ПРАКТИКА ПРОЯВЛЕНИЯ ОБРАТНЫХ СОЦИАЛЬНЫХ СВЯЗЕЙ И СОЦИАЛЬНЫХ РИСКОВ В УСЛОВИЯХ ИННОВАЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Рассмотрим с социологических позиций предложенную экономистом М. Хазиным модель развития «современной капиталистической экономики, построенной на примате разделения труда» [1, с. 405]. Выскажем здесь нашу собственную гипотезу, согласно которой существуют механизмы, ответственные за накопление рисков устойчивости социальных структур и социальных систем (социальные риски) при реализации инновационной деятельности, которые, в отличие от финансово-экономических рисков (также накапливающихся при такой деятельности), не устраняются либо диверсифицируются на институциональном уровне. Подобные социальные риски могут быть минимизированы либо в результате институциональных социальных трансформаций, либо с использованием диверсификационных методов непосредственно при реализации инновационной деятельности, т.е. на уровне институциональной логики. Хотя Хазин в своей работе и касается социальных вопросов в рамках его теории, но лишь в общих чертах. В частности он пишет, что сквозная идея его теории об углублении разделения труда «…не является универсальной, все равно при изложении экономической мысли появляются серьезные отклонения и ответвления, некоторые из которых носят явно неэкономический характер» [1, с. 8]. И далее он констатирует более широко: «…социально-политическая составляющая теории современной экономики не менее важна, чем чисто экономическая» [1, с. 30]. М. Хазина постулирует имманентность разработки и внедрения инноваций как части функционирования любого воспроизводственного контура. В частности, он пишет: «…необходимость все время поддерживать свою долю рынка, не допустить вытеснение своего товара, требует постоянного инновационного процесса. И не только технологического, но и, например, маркетингового, который тоже увеличивает затраты. И это означает, что стоимость этих инноваций (хотя бы частично) должна быть включена в себестоимость продукции» [1, с. 80]. То есть выделить что первично, а что вторично в связке «углубление разделения труда – инновации» не представляется возможным. Когда Хазин говорит о рисках производителя, он не выделяет из них собственно риски экономического плана и риски социальные. Под последними, социальными рисками, мы будем понимать вероятности устойчивости социальных систем и социальных структур в отличие от традиционной трактовки социальных рисков, под которыми принято понимать вероятности опасных событий, связанных с гибелью людей или ущербом их здоровью. Согласно вышеприведенной гипотезе, социальные риски обязательно будут сопутствовать рискам экономическим при углублении разделения труда и внедрения инноваций. Что Хазин рассматривает исключительно риски экономические, говорит то, что в качестве мер по снижению этих рисков он перечисляет четыре типа механизмов, которые однозначно имеют сугубо экономическую направленность. Подобные, накапливаемые при реализации инноваций, социальные риски рано либо поздно должны о себе как-то давать знать. И реалии же протекания мирового системного кризиса на сегодня наглядно это выявляют. В отношении текущей ситуации и социально-психологического фактора как решающего, звучит мнение российского историка и социального философа А Фурсова о том, что человеческий волевой фактор является организационным оружием – самым главным на сегодня. И еще: «Что нас сейчас спасает реально – это то, что у нас очень высокий болевой социальный порог. Мы можем выдерживать то, чего не выдержат американцы» [2]. Еще более конкретизировано в отношении текущих задач для нашей страны говорит отечественный политолог-американист Д. Евстафьев, поясняя, что соревнование социальных систем, способных создавать социальные институты, вокруг которых и будет экономический рост, является сейчас самой главной задачей. При этом он поясняет, что на сегодня главное соревнование между Россией и Западом происходит не на полях сражений, а в виде соревнования устойчивости социальных структур. Ведь первыми, что «поплыли» на Западе – это социальные системы, то есть ставится под вопрос собственно эффективность системы государственного управления. При этом такая устойчивость социальных структур напрямую зависит от налаженности связей между властью и обществом. Расширенное (постоянно увеличивающееся по объему) кредитование не критично при расширенном же воспроизводстве. Но если воспроизводство начинает стагнировать – то долги по кредитам становятся уже тормозом для развития. Аналогичная ситуация и с социальными рисками, которые можно сравнивать с рисками экономическими. Последние чаще всего, как делает это М. Хазин, отождествляются именно с кредитами, которые берутся у банков, и тем самым вынуждают предприятия выделять финансы на обслуживание этих кредитов. Но только социальные риски – это кредиты социального доверия государству. И если у населения повышается уровень жизни при увеличении социальных рисков, то государство как бы повышением уровня жизни граждан – успешно эти риски-кредиты обслуживает. Но как только повышение уровня жизни затормаживается или приостанавливается – государство тем самым прекращает обслуживание социального кредита доверия. И происходят социальные трансформации, волнения и кризисы. Если финансовые кредиты производитель берет у банков, и эти кредиты он оплачивает банкам из своих доходов, то социальные кредиты тот же производитель (в том числе расширенный производитель – в лице государства) берет у населения и также оплачивает, но уже из свой чистой прибыли. При ухудшении общей экономической ситуации в первую очередь «проседает» прибыль (она рассчитывается за вычетом расходов на оплату кредитов банкам), а уж потом только – собственно доходы. То есть обслуживание финансовых кредитов всегда первично перед обслуживанием социальных кредитов доверия. Поэтому первичное проявление тех самых кризисов падения эффективности капитала (ПЭК-кризисов), о которых пишет в своей работе М. Хазин, – это обрушение социальных структур и систем. Именно такая логика присутствует на прилагаемом ниже рисунке 1, иллюстрирующем взаимосвязь социальных и финансовых рисков. Если социальные риски вынуждают властные структуры брать кредит доверия у населения и оплачивать его повышением уровня жизни, то финансовые риски вынуждают производителей брать банковские кредиты и оплачивать их за счет снижения деловой их активности.

Ниже рассмотрим конкретный случай появления социальных рисков при реализации экономики совместного потребления (ЭСП) в рамках Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЕ). Поскольку здесь появляется возможность посмотреть развитие проблемных вопросов так сказать «изнутри», от лица непосредственного исполнителя в рамках инновационного проекта по типу ЭСП, то мы остановимся на них более подробно, что позволит сделать обобщающие выводы.

