Понятие «русская античность» связано в литературоведении с трудами Г.С. Кнабе. Данный термин филологи обычно понимают как «стороны античного наследия, которые были усвоены национальной культурой в соответствии с внутренними ее потребностями и стали ее органической составной частью» [Кнабе, 2000, с. 14].
Мы же выдвигаем принципиально иное толкование. В гуманитарных науках под античностью подразумевается цивилизация Древней Греции и Древнего Рима во всём многообразии её исторических форм. Русская история, русская государственность, русская литература, на первый взгляд, не могут похвастать никакой особенной древностью. Была ли у предков нынешних русских своя античность? Труды Юрия Петухова, Михаила Задорнова, Валерия Чудинова, посвященные вопросам славянской древности, не признаются академической наукой, исследователи-профессионалы относят их к историческому ревизионизму или к «фолк-хистори». Работы их украинских коллег – Сергея Плачинды, Юрия Шилова, Юрия Каныгина – ещё более скомпрометировали поиски «русской/славянской античности/древности», поскольку лишены научной строгости. И, тем не менее, мы полагаем, что данный феномен всё-таки существует, его реконструкцию можно проводить, привлекая данные истории, археологии, литературы, психолингвистики.
К этой идее нас подвели труды выдающегося отечественного филолога Е.А. Авдеенко (1952-2014). Наибольшую известность он получил как педагог и переводчик книг Священного Писания. Его лекции посвящены толкованиям книг Ветхого Завета, а также христианскому анализу произведений античной и русской литературы.
Е.А. Авдеенко – блестяще образованный человек, взыскательный и строгий исследователь греческой древности. Его анализ «Илиады» основан на прекрасном знании древних языков, истории, а главное, на библейском мировоззрении, которое позволяет ему делать глубокие и точные выводы. Авдеенко раскрывает понятия «героизм», «героическая личность», «героическое мировоззрение», аргументированно обосновывает тезис, что «русская культура имеет более близкое сродство с литературой античной, чем с западноевропейской Нового времени» [Авдеенко, 2010]. Авдеенко указывает на то, что художественная задача в героическом мировоззрении вторична (на первом месте бесстрашие), и что «предмет эпического повествования у Гомера — не геройские битвы под Троей и не приключения героев, но — героизм».[1]
Учёный утверждает, что открытия, сделанные античными философами, поэтами, драматургами на «пространстве души человеческой», героическая «мужественность» греко-римской цивилизации как раз и стали почвой для усвоения и приятия Евангельской вести. Римляне и ромеи дали миру великих святых, подвижников, мучеников, миссионеров. Впоследствии первый Рим пал от ереси, второй, Константинополь, завоевали турки. Преемницей идеи христианского царства стала русская земля. В 1510-1511 г. старец псковского Елеазарова монастыря Филофей пишет московскому великому князю Василию Ивановичу: «…все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, это и есть римское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать» [Послание…].
Первые два Рима имели в своём основании глубочайший историко-культурный фундамент, имя которому – античность. Полагаем, что и «Третий Рим» должен был бы иметь прочные дохристиаснские основания. Без героического духа (т.е. духа античного, сходно с тем, что запечатлён в «Илиаде»), «новое царство» не смогло бы утвердиться надолго. Ноша христианства тяжела, она невозможна без подвига, и не каждому народу под силу. Тем более, что «Третий Рим» состоялся в подобных первым двум культурно-государственных формах: 1) монархия, 2) империя, 3) географическая пространственность, 4) временная протяженность, 5) мессианство, культурное влияние на окружающие народы.
В подтверждение данной гипотезы мы укажем на произведения писателей, созданные и опубликованные в советский период, где ярко и очевидно, на наш взгляд, проявляются архетипы «русской античности». (Т.е. глубокой дохристианской древности, в которой отчётливо просматриваются черты локализованного во времени и пространстве самобытного общества.) Это корпус лирической и героической поэзии Валентина Сорокина (см., например, «Слово к России» (1959), «Я – русский» (1960), «Русский вкус» (1961), «Бова» (1964), «У межи» (1965), «Тоска по крыльям» (1967), «Евпатий Коловрат» (1968), «Монолог гусляра» (1970) и др.), роман Зои Прокопьевой «Своим чередом» (1986) и роман Владилена Машковцева «Золотой цветок-одолень» (1990). В вершинных произведениях каждому из авторов удалось создать самобытный, оригинальный художественный мир.
Поэт Валентин Сорокин (род. в 1936), прозаик Зоя Прокопьева (род. в 1936), поэт и прозаик Владилен Машковцев (1929-1997) принадлежат к одному, довоенному поколению. Их становление, как литераторов, прошло на Южном Урале. Все трое связаны дружескими узами: Сорокин и Прокопьева посещали литобъединение «Металлург» в Челябинске, Сорокин и Машковцев одновременно учились в Москве (первый на Высших литературных курсах, второй – в Литинституте). На чётко локализованном пространстве Южного Урала (Зилаирский район Башкирской АССР – Магнитогорск – Белозерский район Челябинской области), где, соответственно прошло взросление Сорокина, Машковцева и Прокопьевой, появился мощный пласт «пассионарной», героической литературы, написанный в весьма свободной, независимой манере, без оглядки на текущее (советское) время. Все три автора не только находятся вне стилистического и тематического влияния эпохи, но и обнаруживают – независимо друг от друга – общие, дохристианские, архетипы в своём творчестве. При этом христианские смыслы и образы в произведениях также присутствуют (Сергий Радонежский у Сорокина, священник у Прокопьевой, православное воинство у Машковцева), но не играют ведущей роли.
