Важнейшими федеральными законами, осуществляющими правовое регулирование мер безопасности, применяемых в уголовном процессе, являются Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации [1] (далее – УПК России) и Федеральный закон «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства» [2] (далее – ФЗ о госзащите). Принятие в 2004 г. ФЗ о госзащите обосновывалось в пояснительной записке авторов законопроекта недостаточностью тех уголовно-процессуальных мер безопасности, которые на тот момент закреплялись в УПК России.

Принятие законодательным органом России нового источника уголовно-процессуального права должно было сопровождаться проведением правовой экспертизы на соответствие норм вновь принимаемого закона действующим нормам УПК России. Это важно для обеспечения точного и единообразного применения норм законодательства [3, c. 195]. Хотя УПК РФ содержит нормы, позволяющие сделать вывод о приоритетности данного закона в сфере уголовно-процессуальных отношений, каждый случай противоречия между нормами федеральных законов неизбежно влечет за собой расхождения в правоприменительной практике, обусловленные отсутствием четких правил разрешения таких ситуаций.

К сожалению, не избежал данной ошибки законодатель и при принятии ФЗ о госзащите. Лишь отдельные из противоречий были выявлены в ходе обсуждения законопроекта. Так, например, в Заключении правового управления аппарата Госдумы ФС России было сделано 9 замечаний и ни одно из них не касалось противоречия нового закона с УПК РФ [4].

Однако, уже через 5 лет после принятия ФЗ о госзащиты Федеральным законом от 29 июня 2009 г. № 141-ФЗ был устранен пробел в части 3 статьи 11 УПК России, которая в старой редакции не предусматривала возможность использования иных мер безопасности, за исключением предусмотренных УПК России. На данное противоречие было обращено внимание в заключении Правового управления Аппарата Госдумы ФС России от 8 февраля 2008 г. № 2.2-1/429 за подписью Г.П. Гагарина. Внесенная юридико-техническая правка позволила устранить разногласия между двумя важными источниками уголовно-процессуального права и исключить двойное толкование закона.

Еще одно противоречие было устранено Федеральным законом от 30.12.2015 № 440-ФЗ [5]. Обосновывая данные изменения Правительство РФ в Пояснительной записке указало на существовавшее на тот момент противоречие между частью 2 статьи 3 ФЗ о госзащите, где в числе должностных лиц, уполномоченных на применение мер безопасности, указан начальник органа дознания, и частью 3 статьи 11 УПК России, где данное должностное лицо отсутствует. Рассматриваемым законом в число субъектов, уполномоченных в части 3 статьи 11 УПК России на применение мер безопасности, включили начальника органа дознания и начальника подразделения дознания.

Однако, работа по устранению противоречий между УПК России и ФЗ о госзащиты, на наш взгляд, должна быть продолжена. Рассмотрим ряд существующих противоречий, касающихся определения круга субъектов, уполномоченных на применение мер безопасности.

1. В числе субъектов, уполномоченных ФЗ о госзащите принимать решение о применении мер безопасности, не указан прокурор, а в части 3 статьи 11 УПК РФ он указан. Часть 4 статьи 13 УИК России также указано, что по мотивированному постановлению прокурора должны применяться меры безопасности в отношении осужденного, который является участником уголовного процесса.

Отметим, что исключение прокурора из части 2 статьи 3 ФЗ о госзащите было сделано целенаправленно Федеральным законом от 24.07.2007 № 214-ФЗ, который связан с системным изменением места прокурора на предварительном расследовании: он был лишен права самостоятельно осуществлять уголовное преследование на досудебном производстве, за ним на данном этапе уголовного процесса была оставлена лишь функция прокурорского надзора. Как мы указывали ранее [6, 7, 8], законодателю не удалось полностью достигнуть данной цели, и прокурор остается важнейшим участником процесса, имеющим возможность определять пределы и направления уголовного преследования на досудебных стадиях уголовного процесса.

Однако, в данном случае рассматриваемое изменение, на первый взгляд, кажется логичным. Ведь прокурор теперь не может расследовать уголовное дело, а ФЗ о госзащите в части 2 статьи 3 уполномочивает принимать решение о применении мер безопасности только лиц, в производстве которых находится уголовное дело или заявление (сообщение) о преступлении.