Рисунок 1. Блок-схема причинно-следственных связей по запуску системного финансового кризиса

Специфика рассмотрения социальных отношений в сугубо узкой среде, в частности, отношений, функционально связанных с инновационной деятельностью, – позволяет выявить две существенные их особенности. Во-первых, такие социальных отношения имеют своими истоками чисто экономические, тесно связанные с политическими, предпосылки их возникновения, как в прошлом, так и в настоящем времени. А, во-вторых, подавляющая часть спектра таких отношений носит явно негативных характер по отношению к конкретному индивиду, вовлеченному в любую коллективную хозяйственную деятельность, и, в частности, деятельность с инновационным уклоном. Подтверждение этих постулатов следует из социальных отношений в наукоемкой области – фундаментальных исследований, в современной России. Так доктор технических наук Вениаминов Н.Н., работающий в настоящее время ведущим научным сотрудником в 12-ом ЦНИИ Минобороны России, рассказал автору настоящей работы следующее: «Когда США в 2002 году готовились к новой войне в Ираке, мне с помощью оригинального метода ядерного контроля, основанного на сопоставлении изотопного состава продуктов обогащения урана удалось установить, что иракская электромагнитная установки по обогащению урана, разработанная в США и разрушенная после операции «Буря в пустыне», тоже использовалась для наработки оружейного урана. Данный вывод опровергает официальное заключение МАГАТЭ и ООН, полученное на основании инспекционной деятельности в Ираке в период с 1991 по 1997 год, и является основанием для обвинения государства – экспортера данной технологии, т.е. США, в нарушении статьи 1 Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО)».

Экспериментальные исследования аэрозолей, выполнены Вениаминовым на установке “Микролаб”, которая применялась для изотопного анализа урана на фрагментах масс-сепаратора электромагнитного типа (калютрона), проданного США Ираку, использованного последним для наработки высокообогащенного урана (до 1991 г.), а потом разрушенного самими же американцами после операции «Буря в пустыне» в 1991 году. США, нарушив статью 2 Договора о нераспространении ядерного оружия, спровоцировали Ирак на нарушение статьи 1 этого же Договора. А чтобы скрыть свои действия, США сначала изъяли высокообогащенный уран, и только потом подключили к изучению обломков калютрона МАГАТЭ, с его новым способом контроля, основанным на анализе мелкодисперсных продуктов ядерной деятельности. Здесь попутно отметим, что эти исследования оплачивались частично МАГАТЭ, так же как и образцы для этих исследований поставляла эта международная организация.

Главный вывод научных работ Н.Н. Вениаминова, выполненных на основании экспериментальных исследований и теоретических расчетов, состоит в том, что на разрушенной установке (в Эт-Тармии) получали высокообогащенный уран (более 20% урана-235), а низкообогащенный уран (~7%) служил исходным сырьем. Официальным подтверждением этого вывода может служить статья Гарри Диллона — не кого-нибудь, а руководителя Группы действий МАГАТЭ в Ираке с июня 1997 г. по ноябрь 1999 г., в которой он пишет: «…к январю 1991 г. … Ирак построил в Эт-Тармии и приступил к вводу в эксплуатацию установки, рассчитанной на производство 15-ти кг высокообогащенного урана методом электромагнитного разделения изотопов» [3]. Заявленное количество однозначно свидетельствует о том, что исходным материалом был не природный, а обогащенный уран. О причинах несоответствия этого вывода данным упоминаемых в докладе на Совете Безопасности ООН наиболее подробно говорится в статье Вениаминова [4].

Когда по рекомендации Е.М. Примакова он писал статью в журнал «Политический КЛАСС» [5], то чувствовал, что есть какая-то связь между «урановой сделкой» и отчаянным сопротивлением публикации материалов по Ираку, изобличающих США, со стороны «отдельных представителей Росатома». О том, что 500 тонн оружейного урана (стратегический запас стоимостью примерно 10 трлн. долларов) были в 1993 г. проданы США за бесценок (примерно 12 млрд. долларов) фактически в обеспечение права на расстрел Верховного Совета, Н.Н. Вениаминов узнал только сравнительно недавно из книги М. Полторанина [6]. Об этом не догадывалось в свое время и большинство «отдельных представителей Росатома», которым высокопоставленные чиновники из этой самой отрасли внушали, что те обязаны были еще и почитать американцев за «благодетелей», потому что они, видите ли, помогли «сохранить отрасль». А то, что владение такого рода информацией далеко не безопасно для жизни, следует из утверждения М. Полторанина, что Лев Рохлин был убит именно за то, что хотел публично рассказать и об этом факте национального предательства, и о других случаях чудовищной коррупции во власти [7].

Николай Вениаминов опубликовал свои результаты и сделанные на их основании выводы в ведущих российских журналах. После этих публикаций у него начались большие проблемы – высокопоставленные чиновники из Росатома, а также его непосредственное начальство и даже его ученики стали его критиковать якобы за научную дезинформацию и препятствовали его защите докторской диссертации. Оказалось, что он своими исследованиями вмешался в большую международную закулисную игру, в которой на карту были поставлены судьбы целых стран [8]. Сам он тогда даже побаивался за свою жизнь. Но на сегодня все уже забылось, и он планирует опять наладить отношения с бывшим начальством и продолжить работать над совершенствованием своего уникального научного метода.

Таким образом, особенность социальных отношений в рамках инновационных проектов ЭСП состоит в том, что вследствие отсутствия жестких финансовых и имущественных рамок в таких сугубо совместных проектах, неизбежно возникающие конфликтные социально-экономические ситуации не подлежат часто огласке даже внутри коллективов, а сами эти конфликты не находят должного публичного анализа и практически замыкаются на непосредственных исполнителях. Это в свою очередь является как раз тем механизмом, согласно которому институциональная среда, отождествляемая нами как прямые социально-экономические связи, отрицательно влияет на интенсивность положительных обратных социальных связей в процессе реализации такого проекта. Таким образом, новые инновационные формы и методы ведения хозяйства, такие как расширенная информатизация, цифровизация экономики и сама ЭСП, с одной стороны способствует самоорганизации такой хозяйственной деятельности, позволяя реализовывать экстернальный эффект в смежных областях, в то же самое время способствует не только появлению новых инновационных рисков, но и – перераспределению таких рисков между экономической сферой и сферой социальной. При этом социальная составляющая инновационных рисков будет только усиливаться. В этом состоит как раз методологическая особенность указанных инновационных преобразований экономики, которые следует учитывать при прогнозировании запуска того либо иного инновационного проекта на основе критерия реализации его саморазвития.

Выше нами была постулирована и частично обоснована возможность компенсации социальных рисков, появляющихся при инновационной деятельности, через механизм кредита доверия государству со стороны его граждан. Однако в качестве компенсационного механизма указанных рисков могут выступать и социально-политические трансформации, которые такие кредиты доверия могут просто-напросто обнулять. При этом возможно появление социальных рисков уже новых видов, которые вновь требуют своей компенсации, но общий баланс кредита доверия уже будет ниже, в том числе за счет диверсификации этих рисков. Рассмотрим ниже эти механизмы на конкретном историческом примере.

