Количество музеев, библиотек, изб-читален, домов культуры, клубов в 1930-е гг. существенно возросло. В 1928-1929 гг. в Средневолжском крае действовало 770 изб-читален, 143 рабочих клуба, 262 библиотеки, 73 киноустановки. К началу 1941 г. только в Куйбышевской области было уже 1159 клубов и домов культуры, 234 – киноустановки [1]. Число массовых библиотек на территории Пензенской области возросло с 212 в1927 г. до 831 в1940 г. Особенно сильно увеличилось количество клубных учреждений – с 287 в1927 г. до 1224 в1940 г.  К1940 г. в Пензенской области насчитывалось также 11 музеев, 217 киноустановок [2].

Задача, стоящая перед этими учреждениями, заключалась не только в том, чтобы «нести культуру в массы», активно занимаясь просветительской деятельностью и организацией досуга населения. Первостепенное значение приобретает проводившаяся ими идеологическая работа. В «социалистическом строительстве» в 1930-е гг. культура была не просто «высшей задачей строительства», но и «основным его средством» [3]. Призывы «усилить борьбу за качество культурной работы», одновременно сопровождались требованиями усилить «бдительность на идеологическом фронте, давая отпор классовым врагам, так как социалистическое наступление трудящихся сопровождается классовой борьбой не только в области политики, но и в области идеологии» [4].

Отдавая приоритет в своей работе политическому воспитанию, учреждения культуры, по сути, превращались в центры политической агитации и пропаганды. Клубы, избы-читальни рассматривались, прежде всего, как «государственные политико-просветительские учреждения» [5], центры «массово-политической и воспитательной работы» [6]. Как правило, в них обязательно действовали политкружки и антирелигиозные кружки [7]. Даже строившийся в Пензе в 1934 г. парк культуры и отдыха должен был по окончании строительства превратиться в такое место, где «можно было бы сочетать широкую политическо-воспитательную работу с культурным отдыхом трудящихся» [8]. В библиотеках в обязательном порядке проводились беседы и читки. Исключением не стали и детские библиотеки и читальни. Там тоже «ежедневно проводятся громкие читки, беседы в связи с проводимыми хозяйственно-политическими кампаниями, революционными праздниками и событиями международной жизни» [9].

В связи с этим культмассовые и культурно-просветительские учреждения обязательно проверялись «с точки зрения укрепления политического влияния» в их работе [10], ведь «было бы преступлением перед революцией считать, что раз мы победили, можно больше не агитировать за партию, за коммунизм» [11]. Отсутствие культмассовых учреждений особенно в селах, по мнению властей, содействовало распространению антисоветских настроений, особенно среди молодежи. Например, в с. Ленино и Старая Каменка, где нет «ни клуба, ни красного уголка… молодежь ходит с гармошкой по улицам, по посиделкам, распевая хулиганские похабные песни» [12].

Тем не менее, приходилось констатировать и тот факт, что «партийные комитеты и парторги, особенно в сельской местности, за редким исключением недооценивают работу клубов и мирятся с развалом культработы. Комсомольские организации, в подавляющем большинстве, совсем не помогают клубам. Не уделяют должного внимания культработе и профорганизации» [13].

Нередко работники культмассовых учреждений обвинялись в том, что не уделяют достаточного внимания просветительской работе, ограничиваясь по большей части танцами и киносеансами [14]. По мнению властей, то обстоятельство, что «значительное место в массовой работе клубов занимает кино и постановки, связанные с коммерческими расчетами», приводило к тому, что в их работе наблюдался «отрыв от производственной жизни, от бытовых вопросов рабочих». А главное, что «антирелигиозной пропаганде, добровольным обществам, борьбе с алкоголем, с антисемитизмом, не уделяется почти никакого внимания» [15].

Одним из основных направлений в работе культурно-просветительских учреждений была «борьба с прошлым». Люди в 1930-е годы считали, что они создают историю, новую историю, которая начинается только с них. Отсюда, от этого размежевания с прошлым, от этого разрыва в исторической традиции шло негативное или равнодушное отношение к старине. Это было обусловлено футуронаправленностью советской идеологии и присущим ей радикальным размежеванием с прошлым. К тому же, именно «выходцы из прошлого» составляли основной массив врагов в 1930-е гг. Поэтому, следовало создать соответствующий образ, представление об историческом прошлом, о периоде до1917 г.

Исполнение этой задачи, прежде всего, возлагалось на музеи, которые в 1930-е гг. стали частью идеологического механизма по обработке массового сознания. Экспозиции музеев должны были выполнять пропагандистские функции, отсюда тенденциозность в отборе и подаче материала. Период до1917 г. должен был восприниматься как своего рода «ад», как «темное прошлое», в которое страну пытаются вернуть враги. Считалось особенно необходимым создать негативный образ прошлого в глазах молодежи, для того чтобы она могла «лучше оценить настоящее, чтобы еще яснее представляла себе все величие заслуг и подвигов большевистской партии». Именно поэтому, «наша молодежь, знающая только по книгам и рассказам, чем ей угрожала костлявая рука палачей самодержавия, должна знакомиться с прошлым» [16].

