Проблема юрисдикции компьютерных преступлений сегодня, как никогда актуальна. Информационная безопасность является одним из приоритетов государственной деятельности. Кроме того, довольно велик риск криминализации общественных отношений в глобальной сет Интернет, которая подверглась коммерциализации и, следовательно, является центром притяжения преступных интересов корыстных преступников.
Между тем нами неоднократно отмечалось, что уголовное право пока не располагает надёжными инструментами в вопросе определения места совершения преступления, а также проблемы применимого уголовного закона к виновным. Часто компьютерные преступления носят трансграничный характер, а государства вместо привлечения преступников к ответственности обмениваются взаимными упрёками «по поводу подозрений в совершении». Как это произошло недавно в инциденте с «хакерами», похитившими электронные базы данных антидопингового агентства WADA[1].
Конкретно в отношении с компьютерными преступлениями проблема состоит в том, что практически все мобильные и стационарные компьютеры сегодня объединены в одну глобальную компьютерную сеть – Интернет. Имея доступ к такой информационно-коммуникативной технологии, преступники получили доселе невиданную возможность – легко совершать преступления с территории одной страны в отношении граждан, организаций другой. Совсем не беспочвенна будет отсылка в таком случае к проблеме «транзитных» преступлений, поставившая в тупик представителей науки уголовного права XIX века. Однако меняются времена, меняются и способы совершения преступлений. Если в позапрошлом веке (в эпоху растущего европейского национализма) эта проблема носила более гипотетический характер, то в нашем информационном обществе она безмерно «практизировалась» в связи с глобализацией.
Как показывают основы уголовного законодательства ряда стран мира, основным принципом, на котором основываются пределы действия национальных уголовных законов является «территориальный» (territorial jurisdiction – англ.; Örtlichkeitsprinzip – нем.; principe de la territonalite – франц.). Основным постулатом его действия является то обстоятельство, что закон действует исключительно в пределах границ государство по месту совершения преступления. Очевидно, что для чёткой и неукоснительной реализации рассматриваемого принципа необходимо достоверно и надёжно научиться определять место совершения преступления. В этом кроется одна их ключевых проблем современной юриспруденции. Для частного и публичного права эти вопросы решаются немного по-разному, исходя из характера общественных отношений, которые эти подсистемы права обязаны регулировать. В основе публичного (в т.ч. уголовного права) лежат три возможных правила определения места преступления:
- место наступления последствий (нахождения потерпевшего в процессуальном смысле);
- место совершения любого из действий, в том числе и одним из соучастников, составляющих объективную сторону состава данного преступления, охватываемых в части или полностью;
- место совершения лишь последнего действия, повлекшего описанные в законе последствия.
Как видим если они будут применены одновременно, неизбежно возникнет коллизия между правоприменительными интересами государств. Решить же положительно подобную проблему не представляется возможным уже на том основании, что пользуясь одним из трёх правил, каждое государство признаёт и сохраняет для себя в собственных интересах «про запас» остальные. Делая так, одновременно отрицается и сама возможность исполнения территориальной юрисдикции отдельно взятым государством в отношении виновного.
Вторым обстоятельством, сильно усложняющим реализацию территориального принципа, является признание странами континентального права невозможности выдачи собственных граждан-преступников зарубеж – как исключения (изъятия) и рассматриваемого принципа. Уважение суверенитета иных государств, в т.ч. в деле наказания преступников меж тем приводит к логическому противоречию, ибо в соответствии с территориальным принципом преступник должен быть наказан только по месту совершения преступления. Смеем заметить, что страны Общего права (Common Law) как правило не делают подобных исключений, хотя и не стремятся выдать своих граждан при первой возможности. В США Верховный суд увязывает эту процедуру с наличием международного договора о правовой взаимопомощи с иным государством и наличием аналогичных норм об уголовной ответственности в привлекаемом государстве (а это – непосредственная отсылка к вопросу о проблеме «двойной криминальности» – прим. автора).
Третьим обстоятельством, затрудняющим применение национального уголовного закона в Интернет, является форма существования информации. В механизме совершения компьютерного преступления она может выступать в качестве предмета преступления, когда её искажение является самоцелью злоумышленника; а иногда – лишь инструментом в достижении преступного результата[2, C.162]. И уж совсем парадоксально выглядит ситуация, когда компьютерная информация одновременно является предметом преступления и его инструментом. Хотя и такое вполне возможно.