В работе [9] были обоснованы истоки социальных связей в инновационной деятельности как накопленный социальный опыт предыдущих социальных практик. Последние, как показано в работе [10], особенно рельефно отражаются на поведенческих стратегиях индивидов, когда подобные практики являются результатом масштабных социальных инноваций. Однако механизмы трансформации опыта социальных практик в конкретные формы вновь реализуемых социальных отношений выявляются с большим трудом. В частности, анализ результатов социологических исследований, осуществленных с начала 1990-х гг. сотрудниками Института социологии РАН в Российской Федерации, обнаруживал процессы и явления, не укладывавшиеся в рамки существующих теоретических интерпретаций, а потому казавшихся парадоксальными [11, с. 8]. А это как раз и есть та самая трансформационная проблема в отношении социальных отношений. Ниже попытаемся описать возможные модели подобных трансформаций на примере двух последовательных социально-политических инноваций в России – перестройки 90-х и специальной военной операции, начавшейся в конце февраля 2022 г.

Вхождение России в рамках этой спецоперации на территорию Украины вполне обоснованно считается как вхождение России в новую реальность. Здесь резонно сравнивать инновационный характер этого события с перестройкой в России в 90-х годах [12]. И само собой напрашиваются определенные поведенческие аналогии внутри российского социума, реализованные в результате этих двух эпохальных событий. Ниже на рисунке 2 представлена модель смены персонажных ролей в результате этих двух социально-политических инноваций, основанная на анализе опыта пережитой перестройки и текущего восприятия спецоперации сотрудниками коллектива метрологической научной организации – АО «НИЦПВ», г. Москва (см. сайт https://nicpv.ru). Прокомментируем логику представленных на упомянутом рисунке 2 конкретных ролевых трансформаций. Характерным продуктом перестройки, очевидно, являются «новые русские». Но не надо их путать с реально ставшими богатыми россиянами, которые сами же активно продвигали перестройку, сами получили от нее немалые дивиденды, но которые в отличие от новых русских до перестройки были совсем не похожи на обычных советских людей. Это была по сути пятая колонна с самого начала, и о ней должен быть отдельный разговор. А новые русские – это бывшие рядовые граждане СССР, которым перепало кое-что с барского стола тех самых архитекторов перестройки. И перепало, конечно, незаконно по меркам и тогдашней, да и сегодняшней нравственности. Естественно, те, кто украл вчера, всегда будут ратовать за мирный и честный образ жизни сегодня. Поэтому новые русские воспринимают спецоперацию как ярые пацифисты, а окружающим активно навязывают протестные действия. Что касается «уклонистов», то под этой ролью понимаются граждане бывшего Союза, которые, будучи выходцами из интеллигенции, не обладая материальными амбициями, спокойно пережили перестройку, прикрывшись «спинами» своих родственников – жены, родителей жены и т.п. По сути дела, прожив таким тихим образом жизнь, они так и не испытали никогда сильных переживаний, т.е. острых ощущений. Поэтому спецоперацию в первые же дни они восприняли как ярые милитаристы, навязывая эйфорию скорой победы и эту победу желаю подстегнуть. Тем самым, вызывая явное недоумение у своих коллег. Противники тогдашней перестройки 90-х годов никак не смогли психологически смириться с происходящими переменами, упрямо старались жить по-старому образцу, проповедуя этот образ жизни и уклоняясь от реального мировосприятия. В итоге они именно больше всех пострадали от перестройки. И не потому, что она их как-то и чем-то обделила, а потому, что они не захотели хоть что-то рациональное от нее взять. В итоге перестройки как раз они и оказались ее жертвами. Восприятие новой социальной инновации ими воспринимается уже с фаталистических позиций. Активно проповедуя эту позицию среди своих коллег по работе, они тем самым резко снижают моральную ценность итогов совместного труда в коллективе.

Теперь о «дезертирах». Это граждане, которые пытались целенаправленно избежать перестройки и чаще всего уезжали в другие страны. В итоге – перестройка была в стране успешно реализована, а они, «дезертиры», после неизбежного возвращения, оказались морально не закаленными, с сильной психической дезадаптацией, свойственной большинству эмигрантов и с неустроенностью часто в бытовом плане. Текущую спецоперацию они воспринимают как коллаборационисты, но не столько в плане готовности к сотрудничеству с противоположными воюющими сторонами, сколько с противоположными моральными принципами. Естественно такие сотрудники и сами относятся к окружающим с недоверием, и сами подобное к себе недоверие вызывают. Как ни странно, к победителям перестройки следует отнести отнюдь не богатых олигархов, психологический портрет которых очень противоречив и, тем более, не однозначен, а как раз тех индивидов, которые пережили перестройку с достоинством, не растеряв старые ценности и восприняв новые возможности. Естественно следующую социальную инновацию они воспринимают вполне реалистично, поддерживают ее и, тем самым, стараются подбодрить окружающих. В качестве издержек такой их персонажной роли можно отметить изрядную долю скептицизма как по поводу скорого окончания этой операции, так и надежды на возврат к прежним условиям жизни в стране.

Рисунок 2. Взаимосвязь социальных отношений в последовательных социально-политических инновациях