Но почему тогда, соответствующее изменение не было внесено и в часть 3 статьи 11 УПК РФ? Ведь после лишения прокурора права проводить расследование он тем более не может применять иные предусмотренные данной нормой меры безопасности:

– в соответствии с частью 9 статьи 166 УПК России исключить данные о потерпевшем, свидетеле, их близких родственниках, а также близких лицах из протоколов следственных действий и заменить их псевдонимом может только следователь (дознаватель), вынеся об этом постановление;

– решение о прослушивании переговоров потерпевших, свидетелей, их родственников, а также близких лиц по их письменному заявлению для выявления и устранения преступных действий, которые могли быть совершены в их отношении, вправе только следователь (дознаватель) (часть 2 статьи 186 УПК России);

– проведение следственного действия «опознание» в порядке, исключающем визуальное наблюдение опознаваемым опознающего, в соответствии с частью 8 статьи 193 УПК России возможно только следователем (дознавателем), ведущим производство по уголовному делу;

– две следующих меры безопасности, предусмотренных пунктом 4 части 2 статьи 241 и частью 5 статьи 278 УПК России, может применить только судья, ведущий производство по делу.

Таким образом, если позиция законодателя заключалась в том, что все вышеуказанные меры безопасности, а также меры безопасности, предусмотренные ФЗ о госзащите, прокурор применять не вправе, то его нужно было исключать из части 3 статьи 11 УПК России [9, c. 197].

Одновременно с этим, если законодатель считает невозможным применение мер безопасности прокурором в ходе осуществления прокурорского надзора, необходимо было исключать прокурора и из части 4 статьи 13 УИК России, т.к. по отношению к осужденным прокурор не осуществляет уголовное преследование и его решение о применении мер безопасности может быть обусловлено только выявлением в ходе прокурорского надзора незаконного бездействия в этой части следователя, дознавателя, ведущего дело осужденного, и необходимость срочного устранения угрозы осужденному [10, c. 388].

Но, как видим, данные противоречия не устранены и в действующем Уголовно-процессуальном и Уголовно-исполнительном кодексах указано, что прокурор вправе применять меры безопасности, а в ФЗ о госзащите – не вправе.

К числу основных принципов разрешения противоречий между федеральными законами, основанных на правовых позициях Конституционного Суда РФ, можно отнести: приоритет специального закона и закона, принятого позже, т.е. более точно отражающего волю законодателя в данной сфере правового регулирования [11, c. 220].

Применение обоих принципов к данной ситуации позволяет сделать вывод о приоритете норм УПК РФ [12, c. 1].

На день написания статьи последний раз часть 2 статьи 3 ФЗ о госзащите редактировалась законодателем 28 декабря 2010 г., часть 3 статьи 11 УПК России – 30 декабря 2015 г. Следовательно, последняя статья является позднее принятой.

Приоритет норм УПК России при регулировании полномочий прокурора в уголовном процессе следует также из того, что данный закон является специальным и имеющим более высокую юридическую силу, чем иные законы, регулирующие уголовно-процессуальные отношения.

Очевидно, что применение мер безопасности осуществляется:

– в связи с производством по уголовному делу,

– это одна из обязанностей должностных лиц, участников уголовного судопроизводства,

– решение о применении мер безопасности принимается лицом, ведущим производство по делу, и находится в уголовном деле.

Таким образом, принятие постановлений о применении мер безопасности является составной частью уголовно-процессуальной деятельности.

В соответствии с частями 1, 2 статьи 1 и частью 1 статьи 7 УПК России при регулировании порядка уголовного судопроизводства нормы УПК России имеют приоритет перед ФЗ о госзащите.

О приоритетности норм УПК России в данном вопросе говорится и в части 2 статьи 3 ФЗ о госзащите, где законодатель, перечисляя субъектов, уполномоченных на применение мер безопасности, делает оговорку «…если иное не предусмотрено уголовно-процессуальным законодательством Российской Федерации.», что говорит о применении данной нормы лишь в ситуации, когда иное не установлено в УПК России.

С учетом вышесказанного, сделаем вывод: прокурор вправе применить меры безопасности в пределах своей компетенции. Пределы компетенции прокурора ограничены тем этапом уголовного судопроизводства, в ходе которого уголовное дело считается находящимся в производстве у прокурора. На сегодняшний день дело может находиться в производстве прокурора только по окончании дознания или предварительного следствия в период осуществления прокурором полномочий, предусмотренных главой 31 УПК России, т.е. при принятии прокурором решений, указанных в статье 221 УПК РФ, и при осуществлении процессуальных действий, предусмотренных статьей 222 УПК РФ.