Героическая поэзия Сорокина обращается, по преимуществу к славянской древности, в романе Прокопьевой, посвященной событиям в СССР в 1930-1945 гг., мы обнаружим эпизод о народе эпохи бронзы, повествование Машковцева рассказывает о яицком казачестве XVII века; тематический разброс произведений, как мы видим, весьма велик, но тип центральной личности, явленный у всех трёх авторов, поразительно напоминает носителей героического мировоззрения, подробный разбор которого сделан Е.А. Авдеенко. Известно, что основа героического пафоса есть желание отстоять мир идеальный, и чем дальше человечество движется по дороге истории, тем сильней оно удаляется от «утраченного рая»; вот почему подлинно героический пафос, воплощенный с большой художественной силой, встречается чрезвычайно редко. В советское время героический пафос часто имитировался пропагандой, что привело к его выхолащиванию, пародированию или к ситуативному «проигрыванию ролей» (вспомним, например, «ролевой героизм» альпиниста, солдата, «блатного» у Владимира Высоцкого).
Но произведения названных авторов тем и удивительны, что вопреки времени и конкретно-исторической литературной ситуации, героический пафос носит у них первозданный и художественно-убедительный характер. Достичь данного эффекта невозможно за счёт мастерства или некоторого комплекса усвоенных извне идей: чтобы говорить образно, писатель должен нести в себе определенные архетипы, т.е. универсальные врождённые психические структуры, составляющие содержание коллективного бессознательного. К.Г. Юнг утверждал: «Тот, кто говорит архетипами, глаголет как бы тысячей голосов, он охватывает и увлекает; при этом он подымает изображаемое им из мира единократного и преходящего в сферу вечносущего; притом же и свою личную судьбу он возвышает до всечеловеческой судьбы и через это высвобождает и в нас благотворные силы, которые во все времена давали человечеству возможность выдерживать все беды и пережидать даже самую долгую ночь. В этом — тайна воздействия искусства…» [Jung, 1950, с. 62–63].
В нашу задачу не входит подробный разбор произведений, но мы укажем на центральный архетип, воплощенный у всех трех авторов наиболее ярко. Это бесстрашный вождь-воин, защитник родной земли от врагов (у Сорокина это князь, у Прокопьевой – царь, у Машковцева – атаман). Общим для названных произведений является также глобальность изображаемых событий, «континентальность», рельефность и определенность воссозданных образов, исключительность обстоятельств – между жизнью и смертью – в которых оказываются герои. Наконец, «кровью» произведения является непрестанное движение – материи, духа, смысла, изменений в природе. Движение – ключевой концепт жизни (обратим внимание на тот факт, что в т.н. «современном искусстве» акцент делается на фиксации образов смерти, а сами произведения лишены внутренней динамики; появилось даже такое направление как «некрореализм»).
«Русская античность» существует, и, возможно, родина её, сердцевина, именно Южный Урал. Главное доказательство данного феномена – её носители. «Молчат гробницы, мумии и кости, – / Лишь слову жизнь дана: / Из древней тьмы, на мировом погосте, / Звучат лишь Письмена», – эти стихи Ивана Бунина и о том, что в художественном слове из далей времени является нам образ народа. Поэт, носитель архетипа, точней, чем археолог, воспроизведет образ царя – и развалины, и гробницы, ему скажут больше, чем историку.
Л.Н. Гумилев писал: «Среди нас бродят потомки скифов и хуннов, шумеров и кельтиберов, хотя этих этносов нет. И видимо, через 2 тысячи лет не останется англичан и датчан, хотя люди будущего будут их потомками, обновленными до неузнаваемости» [Гумилёв, 2008]. Недостаточное внимание академической науки, литературной критики, массового читателя к произведениям, несущим в себе подлинно героический пафос и к данным авторам, в частности, иллюстрирует эту мысль Гумилёва в отношении русского этноса. Русские ли мы, если мы не хотим знать, какие были настоящие русские?! Если русская ширь, русский героизм, русская отвага, русская мужественность становятся у нас качествами исключительными, если «потомки, обновленные до неузнаваемости», неспособны не то, что воспроизводить данные качества, но даже воспринимать их в других. Какое мы тогда имеем право называть себя русскими?!
[1] Такая трактовка «героического» перекликается с подходом А.Ф. Лосева (см. Лосев А.Ф. Гомер. М., 1960.) Размышляя о социально-исторической основе эпоса, А.Ф. Лосев, указывая на внеклассовый и внесословный характер героя, говорит о том, что герой «был абсолютно объективен, прост и наивен; он не углублялся в свои узко-личные интересы, он был благороден, всегда храбр и отважен, он всегда был на страже интересов своей родины, он был возвышен душою и далек от всяких мелочей быта».
Библиографический список
- Авдеенко Е.А. Состязаясь с Омиром. «Евгений Онегин» как русский эпос. // Новые хроники. – 20.04.2010. [Электронный ресурс]. URL: http://novchronic.ru/4518.htm
- Гумилёв Л.Н. Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации. М., 2008. [Электронный ресурс]. URL: http://bookz.ru/authors/lev-gumilev/ritmi-ev_032/page-11-ritmi-ev_032.html
- Кнабе Г.С. Русская античность. Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России. М.: РГГУ, 2000. 240 с.
- Послание о злыхъ днехъ и часѣхъ. Послания старца Филофея. // Библиотека литературы Древней Руси. Том 9. [Электронный ресурс]. URL: http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5105#
- Jung C.G. Ueber die Beziehung der analytischen Psychologie zum dichterischen Kunstwerk // Seelenprobleme der Gegenwart. Zuirch, 1950.
Количество просмотров публикации: Please wait