И, наконец, еще об одной категории жертв перестройки. Это в основном бывшие бюджетники, военные, которые были ограничены в выборе своих поступков в условиях перестройки и стали сначала ее заложниками, а потом и жертвами. В рамках спецоперации немаловажную роль для российского социума сыграла, объявленная Президентом РФ 21.09. 2022 г., частичная мобилизация. И если в начале спецоперации превалировали в основном дискуссии относительно ее правомерности, ее целях, динамики и средствах проведения, а собственно же поступки в виде отъезда зарубеж представителей культуры носили явно ограниченный характер, то после частичной мобилизации именно поступки – отъезд в сопредельные страны потенциальных призывником – стал массовым. Уехало, скрываясь от повесток в военкоматы, несколько сотен тысяч молодых мужчин. Так на пограничном пропускном пункте между Россией и Грузией было брошено более 5000 тысяч автомобилей. Встала даже проблема – что с ними делать. К сожалению для расширенного анализа психологических портретов сбежавших от мобилизации россиян коллектив упомянутого выше АО «НИЦПВ» не является достаточно представительным. Его члены, как и во многих сохранившихся научных организациях постперестроечной России – это либо уже достаточно пожилые люди, явно не подпадающие по возрасту под мобилизационные критерии, либо молодежь, без особых карьерных амбиций по причине либо здоровья физического, либо здоровья психологического. И те и другие представляют собой тех самых низкооплачиваемых высококвалифицированных специалистов, на которых еще и держатся отечественные научные школы и творческие коллективы. Поэтому здесь можно рассмотреть лишь отдельные случаи, связанные с устоявшимися поведенческими установками в основном родителей тех, кто сбежал от мобилизации. В частности, как ни парадоксально, именно сыновья родителей с ярко выраженными милитаристскими настроениями, проявившимися в начале спецоперации, в первую очередь и сбежали за границу. И это не удивительно, поскольку те самые милитаристы в оценках спецоперации, что в прошлом во время перестройки отсиделись в сытых и теплых местечках, воспитывали своих детей как иждивенцев и эгоистов. При этом сами они порой оказывались лицемерами и по отношению к событиям в стране, и по отношению к окружающим их членам семьи и членам их же производственного коллектива. Воспитание же индивида в семье с нормами, круто замешанными на лицемерии, неизбежно приводит его к жизненной позиции с двойными стандартами. А это, в свою очередь, с одной стороны, способствует появлению у такого индивида амбициозности как средства компенсации психической дезадаптации, появляющейся при применении в социальной сфере двойных стандартов, а с другой – позволяет легко манипулировать подобными индивидами. То есть такие индивидуумы – как раз те средства, с помощью которых реализуются в последнее время социальные катаклизмы, в частности, цветные революции. Таким образом – в начале спецоперации Россия избавилась от проповедников социальных конфликтов в лице одиозных деятелей культуры, а после объявления частичной мобилизации – избавилось уже от той аудитории, на которую в первую очередь их подобные проповеди были нацелены. В результате российская социальная системы обрела большую устойчивость к потенциальным идеологическим диверсиям и еще больше повысила свой, и так далеко не низкий, социальный болевой порог [2, 16-ая мин.]. Величина последнего в условиях текущего мирового системного кризиса [1] играет главенствующую роль как конкурентное преимущество в главном соревновании устойчивости социальных систем при ведении гибридной войны России с объединенным западным альянсом [13, 14-ая мин.]. Об этом самом говорят и последние события как в общественных настроениях внутри США, так и в руководстве западноевропейских стран, кабинеты министров которых терпят серьезные испытания на выживаемость [14; 15; 16]. Что же касается России, то социальный консенсус после начала спецоперации здесь быстро был достигнут [17], а государственные структуры начинают уже доминировать в формировании адекватных текущему моменту политических настроений в обществе [18]. На основании вышесказанного отметим, что социально-политические трансформации могут не только способствовать, как это часто бывало в истории, поднятию градуса социального накала в обществе, но также способствовать и его снижению в определенных обстоятельствах, пример которых как раз и демонстрирует специальная военная операция в России.

Рассмотрим действие обратных социальных связей в преддверии социально-политических трансформаций, поскольку последние обязательно требуют предварительной подготовки не только со стороны государства, но и со стороны социума. Такой подготовкой, в частности, могут быть выборы должностных лиц через процедуру голосования, которую можно рассматривать в качестве инновационной деятельности, запускающей прямы и обратные связи уже в качестве своего итога.

Большинство проблем в научной, либо в хозяйственной сферах, которые приходится решать на практике, представляют собой своего рода «субъективизацию объективных предпосылок», необходимых для принятия соответствующих хозяйственных решений. То есть, индивид как бы наделяет явления несуществующей для них логикой, которая свойственна только ему, этому конкретному индивиду. Но существует – и в научной сфере, и в экономике, – прямо противоположное явление. Его, опять же условно, можно назвать «объективизацией чисто субъективных восприятий», в данном случае – восприятия индивидами реальных текущих событий, а также социального облика других индивидов. Именно этому явлению и посвящена настоящая работа. Для начала, в качестве наглядного примера остановимся на проблеме анализа общественного выбора и, в частности, – на исследованиях по альтернативным методам голосования [19]. В указанной монографии рассматриваются масштабы возможных расхождений, которые могут давать разные методы голосования. В частности, поясняется, почему кандидаты, имеющие изначально рекордные “антирейтинги”, получают, тем не менее, реальные шансы на победу (при самом честном подсчете голосов!) и к каким последствиям для общества приводит такая победа. Показано, что качество выбора, т.е. точность измерения итоговых рейтингов всех кандидатов при практикуемом в настоящее время методе голосования – резко ухудшается с ростом N – числа альтернатив, а при N=2 достигает своего максимума.

