Современный итальянский философ Джорджо Агамбен, подобно оказавшим на него серьезное влияние Карлу Шмиту и Вальтеру Беньямину, на сегодняшний день является одним из самых значительных мыслителей направления политической философии. В своих работах Агамбен одной из центральных тем исследований провозглашает тотальную критику устройства современного общества, которое посредством механизма лицемерной идеологии, пытающейся скрыть явные тоталитарные механизмы управления и насильственного распределения по социальным стратам, под маской всеобщей демократии и равенства продвигает интересы узкой группы властной верхушки. По сути, взяв за основу теории Шмита, Агамбен объявляет современные демократические режимы, провозглашающие либеральные ценности, как жестко отстаивающие свой суверенитет авторитарные государства.
По мнению философа, в современных государствах произошла радикальная трансформация политических отношений, которые отрицают или нивелируют влияние «внешнего» и «внутреннего», создавая размытую границу между правом и жизнью индивида, своеобразную «зону отчуждения», в которой правовые механизмы для каждого не работают, а жизнь индивида превращается в бессмысленное существование по законам «абсолютной биологии», корректировать которые дано лишь группе экспертов, представляющих биовласть. Эта «зона отчуждения» является системой «чрезвычайного положения», для безболезненного внедрения которой используется агрессивная идеологическая машина.
Основываясь на шмиттовском понятии «суверена» как самоисключенного из закона, Агамбен трактует его как решающего о принятии «чрезвычайного положения», неспособного самому следовать этим нормам, подминающим реальность под собственные девиации. В этом плане суверен подобен изгою, фактически представитель власти становится на одну ступень с социальным ничтожеством. Эта фигура оказывается в необходимости введения «чрезвычайного положения», ведь находясь в нем, суверен является причиной любой деформации правовой нормы. Лишь распространяя «чрезвычайное положение» на общество в целом, которому теперь суждено оказаться в этой навязанной «зоне отчуждения», суверен оказывается следующим определенной норме, которая вне этой зоны нормой никак являться не может. В современном мире система «чрезвычайного положения» все чаще используется властными кругами, из девиации постепенно переходя в разряд нормы.
В этом скрывается огромная опасность: идеологическая подоплека «чрезвычайного положения» нивелирует само понятие нормы, правильности ее соблюдения, постоянно порождая множественные исключения. Приобретая глобальный масштаб, границы «зоны отчуждения» раздвигаются до самого предела, поглощение социальных норм, внедрение массы исключений и, соответственно, взаимоисключающих факторов, – все это становится предвестником мировой деформации и разрушения, приводя современное общество к анархии [1, с. 53].
Философ полагает, что идеология «чрезвычайного положения» может следовать двум разным трактовкам: «плероматической» и «кеноматической». Внедрение «плероматической» системы исключений является гарантом возврата всей полноты власти одному правителю, некому Абсолюту, способному сконцентрировать всю полноту управления в своих руках. «Кеноматическая» система, по сути, означает провозглашение бесправия или аномию, создание правового вакуума, который является главной целью хранителей власти. Агамбен считает теории Беньямина следующими постулатам «кеноматической» системы, которая, по мнению философа, является гораздо более корректной, чем «плероматическая» система, которая склонна к универсальной мифологизации, содержащейся в теориях Карла Шмита.
По Агамбену, власть современного суверена сосредоточена на производстве «голой жизни», социальной системы, в которой законы функционирования определяются принципами биологии, а не следованию соблюдения правового поля. Взаимосвязь всей истории эволюции форм государства с абсолютной биополитикой, которая маскировалась под видом того или иного политического режима, является определяющей, по мнению философа.
О. М. Кудрина полагает, что фактически Агамбен отрицает существенность представления об «изначальном политическом акте» как логичной разделительной линии между племенным социумом, существующим в единении с природой, и государством как иным этапом общественных отношений. Отверженность восприятия жизни индивида и его неотъемлемых прав со стороны гарантов полномочий «суверена» всегда была значимой и сводила любые действия к следованию принципа биополитики [2, с. 81].
В результате любое государственное образование превращается в иную структуру, которую философ называет «государство-лагерь». Последний термин является прямой отсылкой к понятию «концентрационный лагерь» с его строгими для исполнения в интересах власти законах, запретом любых отступлений от них, создание насильственной среды, ограничивающей права индивида и провозглашающей любою индивидуальность ничтожной и даже вредной для всего сообщества.