Именно в силу этих обстоятельств мы считаем важным найти ответ на вопрос о том, что же в юридическом смысле из себя представляет компьютерная информация. Свободно пересекая государственные границы, может ли она условно выступать в качестве некоего маркера национальной юрисдикции? Либо в силу компьютерной специфики урегулирование подобных вопросов является малоперспективным?
Так мы полагаем весьма важным определить правовой статус информации, циркулирующей в глобальной компьютерной сети Интернет. Однако в отличие от множества проблем, обусловленных конкретными исследованиями в области информационного права, мы надеемся ограничиться разрешением всего лишь одного вопроса: возможно ли отследить её национальную принадлежность? Таким образом, проблема правого статуса компьютерной информации, исследуемой в связи с совершением конкретных преступлений, у нас сводится к проблеме юрисдикционного статуса.
В связи с тем, что в юридической литературе собственно отсутствует понятие юрисдикционного статуса предлагаем под ним понимать совокупность прав государства по установлению и реализации собственной юрисдикции над определённой частью пространства (юрисдикционное право) и правоограничений, связанных с возможностями и пределами реализации национальной юрисдикции, обусловленные наличием международного законодательства с одной стороны и реальной возможности осуществлять публичные правоотношения в соответствии с национальным правом в конкретном пространстве (юрисдикционные иммунитеты, т.е. изъятия из правила).
Очевидно, что юрисдикционные иммунитеты для цели нашего исследования имеют несколько большее значение, нежели само право устанавливать юрисдикцию. Последнее ограничено базовыми юридическими техниками, равными принципам действия закона в пространстве. Более детально, эти положения воспроизведены в таблице.
Таблица 1.Варианты определения юрисдикционного статуса.
Основополагающие принципы действия российского уголовного закона в пространстве |
Легальное содержание |
Исходное теоретическое содержание |
Территориальный |
Уголовный закон действует в рамках государственных границ
|
Преступник отвечает по законам места совершения преступления. |
Персональный (активный) |
Граждане РФ отвечают за преступления, совершённые за границей по российскому УК, если они не были осуждены по месту совершения преступления
|
Виновный несёт ответственность по законам страны происхождения вне зависимости от места совершения преступления.
|
Реальный |
Иностранцы несут ответственность за преступления против Российского государства где бы они своё преступление не совершили; как только попадут на территорию РФ или государства с территории которого возможна выдача в РФ.
|
Виновный отвечает по национальным законам в той части в какой посягает на установленный ими правопорядок вне зависимости от места совершения преступления. |
Универсальный
|
В соответствии с международными договорами, РФ берёт на себя обязательства по преследованию ряда преступлений, для всех без исключения категорий физических лиц на своей территории.
|
Национальное уголовное право не имеет действия, поскольку существует общемировой правопорядок, установленный международным уголовным правом. |
Из приведённого в таблице материала видно, что инструментов установления пределов юрисдикции не так уж много: один принцип в российском праве имеет территориальное действие, остальные три – экстерриториальное. Сравнивая конкретное и теоретическое содержание становится понятно, что реализованы отдельные из принципов в законодательстве РФ (равно как и иных стран) не в той мере в какой они были обоснованы учёными. Буквально это обозначает то, что любой из принципов может иметь непосредственное действие, без участия каких-либо иных. Другой вопрос: какой из них более употребим к рассматриваемой нами проблеме: транснациональным компьютерным преступлениям?
Вернёмся к вопросу ограничения юрисдикции, поскольку как мы видим из таблицы отдельные из принципов, имеющих экстерриториальное действие, могут быть применены излишне широко. В декабре прошлого года российское процессуальное законодательство претерпело ряд изменений, связанных с конкретизацией института юрисдикционных иммунитетов в гражданском и арбитражно-процессуальном законодательстве. В этой связи хотелось бы проанализировать несколько новелл, предложенных законодателем в ФЗ-№393 «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с принятие ФЗ «О юрисдикционных иммунитетах иностранного государства и имущества иностранного государства в Российской Федерации».