И так, методы голосования. Сразу же зафиксируем – а для чего же они нужны, т.е. какую конечную цель они преследуют. Цель же здесь, очевидно, должна быть – совершенствование управления обществом. То есть механизм должен обладать осязаемой обратной связью, т.к. совершенствование обязательно предусматривает повторяемость той либо другой процедуры через корректировку каждый раз субъективных установок. Что же имеем первично – субъективные ощущения ряда индивидом, что пришли к нам, условно, голосовать. Что имеем в результате? Нет, нет, – нас интересует, не кем является этот выигравший кандидат, а выигрыш собственно этих индивидов от результатов деятельности победившего на выборах кандидата. И что же здесь может быть определяющим критерием? Как ни странно – опять же субъективные ощущения тех самых индивидов, в том, что вышеуказанная деятельность выигравшего кандидата (служба на посту) их устраивает. А что же в новых, предлагаемых методах голосования для именно этой задачи может быть принципиально полезно? Принципиально – ничего. Как можно на основе объективизации (с помощью математической, например, формализации) выявить общий вектор субъективного восприятия, если такой вектор вообще может существовать. И как этот вектор можно пролонгировать в будущее восприятия действительности с помощью формального перебора и перетасовки первичных, сугубо спонтанных субъективных восприятий? Дадим подсказку. Диалектическая в данном случае двойственность субъективного фактора, заключающаяся в том, что первичная субъективная целевая установка перед выборами у индивидов и субъективная же результирующая (при подведении итога) установка, формирующаяся у индивидов после истечения срока полномочий выбранного кандидата – обладают сильной положительной обратной связью [20]. Ведь если я выбрал какой-либо путь, либо высказал предпочтение к чему-то, то естественно я, как личность, всегда буду стараться такой поступок оправдать, часто даже греша против истины. На наш взгляд именно путь по интенсификации величины указанной обратной связи только и может быть задействован для совершенствования методов голосования. Поскольку в такой обратной связи только и возможно отыскать механизмы воздействия на процесс голосования. Манипулирование сознанием избирателей, в рамках активизации той самой обратной связи между двумя отмеченными выше субъективными восприятиями, разнесенными во времени и, по сути дела, в пространстве, так же успешно можно направить как на демократические рельсы, так и на рельсы автократии и, в конечном счете, диктатуры. Сами методы голосования никак не могут быть ни демократичными, ни тоталитарными по своей сути, т.к. диалектически они алогичны. Тот либо другой оттенок в направлении демократичности голосованию, как инструменту управления обществом, придают не внедренные в его основу привила и математические формулы, а собственно практика пользования этими правилами и формулами. Эффективность же голосования
может быть рассмотрена с точки зрения уровня интенсификации положительной обратной связи между первичным субъективным восприятием и разнесенным во времени и в пространстве вторичным, опять же субъективным, восприятием индивида. И чем более непонятная для простого индивида процедура голосования, тем хуже будет работать указанная выше положительная обратная связь. Теперь остановимся на важном для современного хозяйственного мироустройства, а для нашего рассуждения еще и для гносеологического сравнения, вопросе, относящемся к рейтингономике. Здесь на первый взгляд также возникает проблема встраивания субъективного фактора в канву объективности. Рейтингономика – система отношений субъектов бизнес-сообщества на основе относительно достоверных, объективных, прозрачных унифицированных оценок, позволяющих устранить асимметрию информации на рынках и обеспечить большую эффективность деятельности всех участников рынков [21]. Но на практике коммерческий подход в деятельности рейтинговых агентств оказался одним из факторов усиления кризиса. Но вернемся к гносеологии рейтингономики как области сочетания субъективного и объективного. Еще раз напомним, что цель функционирования рейтингономики – минимизация хозяйственных, в том числе финансовых, рисков для субъектов бизнеса. Задачи же решаемые рейтингономикой с этой целью – построение прогнозных моделей развития бизнес-структур и рынков на основе корреляционных подходов, т.е. оценки рисков с помощью построения статистических рядов, расчета дисперсий по выбранным и повторяющимся, в основном, событиям в экономике. Но на сегодня риски в экономике уже особенные – чаще всего статистические данные отсутствуют, сами процессы нелинейные, в них отсутствуют какие-либо константы и законы подобия во временных рядах, а доходность финансовых активов имеет бесконечную дисперсию [22]. В этой ситуации моделирование экономических процессов вынуждено опираться на парадигму о том, что когда объективные вероятности неизвестны, их можно заменить субъективными. Таким образом, задача принятия решений в условиях неопределенности сводится к такой же задаче в условиях риска [23]. При этом предполагается, что у людей есть вероятностные верования относительно любого источника неопределенности. Внесение субъективного фактора в реальные процессы в форме моделирования несуществующей в реальности дисперсии, совсем не означает подмену либо аннулирование существующих связей между объективными явлениями. В данном случае двойственность субъективного фактора проявляется в том, что он как бы и присутствует при анализе объективных процессов, но суть и направленность их при этом не меняет.

Далее обратимся к анализу сущности и размерности рисков устойчивости социальных структур (социальных рисков) в моделировании инновационного развитии, которые являются базовым критерием для обеспечения и восстановительного экономического роста, и для успешной победы в текущей гибридной войне между Западным альянсом и Россией. Напомним, что в рамках разработанной М. Хазиным теории кризисов падения эффективности капитала (ПЭК-кризисов) следует учитывать не только рост рисков экономической природы с их последующей диверсификацией и страхованием, но также рост и накопление внутри воспроизводственного контура рисков социальной природы [24]. Устойчивость социальных структур напрямую зависит от рисков налаженности обратных связей между властью и обществом. Социальные риски можно сравнивать с рисками экономическими. Последние отождествляются с кредитами, которые берутся у банков. Социальные же риски – это кредиты социального доверия государству. И если у населения повышается уровень жизни при увеличении социальных рисков, то государство как бы повышением уровня жизни граждан – успешно эти кредитные риски погашает. Если финансовые кредиты производитель берет у банков, и эти кредиты он оплачивает банкам из своих доходов, то социальные кредиты тот же производитель (в том числе и расширенный производитель в лице государства) берет у населения и также оплачивает, но уже из свой чистой прибыли. При ухудшении общей экономической ситуации в первую очередь «проседает» прибыль (она рассчитывается за вычетом расходов на оплату кредитов банкам), а уж потом только – собственно доходы. То есть обслуживание финансовых кредитов всегда первично перед обслуживанием социальных кредитов доверия. Поэтому первичное проявление тех самых ПЭК-кризисов – это обрушение социальных структур и систем. Именно такая логика присутствует на представленном выше рисунке 1. Если социальные риски вынуждают властные структуры брать кредит доверия у населения и оплачивать его повышением уровня жизни, то финансовые риски вынуждают производителей брать банковские кредиты и оплачивать их за счет снижения деловой их активности. Сущность рисков устойчивости социальных структур (социальных рисков) в рамках модели ПЭК-кризисов – это социальные кредиты доверия, а в рамках же модели устойчивости инновационной деятельности [20] – это не что иное, как обратные социальные связи. Размерность же кредита, а значит и обратных социальных связей целесообразно измерять в денежных единицах, аналогично измерению кредита в экономике. В системе неоднородных дифференциальных уравнений первого порядка, описывающей динамику такого инновационного развития, указанные величины интенсивности обратных экономических и социальных связей необходимо указывать в единой размерности. Формально показатель интенсивности любой обратной связи записывается в виде числа (коэффициента перед тем либо иным целевым показателем) с размерностью обратного времени, но фактически этот коэффициент соответствует приращению целевого показателя, перед которым он стоит, за единицу времени. То есть этот коэффициент косвенно нормирован через размерность того целевого показателя, перед которым он стоит в конкретном дифференциальном уравнении Социальные риски – это непогашенная в срок доля кредита доверия. Причем положительные обратные социальные связи – это выданные социумом текущие кредиты доверия. А соответствующие отрицательные связи – это не погашенная в срок доля ранее выданного кредита доверия.

