способны ли будут жители Африки воспользоваться «выращенными на заказ» внутренними органами или лекарствами на основе «персональных» РНК, если подобная необходимость возникнет? Ответ очевиден. О каких плодах цифровизации экономики может идти речь, когда порядка 2 млрд. людей на нашей планете не имеют доступа к простейшим лекарственным препаратам, когда около 1 млрд. граждан периодически голодают, когда количество людей, не имеющих элементарных санитарных условий, составляет 2,4 млрд. человек. Становится совершенно очевидно, что К. Шваб описывает социальные выгоды от внедрения биотехнологий лишь для избранных, т.е. высокообеспеченных представителей «золотого миллиарда». Впрочем, сам немецкий футуролог признает наличие данной проблемы: «Гарантия справедливого распределения материальных благ и позитивные внешние последствия Четвертой промышленной революции – это больше, чем чисто этическая проблема. Опыт политических революций прошлого учит, что неравенство не остается без последствий. Преобладающие экономические модели делают демократические системы неспособными справиться с материальным неравенством или с неравенством возможностей, и это ведет к укоренению социального и экономического дисбаланса, вызывающего рознь и дестабилизацию» [16, с. 70-71].
Таким образом, в нашей главе мы рассмотрели проблему глобальных вызовов процесса цифровизации социальному государству в ХХI веке. По мнению авторов, данные вызовы носят объективный характер, и большинство стран современности будут вынуждены под их воздействием трансформировать свою социальную инфраструктуру. Нам представляется, что процесс роботизации и виртуализации сегмента экономики будет порождать значительный рост «цифровой безработицы» и любое социальное государство будет вынужденно эффективно нивелировать данную проблему. Помимо этого, процесс цифровизации индуцирует проблему неравного доступа к последним достижениям сегмента биотехнологий, что может являться не только социальной, но и, безусловно, этической проблемой.
Библиографический список
- Аверина И.С. Эволюция феномена «цифровая экономика» // Вестник Бурятского государственного университета. Экономика и менеджмент. 2021. № 1. С. 3–9.
- Биндюков Н. Г. Глобализация и Россия: парадигма, социально-политический аспект. М.: ИТРК, 2004. – 368 с.
- Валлерстайн И. Конец знакомого мира. М.: Логос. 2004. – 368 с.
- Воронов А.М., Гоголев А.М., Земскова Т.С. Правовое администрирование на пороге четвертой промышленной революции // В сборнике: Российская правовая система в условиях четвертой промышленной революции. Материалы VI Московского юридического форума XVI Международной научно-практической конференции. В 3-х частях. – 2019. – С. 109-115.
- Воронов А.М., Гоголев А.М. К предмету административного права современной России // Вестник Финансового университета. – 2017. – Т. 21. № 1 (97). – С. 125-130.
- Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. – М.: АСТ, 2004. – 602 с.
- Катасонов В.Ю. Капитализм. История и идеология «денежной цивилизации» М.: Институт русской цивилизации, 2015. – 1120 с.
- Кеннеди П. Вступая в двадцать первый век. – М.: Весь Мир, 1997. – 480 с.
- Мальцев В.А. Карл Маркс и большие данные. – М.: Родина, 2019. – 342 с.
- Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т.I. Кн.I. – М.: Политиздат, 1978. – 908 с.
- Минчичова, В.С. Россия в «Индустрии 4.0»: перспективы включения в мировую экономику // Молодой ученый. — 2020. — № 24 (314). — С. 196-198.
- Тапскотт Д. Электронно-цифровое общество: плюсы и минусы эпохи сетевого интеллекта /Под ред. С.Писарева.- М.:Рефл-бух, 1999. – 267 с.
- Тоффлер Э. Третья волна. – М.: АСТ, 2010. – 795 с.
- Тоффлер Э. Шок будущего. – М.: АСТ, 2004. – 557 с.
- Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. –М.: АСТ, 2004. – 588 с.
- Шваб К. Технологии Четвертой промышленной революции. – М.: Эксмо, 2018. – 320 с.