Музейные экспозиции были политизированы, построены на противопоставлении прошлого, взятого в негативном ключе, и настоящего, представленного исключительно с положительной стороны. «Нужно, чтобы молодое поколение советской деревни знало, что представляла собой старая деревня с церковью на самом видном месте, с лучшими домами урядника, попа, кулака на первом плане, с полуразваленными избами крестьян. А рядом покажите новую колхозную с ее знатными людьми,… с общественными постройками, клубами, радио, кино, школами, библиотеками, яслями, тракторами, комбайнами, автомобилями», – давала инструкции по поводу организации экспозиций газета [17].

Однако, с наследием прошлого боролись не только музеи. Своеобразную форму эта борьба принимает в работе библиотек. Они своей работой тоже должны были не только «удовлетворять запросы трудящихся книгой», но и «воспитывать массы в духе коммунизма» [18]. Освобождение от негативного влияния прошлого осуществлялось путем чисток книжных фондов от идеологически невыдержанных и устаревших книг [19]. В первую очередь изъятию подлежала литература «старых годов издания…» [20]. Библиотекам следовало «продвигать марксистско-ленинскую и сталинскую литературу», а также «своевременно закупать литературу о решениях партии и правительства» [21]. Драмкружкам при клубах следовало внимательнее отнестись к «протаскиванию на сцену идеологически устаревшего, а порой и чуждого репертуара» [22].

Избирательное, потребительское отношение к собственному историческому и культурному наследию, к которому подходили исключительно с утилитарных позиций, в конечном итоге воспитывает в обществе лишь цинизм и безразличие. В результате такого отношения многое из культурного наследия было безвозвратно утеряно.

Работа культурно-просветительских учреждений вызывала массу нареканий. Особенно это касалось клубов и изб-читален, расположенных в сельской местности [23]. Резкой критике подвергалось как поведение, так и работа «культурников», заведующих клубов, местных комсомольцев. Очень часто они обвинялись в бездействии и пренебрежительном отношении к работе.

Все это, а также однообразие форм работы и излишняя политизация, которая касалась даже развлечений, приводили к тому, что посещаемость неуклонно падала, а иногда и совсем прекращалась. Прямым результатом плохой работы культмассовых учреждений считались уличные «развлечения» молодежи, азартные игры, пьянство, хулиганство. В селах молодежь устремлялась в так называемые «кельи», где и проводила досуг, а в с. Мачи в 3-х верстах от Чембара поп Осокин «отвоевал от избы-читальни всю молодежь и вызывает на диспут всех партийцев» [24]. «Кельи» власть всячески стремилась искоренить, считая, что они «использовались кулаками в агитационных, идеологических целях». В связи с этим неоднократно ставилась задача «добиться полной ликвидации келий на селе как являющихся очагом хулиганства, пьянства и разврата молодежи». Однако, в то же время приходилось признавать тот факт, что «кельи» в селе существуют потому, что ни сельсовет, ни правление колхоза не заботятся о культурно-массовой работе» [25].

В 1930-е гг. в Среднем Поволжье значительно увеличилось количество учреждений культуры. Значительное место в их деятельности отводилось пропагандистской работе. Однако, работа многих учреждений оставляла желать лучшего. Излишняя политизация и однообразие форм работы зачастую отпугивали потенциальных посетителей. Низкий профессиональный уровень многих сотрудников, отсутствие соответствующей подготовки также негативно сказывались на работе данных учреждений.

1. Куйбышевская область: Историко-экономический очерк. Куйбышев, 1983. С. 135-136, 138.
2. Пензенская область в цифрах и фактах. Пенза, 1977. С. 126.
3. Волжская коммуна. 1936. 15 января.
4. ГАПО. Ф. р-429. Оп. 1. Д. 184. Л. 74об-75.
5. ГАПО. Ф. р-1381. Оп. 1. Д. 117. Л. 11.
6. ГАПО. Ф. р-1381. Оп. 1. Д. 94. Л. 4.
7. ГАПО. Ф. р-1381. Оп. 1. Д. 93. Л. 162.
8. Рабочая Пенза. 1934. 7 апреля.
9. ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 260. Л. 33-37.
10. ГАПО. Ф. 54. Оп. 1. Д. 160. Л. 9.
11. ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 477. Л. 22.
12. ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 965. Л. 30-33.
13. ГАПО. Ф. р-1381. Оп. 1. Д. 93. Л. 124.
14. ГАПО. Ф. р-1381. Оп. 1. Д. 93. Л. 6, 98, 109, 122, 124.
15. ГАПО. Ф. 54. Оп. 1. Д. 25. Л. 89.
16. Комсомольская правда. 1938. 5 августа.
17. Сталинское знамя. 1939. 12 сентября.
18. ГАПО. Ф. 1589. Оп. 1. Д. 2. Л. 48.
19. ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 260. Л. 33.
20. ГАПО. Ф. р-823. Оп. 1. Д. 2. Л. 7.
21. ГАПО. Ф. 1589. Оп. 1. Д. 2. Л. 48.
22. Рабочая Пенза. 1933. 8 января.
23. ГАПО. Ф. р-1381. Оп. 1. Д. 93. Л. 114; Д. 94. Л. 16, 29-30, 31, 37, 40, 41, 45, 49; Д. 95. Л. 6-7, 13, 18-19, 23.
24. ГАПО. Ф. 54. Оп. 1. Д. 170. Л. 35.
25. ГАПО. Ф. р-1381. Оп. 1. Д. 93. Л. 6.

Все статьи автора «Королева Лариса Александровна»