В своей монографии М. Хазин нашел ответ на вопрос о конечности эпохи капитализма [1, c. 406]. Однако, как нами показано в работе [24], концепция Хазина в виде кризиса падения эффективности капитала (ПЭК-кризиса), не может ответить на принципиальный вопрос о слабом звене капитализма, с которого и может начаться указанный кризис. Это слабое место нами было идентифицировано как устойчивость социальных структур. Это особенно актуально в условиях сегодняшней гибридной войны между Россией и Западным альянсом. В гибридной войне победа достигается не на полях собственно боевых действий, а на полях социальных подвижек и социальных срывов внутри противоборствующих стран и блоков. Для оценки потенциала противоборствующих стран следует свести баланс между накопленными в процессе реализации научно-технического прогресса (НТП) социальными рисками (кредитами социального доверия) и теми социальными рисками, что были обнулены в итоге социально-политических трансформаций. Чем более продвинута страна в освоении результатов НТП, тем у нее больше накопилось социальных рисков, а чем больше она проводила успешных войн и социальных перестроек – тем этих рисков стало меньше. У России баланс в этом отношении гораздо лучше, чем в странах Запада. Как страна развивающаяся, Россия меньше накопила социальных рисков в результате инновационной деятельности, а в то же время по социальным трансформациям – она самая передовая – это и перестройка, и война в Чечне, война в Афганистане, СВО да и собственно Великая Отечественная война (ВОВ) – все эти трансформации значительно «обнуляют» социальные риски. Аналогичную логику можно использовать и в отношении собственно финансовых рисков (банковских кредитов) – чем больше продвинут в стране НТП – тем больше рисков у нее накоплено. Эту картину иллюстрирует прилагаемый ниже рисунок 3.

Рисунок 3. Прогнозный баланс накопленных и минимизированных рисков в социокультурной и финансовой сфере

В качестве примера можно привести выступление М. Хазина, где он говорит, что всю свою систему влияния Запад строит с прицелом на разрушение базовых финансовых потоков – от реального сектора к финансовому и обратно. Но в российской экономике взаимодействие в реальном секторе проходит в значительной части, минуя финансы. И доля банковского кредита в реальном секторе у нас существенно меньше, чем на Западе. «Их подход к нашей экономике оказался неправильным. Причем неправильным по их же вине, поскольку это они, выкручивая руки руководству Центробанка и Минфина, чтобы не было финансирования, прежде всего инвестиционного, российской экономики, сделали ее крайне мало чувствительной к их же финансовым мерам – в виде санкций» [25, 9-я мин.]. В результате наша экономика на санкционные меры просто не отреагировала. Естественно, кроме баланса устойчивости социальных структур для успешного ведения гибридной войны нужны и ресурсы различного вида. Но уж если страна вступает в такую войну – ресурсы у нее какие-то есть. И в конечном случае все же не их величина играет решающую роль. Главное – до какой степени эти имеющиеся ресурсы (демографические, технические и т.п.) страна готова выложить в ходе гибридной войны. А именно за это отвечает баланс социальных рисков.

Ниже приведем один пример появления социальных рисков, которые по сути «раскачивают» социальные устои и структуры, причем сами эти риски обязаны действию отрицательных социальных связей, появляющихся в процессе инновационного деятельности. Особенность такого примера является историческое разнесение во времени, как бы «отсрочка», включения отрицательной социальной обратной связи как итога развития отечественной генетики. Обратимся к периоду 30-40-ых годов прошлого века, в частности, к деятельности двух школ в генетике – школе академика Николая Ивановича Вавилова и школе академика Трофима Денисовича Лысенко. Первоначально Вавилов был начальником Лысенок, но впоследствии их пути в науке и судьбы в истории резко разошлись. При этом и тот, и другой удостоились как наград и похвал, так и самых резких порицаний. Но в разное историческое время. Лысенко по результатам разработки своих инновационных технологий селекции сельскохозяйственных культур был награжден восьмью орденами Ленина (столько же, сколько у авиаконструкторов – А.Н. Туполева и С.В. Ильюшина) и пользовался поддержкой И. Сталина.

По итогам работы того же периода Николай Вавилов осенью 1939 года был арестован и ему было предъявлено обвинение в растрате огромных государственных средств, в том числе валютных, что и сегодня является преступлением. «Между прочим, когда это произошло, все с радостью стали его пинать, нисколько не оспаривая справедливости обвинений. Люди «в белых одеждах» с готовностью предали своего соратника и учителя. Единственным, кто отказался участвовать в кампании осуждения, был… Лысенко!» [26]. Но в 1960-90 годах все изменилось. Против Т. Лысенко тогда развернулась тотальная информационная война, на него было вылито много грязи, мерзости и лжи. Имя его было незаслуженно очернено, а из него сделали одну из самых одиозных личностей отечественной науки XX века. При анализе причин этой информационной войны «…следует обратить внимание на социальное значение основной отстаиваемой им концепции – возможности изменения наследственности под влиянием изменений в условиях жизни организма. Это положение, подтверждавшееся им на практических экспериментах, противоречило, однако, мировоззренческим установкам некоторых влиятельных групп, придерживавшихся убеждений о врождённом и неизменном превосходстве одних народов (или социальных групп) над другими. Критика теории Вейсмана со стороны Т.Д. Лысенко содействовала и провалу евгенических проектов, активно продвигавшихся в 1920-30-х годах ведущими генетиками-вейсманистами в СССР. Эти проекты, подразделявшие советских людей на “ценных” и “второсортных”, были близки образу мышления как тогдашних троцкистов – аналогов немецких нацистов, их коллег-конкурентов – так и многих либералов, их преемников и часто родичей» [27]. Николая Вавилова же в этот период выставили как жертву гонений на генетику. И в первую очередь, конечно, со стороны того же Т. Лысенко. Здесь стоит отметить, что такое общественно-научное унижение Лысенко и обеление Вавилова может иметь корни и в мести И. Сталину в контексте искоренения его культа личности. Тем не менее, здесь налицо появление социальных рисков, приведших в дальнейшем в совокупности с другими социальными событиями к известным катаклизмам перестройки 90-ых годов.