И. И. Кобылин высказывает мнение об убежденности Агамбена в полной невозможности возврата к системе правовых норм, ведь, по сути, само понятие права появилось в системе государственной власти ещё в те времена, когда понятие «чрезвычайного положения», а именно – всей консолидации власти в одних руках, само являлось нормой и никакого всеобщего права не существовало в принципе [3, с. 178].
Современная история переполнена примерами, когда внешне декларирующее следование доктринам либеральной демократии государство приобретает явные черты авторитарного режима. Происходит это путем объявления «чрезвычайного положения» как универсальный ответ на угрозу в виде войны или терроризма, причем, совсем необязательно, чтобы ее риски были реальными. В таком случае любые законы, правила, процедуры нивелируются, на их место приходит система «ручного управления» со стороны исполнительной власти, принимающей определенные решения и создающей прецеденты на основании, прежде всего, собственных интересов. Лицемерие поборников демократических ценностей в немалой степени проявляется в фиксации возможности «чрезвычайного положения» в самом главном для них документе – Конституции. Современная парадигма способна шокировать: получается, что следование нормам закона, система правового верховенства возможны лишь в тех случаях, когда государству в виде действующей властной системы ничего не угрожает. Любая правовая система, тщательно блюдущая Конституцию как гарант исполнения признанных законных процедур, изначально содержит в себе возможность резкого перехода к крайнему абсолютизму «суверена» Шмитта. Более того, Конституция является частью этой системы потенциального абсолюта: если проводить анализ истории, начиная с власти нацистов не было отмены Конституции, было лишь введение чрезвычайного положения, которое получало идеологическое оправдание и под действием пропагандируемых внешних и внутренних факторов периодически пролонгировалось, просуществовав до конца Второй Мировой войны.
Более того, в современном контексте ситуация не изменилась, ярким примером которой являются Соединенные Штаты Америки: после событий 11 сентября 2001 года был принят так называемый «Патриотический акт» – закон федерального масштаба, который давал государству самые широкие полномочия по ограничению прав граждан. Под предлогом борьбы с терроризмом и с использованием общественных страхов, закон позволил государственным службам вести полномасштабный контроль и сбор информации за деятельностью всех членов социума. Даже явное противоречие 4-й статье Американской Конституции, запрещающей необоснованные задержания и контроль за частной жизнью, не явилось механизмом, позволяющим оспорить полноту применения этого закона. Как и в случае с нацистской Германией, действие «Патриотического акта» уже несколько раз продлевалось, а любые попытки критики подавлялись действиями агрессивного идеологического аппарата, делающего особый упор на настроения и страхи, царящие в обществе.
Таким образом, исходя из анализа работ Джордж Агамбена, можно сделать не самые утешительные выводы. В наше время система всеобщих прав является неустойчивой. Политика государств все чаще и чаще сводится к нивелированию прав социальных общностей в пользу принятия единоличных решений узким кругом власть предержащих через введение «чрезвычайного положения» под предлогом различных потенциальных угроз в виде военных действий или терроризма, даже в случае, когда реальный риск минимален. Для обычного члена социума это означает попадание в некую «зону отчуждения», в которой необходимо соблюдать четкий свод правил, личностные права ущемлены, а любые проявления индивидуальности порицаются; вместо примата закона начинают четко проявляться прежде скрытые механизмы биополитики, которые, по мнению Агамбена, существовали всю историю человечества, маскируясь под видом тех или иных режимов власти. Но главный феномен заключается в невозможности возврата к всеобщим нормам главенства закона, ведь само понятие права произошло в те времена, когда система «чрезвычайного положения» была всеобщей, и никаких иных альтернатив не существовало в принципе. Недавние события современной истории явились лишь тем толчком, возвращающим саму систему к ее истокам.
Библиографический список
- Агамбен Д. Homo sacer: суверенная власть и «голая» жизнь / Д. Агамбен. – М.: Европа, 2011. – 256 с.
- Кудрина О. М. Оппозиция «человека священного» (homo sacer) и «человека политического» в концепции Дж. Агамбена // Вестник Владивостокского государственного университета экономики и сервиса. 2013. № 4 (22). – С. 73 – 81
- Кобылин И. И. Исток и сингулярность: Дж. Агамбен и М. Фуко о рождении биовласти // Философия и общество. 2011. № 3. – С. 171 – 173
Количество просмотров публикации: Please wait