Несмотря на то, что нововведения касаются по существу частноправовых отношений, несколько мыслей законодателя можно транслировать на публичные правоотношения. В частности, тех, что касаются информации в целом. Как известно судопроизводство в РФ ведётся на русском языке. Однако в случае с иммунитетами, обусловленными интересами иностранного государства на территории РФ законодатель прибегает к иной формуле. Исковое заявление, подаваемое в отношении иностранного государства должно содержать информацию на двух языках – русском и основном языке этого государства. Возникает законный вопрос: почему? С одной стороны это обусловлено тем обстоятельством, что ответчик – иностранное государство, позднее не сможет апеллировать к незнанию обращенных к нему претензий. Но с другой стороны российский юрисдикционный орган (арбитражный или суд общей юрисдикции) учитывает субъективную возможность восприятия реципиентом обращённой к нему информации. Не является ли подобное поведение lex flagi для исковой информации?
В отношении компьютерной информации это означает следующее. В случае совершения трансграничного мошенничества с использованием глобальной компьютерной сети Интернет, виновный как правило обращается к своей жертве именно на родном для неё языке. Иначе такое действие лишено здравого смысла. Здесь язык обращения действительно является тем маркером, который способен во многом помочь определить национальную принадлежность общающихся лиц и право применимое к их отношениям. Например, если экстремистские высказывания опубликованы в Интернет на русском языке и понятны россиянам[3, C.459]. То же касается клеветы, оскорблений, нарушения авторских прав на тексты (литературные произведения). Как показывает практика, дальнейшая проработка подобных вопросов может оказаться весьма плодотворной[4, C. 209]. За одним маленьким исключением: даже в российском сегменте Интернет люди общаются на нескольких языках. Не только государственном, но и национальных меньшинств. Иные общераспространённые языки имеют статус государственного в нескольких странах. Тот же английский язык.
Намного сложнее с компьютерным мошенничеством. Передача информации от машины к машине и составляет собственно суть преступления, предусмотренного ст. 159.6 УК РФ. Такая информация не может быть непосредственно воспринята человеком. Для этого необходима дополнительная её обработка – визуализация, чего в большинстве компьютерных процессов по обмену данными между техническими устройствами не происходит. Несомненно, кодируемая последовательность битов имеет своё математическое обоснование. А математика в определённом смысле всего лишь язык, но как известно при этом язык «международный». Основываясь на этом факте невозможно установить национальную принадлежность компьютерной информации.
В целом мы полагаем, что проблема может быть решена на теоретическом уровне. Но к сожалению, в рамках информационного права она ещё недостаточно проработана. В связи с этим мы хотели бы обратить внимание наших коллег на необходимость формирование концепции «Механизма восприятия юридически значимой информации», которая в рамках уголовного права приобретает следующую форму.
Рис. 1. Схема механизма восприятия юридически значимой информации
Таким образом, признать международный иммунитет за компьютерной информацией распространяемой преступником с территории иностранного государства через российский сегмент Интернет пока не представляется возможным. Собственно говоря по этой же причине мы считаем невозможным распространить национальную юрисдикцию на информацию, хранящуюся в электронной форме в целом. Представляется, что в таком случае следует разграничивать понятие содержания информации и её формы. Вред правоохраняемым интересам общества, личности и государства можно причинить посягая исключительно на содержание информации, но ни в коем случае на её форму.
Библиографический список
- Козина А. WADA подтвердило подлинность новых выложенных хакерами данных // Российская газета: офиц. сайт. [Электрон. ресурс]. – URL: https://rg.ru/2016/09/17/wada-podtverdilo-podlinnost-novyh-vylozhennyh-hakerami-dannyh.html (дата обращения: 17.09.2016).
- Поляков В.В., Лапин С.А. Средства совершения компьютерных преступлений / Доклады Томского государственного университета систем управления и радиоэлектроники. 2014. № 2 (32). С. 162-166.
- Крупницкая В.И., Розумань И.В. Уголовная политика государства в сфере противодействия экстремизму / Сб. статей по материалам ежегодной международной научно-практической конференции «Проблемы правового обеспечения безопасности личности, общества и государства». 2015. С. 459-466.
- Савинов Л.В., Дорожинская Е.А., Сигарев А.В. Экспертиза спорных информационных (экстремистских) материалов: методологические и правовые проблемы // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2015. Т. 9. № 2. С. 209-222.