В заключении попытаемся подытожить сегодняшние представления о течении и истоках текущего системного кризиса, который, в частности, М. Хазин трактует как ПЭК-кризис, знаменующий завершение эпохи капиталистического способа производства. Здесь стоит заметить, что идея о конце капитализма берет свое начало с замечательной мысли Адама Смита в его книге, вышедшей в 1776 году, «Исследование о природе и причинах богатства народов», которую М. Хазин интерпретирует следующим образом: «…если расширение рынков по каким-то причинам ограничено, то с какого-то момента дальнейшее углубление разделения труда невозможно, а значит, экономика сталкивается с серьезным кризисом, который мы в своих работах назвали кризисом падения эффективности капитала. …И, наконец, такой кризис настал…Сегодня ситуация изменилась принципиально: рынки стали глобальными, их невозможно расширить в принципе» [28]. Из этого можно сделать вывод о том, что капитализм не навсегда, он конечен. А далее логично предположить, что революционный путь бессмысленен [29]. И как раз именно этот тезис последовательно проводила в своей книге, вышедшей в 1913 году, «Накопление капитала» Р. Люксембург [30], за что ее подверг жесткой критике В. Ленин. Последний считал, что капитализм бесконечен во времени своего развития, поскольку сам создает для себя рынки сбыта в неограниченных количествах. Реанимировал тезис о бессмысленности революционного пути по сути дела в своей книге, вышедшей в 2019 году, «Воспоминания будущем. Идеи современной экономики» М. Хазин [1]. Но это лиш один из теоретических подходов к обоснованию неизбежности посткапиталистического способа производства. На сегодняшний день остается в арсенале философской, точнее политэкономической мысли прямо противоположный подход, предложенный К. Марксом совместно с Ф Энгельсом и развитый В. Лениным. Как известно Маркс и Энгельс в работе, вышедшей в 1848 году, «Манифест Коммунистической партии» [31] впервые показали наличие противоречия между трудом и капиталом, отметив при этом динамику и взаимосвязь в развитии производительных сил и производственных отношений, как основу такого противоречия. Углубление указанного противоречие, по их мнению, неизбежно приведет к ситуации социального взрыва (пролетарской революции). Непрерывное воспроизводство отношения труд – капитал, усиливая антагонизм между ними, подготавливает революционный взрыв. «Эта противоположность труда и капитала, будучи доведена до крайности, неизбежно становится высшим пунктом, высшей ступенью и гибелью всего отношения частной собственности» [32]. Конкретно революционная ситуация наступает, уже по формулировке В. И. Ленина – когда низы не хотят жить по-старому, а верхи по-старому жить не могут уже. «Мы наверное не ошибёмся, если укажем следующие три главные признака:

1) Невозможность для господствующих классов сохранить в неизменённом виде своё господство; тот или иной кризис «верхов», кризис политики господствующего класса, создающий трещину, в которую прорывается недовольство и возмущение угнетённых классов. Для наступления революции обычно бывает недостаточно, чтобы «низы не хотели», а требуется ещё, чтобы «верхи не могли» жить по-старому.

2) Обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетённых классов

3) Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в «мирную» эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами», к самостоятельному историческому выступлению» [33].

Приведенный выше анализ двух теоретических подходов (одного революционного на основе классовой борьбы и другого эволюционного на основе ограничений развития рынков) к перспективам посткапиталистического способа производства – дает возможность на основе рассмотрения неизбежных социальных рисков при инновационном развитии, примеры которых были приведены выше, а теоретическое обоснование – в нашей работе [24], позволяет оба этих подхода в какой-то степени примирить.

Попытаемся количественно идентифицировать приведенные выше ленинские критерии («хотелки и нехотелки») революционной ситуации. По сути дела М. Хазин дал ответ на первый пункт, сформулировав понятие кризиса падения эффективности капитала (ПЭК-кризиса). По его теории – обслуживание (выплата процентов) неизбежного банковского кредита со стороны предпринимателей (капиталистов по Марксу) в условиях углубления разделения труда и инновационного развития становится со временем больше, чем прибыль от инвестиций в эти инновации, на которые этот кредит берется. Сам же рост кредита обязан возрастающим экономическим рискам при указанном развитии капитализма. То есть эффективность (прибыль) капитала – уменьшается вплоть до нуля. Именно поэтому верхи и не могут жить по-старому – их капитал уже не может приносить им прибыль. При этом любое производство становится нерентабельным. Но это еще не означает кризиса в обществе, поскольку кривая рентабельности капитала, в отличие от рентабельности конкретного производства, пересечь нулевую отметку не может никогда.

Мы же с соавтором дали ответ на второй, поставленный Лениным вопрос – когда низы не хотят жить по-старому. Опять же – в условиях углубления разделения труда уже государству приходится обращаться за кредитом, но уже не к банкам, а к обществу. Это, как мы его назвали, – кредит социального доверия. Неизбежность для государства обращаться за кредитом доверия к обществу вызвано появлением и углублением социальных рисков (в отличие от рисков экономических), опять же в условиях инновационного развития на основе углубления разделения труда. Этот кредит государству приходится обслуживать, повышая жизненный уровень в стране, более конкретно – сначала взращивая средний класс, и впоследствии повышая все время его жизненный уровень. Кое-что перепадает, естественно и низшим классам. То есть жизненный уровень в обществе в целом при нормальном развитии капитализма повышается, а вот когда наступает кризисная ситуация, в первую очередь от последствий ПЭК-кризиса – производная от роста этого уровня жизни – меняет свой знак. Это и есть точка начала ситуации с «хотелками и нехотелками» верхов и низов.

Что касается ответа на третий, поставленный Лениным вопрос о конкретном времени социального взрыва – у нас пока есть только гипотезы. В частности, – такое повышение активности масс, видимо, обязано не объективным факторам, а провоцируется уже сугубо фактором субъективным, когда отдельные страны или их группа пытаются изменить сложившиеся устои мирового разделения труда в свою пользу и тем самым смягчить для конкретной страны последствия ПЭК-кризиса. А конкретно они это делают – через инициирование войн, в том числе и мировых. Но конкретно роль революционного класса может быть (и даже обязательно будет) не только в рамках революционной концепции, но такая роль просматривается в при эволюционном подходе. Напомним слова В. Ленина из его работы «Крах II Интернационала» – «… не из всякой революционной ситуации возникает революция, а лишь … когда к перечисленным выше объективным переменам присоединяется субъективная, именно: присоединяется способность революционного класса на революционные массовые действия…» [33]. В его же работе «Детская болезнь “левизны” в коммунизме» находим на эту же тему — «для революции надо, во-первых, добиться, чтобы большинство рабочих … вполне поняло необходимость переворота и готово было идти на смерть ради него; во-вторых, чтобы правящие классы переживали правительственный кризис, который втягивает в политику даже самые отсталые массы» [34]. В настоящее время в качестве революционного класса, в частности в Западной Европе, где уже правительственные кризисы стали нормой, можно рассматривать «новых бедных» – бывших представителей среднего класса, который там предполагается ликвидировать (именно как класс, не физически), отобрав у него собственность, т.е. фактически провести экспроприацию, равносильную «раскулачиванию» [35]. На основании вышеизложенного можно утверждать, что ни одна из двух описанных выше теорий перехода к посткапиталистическому способу производства уже не может обойтись без втягивания в политику, а значит и в социальную активность, и в социальные катаклизмы самые различные слои общества – от самых отсталых до самых рафинированных в образовательном смысле. Таким образом, две теории перехода являются как бы двумя сторонами одной медали и, естественно, – дополняют друг друга.