Таким образом, в этот период принятие мер безопасности будет входить в полномочия прокурора, принявшего дело. Именно из такого толкования закона исходит Приказ МВД РФ от 21.03.2007 № 281, пункт 4.2 которого указывает на то, что меры безопасности могут применяться прокурором по делам, находящимся в его производстве [13].

2. Противоречие между УПК России и ФЗ о госзащите заключается также в том, что частью 3 статьи 11 УПК России дознаватель уполномочен применять меры безопасности, в части 2 статьи 3 ФЗ о госзащите – дознаватель не упоминается, только начальник органа дознания.

3. В части 3 статьи 11 УПК России указано, что следователь вправе применять меры безопасности, в части 2 статьи 3 ФЗ о госзащите указано, что такое решение следователь вправе принимать лишь с согласия руководителя следственного органа.

Все вышеуказанные противоречия также должны разрешаться с учетом приоритета норм УПК России.

4. В завершение отметим также неточность формулировки части 3 статьи 11 УПК России, где не указывается, что основанием для применения к лицам мер защиты являются такие угрозы, которые возникли в связи с участием в уголовном судопроизводстве их самих или их родственников, или близких лиц. Однако из сущности всех перечисленных в части 3 статьи 11 УПК России мер безопасности следует, что применяться они могут только в случае, если угроза связана с участием данных лиц в уголовном судопроизводстве.

1. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18.12.2001 № 174-ФЗ // Собрание законодательства РФ. 2001. № 52 (ч. I). Ст. 4921.
2. Федеральный закон от 20.08.2004 № 119-ФЗ «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства» // Собрание законодательства РФ. 2004. № 34. Ст. 3534/
3. Рябинина Т.К. Обеспечение личной безопасности участников уголовного судопроизводства // Известия Юго-Западного государственного университета. 2000. № 5. С. 195-200.
4. Заключение ПУ Аппарата ГД ФС РФ от 23.04.2003 № 2.2-1/7243 «По проекту Федерального закона N 307533-3 «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства» (I чтение) [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант-Плюс».
5. Федеральный закон от 30.12.2015 № 440-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в части уточнения полномочий начальника органа дознания и дознавателя» // Собрание законодательства РФ. 2016. № 1 (ч. I). Ст. 60.
6. Шигуров А.В., Шигурова Е.И. Проблемы участия прокурора в стадии предварительного расследования в российском уголовном процессе // Инновационные процессы в научной среде: сборник статей Международной научно-практической конференции. Киров, 2016. С. 229-232.
7. Шигуров А.В., Шигурова Е.И. Правовые позиции российских судов по вопросам реализации прокурором полномочий по уголовному делу, поступившему с обвинительным заключением (ст. 221 УПК РФ) // Современные научные исследования и инновации. 2016. № 3 (59). С. 565-570.
8. Шигуров А.В., Шигурова Е.И. К вопросу о полномочиях прокурора на досудебных стадиях уголовного процесса // Современные научные исследования и инновации. 2016. № 3 (59). С. 592-596.
9. Подольный Н.А. Некоторые проблемы расследования коррупционных преступлений // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2012. № 1. С. 197-206.
10. Малышкин П.В. Противодействие расследованию преступлений: законное и незаконное противодействие // Современная криминалистика: проблемы, тенденции, перспективы: Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 90-летию со дня рождения Заслуженного деятеля науки РФ, Заслуженного юриста РСФСР, доктора юридических наук, профессора Николая Павловича Яблокова. М., 2015. С. 388-392.
11. Данилов В.В. Отдельные проблемы источников и качества исходных данных для криминалистического анализа преступной деятельности в сфере экономики // Международное сотрудничество: социально-экономические и правовые аспекты: Материалы Международной научно-практической конференции XV Макаркин. науч. чтения / отв. ред. Н. И. Учайкина; Мордов. гуманитар. ин-т. Саранск, 2015. С. 220-226.
12. Алямкин С.Н. Реализация функций таможенных органов Российской Федерации на современном этапе // Мир науки и образования. 2015. № 4. С. 1.
13. Приказ МВД РФ от 21.03.2007 № 281 «Об утверждении Административного регламента МВД России по исполнению государственной функции обеспечения в соответствии с законодательством Российской Федерации государственной защиты судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов, безопасности участников уголовного судопроизводства и их близких» // Бюллетень нормативных актов федеральных органов исполнительной власти. 2007. № 47.

Все статьи автора «Шигуров Александр Викторович»