1. Хазин М. Воспоминания о будущем. Идеи современной экономики. М.: РИПОЛ классик. 2021. 432 с. URL: https://www.klex.ru/114d (дата обращения: 17.07.2022).
2. Фурсов А. Наша задача выйти на охоту, найти охотника и превратить его в дичь. URL: https://www.youtube.com/watch?v=cFdJwg5xdNw (дата обращения: 13.08.2022).
3. Диллон Г.Б. МАГАТЭ в Ираке. Деятельность в прошлом и ее результаты // Бюллетень МАГАТЭ. 2002. Т. 44. № 2. С. 13.
4. Вениаминов Н.Н. К вопросу о производстве высокообогащенного урана в Ираке // Российский химический журнал. 2007. Т. LI. № 1. С. 158-164. (http://www.chem.msu.su/rus/journals/jvho/2007-1/158.pdf).
5. Вениаминов Н.Н. Волк подавился. Кто стоял за ядерной программой Ирака // Политический КЛАСС. 2006. № 7 (19). С. 38-46.
6. Полторанин М. Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса. М.: Эксмо: Алгоритм, 2010.
7. Есть ли другие версии убийства генерала Льва Рохлина? // «Аргументы и факты» № 27 от 03.07.2013 г.
8. Вениаминов Н.Н. Обнаружение незаявленной деятельности по обогащению урана электромагнитным методом // Вестник Российской Академии наук. 2004. Т. 74. №1. С. 37.
9. Иванов А.А., Иванова В.Н. Истоки, структура и функции социальных связей в инновационной деятельности // Философия хозяйства. 2018. № 3 (117). С. 230-244.
10. Иванова В.Н., Колтуновский К.И. Воздействие цифровой экономики на инновационные риски в традиционных отраслях и в сфере совместного потребления // Управление финансовыми рисками. 2020. № 3 (63). С. 200-209.
11. Аксенова О.В. Парадигма социального действия: профессионалы в российской модернизации: [монография]. М.: Институт социологии РАН, 2016. 304 с. С.
12. Трушин А. Уроки приватизации // Прямые инвестиции. 2009. № 12 (92). С. 10-12.
13. Евстафьев Д.Г. Воскресный вечере с Владимиром Соловьевым. Формирование многополярного мира. Эфир от 03.07.2022 г. URL: https://yandex.ru/video/preview/?text=вечер%20с%20владимиром%20соловьёвым%20от%2003.07.2022&path=yandex_search&parent-reqid=1658065677078869-1056139074952612324-sas5-9950-2d8-sas-l7-balancer-8080-BAL-9731&from_type=vast&filmId=8993241406877569905 (дата обращения: 17.07.2022).
14. Потейчук Е. Daily Mail: в США приближается внутренний гражданский раскол. URL: https://tvzvezda.ru/news/20227231121-zyLuB.html (дата обращения: 27.07.2022).
15. Евросоюз посыпался. Два лидера подали в отставку в один день. URL: https://tsargrad.tv/news/evrosojuz-posypalsja-srazu-dva-evropejskih-lidera-podali-v-otstavku-v-odin-den_585568
    (дата обращения: 17.07.2022).
16. Гончаров И. Премьер-министр, который всем надоел: почему уходит Борис Джонсон. URL: https://www.forbes.ru/forbeslife/470883-prem-er-ministr-kotoryj-vsem-nadoel-pocemu-uhodit-boris-dzonson (дата обращения: 17.07.2022).
17. Саркисов Г. Валерий Федоров в интервью Литературной газете: В стране сформировался «донбасский консенсус».
    URL: https://wciom.ru/sobytie/valerii-fedorov-v-intervju-literaturnoi-gazete-v-strane-sformirovalsja-donbasskii-konsensus (дата обращения: 21.07.2022).
18. Эксперт: государству пора выходить на первый план. URL: https://www.vesti.ru/article/2859177?utm_source=yxnews&utm_medium=desktop&utm_referrer=https%3A%2F%2Fyandex.ru%2Fnews%2Fsearch%3Ftext%3D (дата обращения: 27.07.2022).
19. Огрызько К.В. Альтернативные методы голосования: совершенно разные результаты! На пути к подлинной демократической революции: монография. М.; Берлин: Директ-Меди. 2018. 203 с.
20. Иванова В. Математическая модель оценки устойчивости и динамики инновационной деятельности // Общество и экономики. 2019. № 2. С. 43-63.
21. Авдокушин Е.Ф. Рейтингономика как инструмент финансовой экономики // Вопросы новой экономики. 2014. № 2. С. 4-12.
22. Андрюшин С., Бурлачков В. Денежно-кредитная политика и глобальный финансовый кризис: вопросы методологии и уроки для России // Вопросы экономики. 2008. № 11. С. 38-50.
23. Гильбоа И., Постлуэйт Э., Шмайдлер Д. Вероятность и неопределенность в экономическом моделировании // Вопросы экономики. 2009. № 10. С. 46-61.
24. Братищева Е.Н., Иванова В.Н. Динамика развития системного кризиса через призму социальных рисков и устойчивости социальных структур // Философия хозяйства. 2022. № 6 (144). С. 201-215.
25. Хазин М. Неучтённый фактор, спасающий российскую экономику. URL: https://yandex.ru/video/preview/15535304234986772234 (дата обращения: 24.01.2023).
26. У генетиков есть чудо. URL: https://i-sergeev.livejournal.com/136505.html (дата обращения: 10.10.2023).
27. Овчинников Н.В. Академик Трофим Денисович Лысенко. М.: Литературная учеба. 2010. 232 с.
28. Хазин М. О конечности капитализма. URL: https://soslan81.livejournal.com/98052.html (дата обращения: 29.10.2023).
29. Призрак ходит по Европе… (про конец капитализма). URL: https://dzen.ru/a/X2xUjzNULWabNlKN (дата обращения: 29.10.2023).
30. Люксембург Р. Накопление капитала. Том I и II. // Пер. под ред. Ш. Дволайцкого с пред. В. Мотылева. Издание пятое. Москва, Ленинград: Государственное социально-экономическое издательство. 1934. 508 с. URL: https://propaganda-journal.net/bibl/rl.pdf (дата обращения: 29.10.2023).
31. Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. М.: Политиздат. 1974. 63 с.
32. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М.: Политиздат. 1956. 700 с. С. 585.
33. Ленин В. И. Крах II Интернационала // ПСС. Т. 26. С. 218-219.
34. Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме // ПСС. Т. 41.
35. Средний класс – новые бедные. В 90-е Россия, в 20-е Европа. URL: https://dzen.ru/a/YliV1-M8dyRby1QG (дата обращения: 29.10.2023).

Все статьи автора «Иванова Вера Николаевна»