ФЕНОМЕН ДВОЙНИЧЕСТВА В АСПЕКТЕ ТЕКСТУАЛЬНОЙ ПОЭТИКИ

Котова Нина Сергеевна1, Кудряшов Игорь Александрович2
1ФГБОУ ВПО «Южно-Российский институт управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации» (г. Ростов-на-Дону), доктор филологических наук, профессор кафедры иностранных языков и речевых коммуникаций
2ФГАОУ ВО «Южный федеральный университет» (г. Ростов-на-Дону), доктор филологических наук, профессор кафедры теории языка и русского языка

Аннотация
Феномен двойничества интерпретируется в публикации как элемент ху-дожественной реальности, проливающий свет на аксиологическое измерение текста, его полифоническую организацию и смысловую многоплановость. Выявляется глубинная семантика и текстуально-поэтические функции анализируемого феномена, определяющие его многомерность при реализации в тексте. Предлагается типология двойничества с опорой на образы автора и персонажей.

Ключевые слова: акцентуированная личность, двойничество, карнавализованная тональность, творческая фантазия, художественная семантика


PHENOMENON OF DUPLICITY IN THE ASPECT OF TEXTUAL POETICS

Kotova Nina Sergeevna1, Kudryashov Igor Alexandrovich2
1South Russian Institute of management Branch of Russian Academy of national economy and public Administration under the President of Russian Federation (Rostov-on-Don), doctor of philological science, professor of foreign language and speech communication department
2Southern Federal University (Rostov-on-Don), doctor of philological science, professor of language theory and Russian language department

Abstract
The phenomenon of duplicity is interpreted as a fiction reality element shedding light on text axiological dimension, its polyphonic organization and semantic diversity. The article reveals the deep semantics and textual and poetic functions of the analyzed phenomenon determining its multidimensionality while realizing in the text. The duplicity typology is offered which is based on taking into account the author and character images.

Keywords: accentuated personality, carnival tone, creative imagination, duplicity, fiction semantics


Рубрика: 10.00.00 ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ

Библиографическая ссылка на статью:
Котова Н.С., Кудряшов И.А. Феномен двойничества в аспекте текстуальной поэтики // Современные научные исследования и инновации. 2015. № 12 [Электронный ресурс]. URL: https://web.snauka.ru/issues/2015/12/61412 (дата обращения: 13.03.2024).

В обширном арсенале общей и теоретической поэтики, изучающей универсальные свойства, состав, структуру, функции словесно-эстетичес­ких произведений художественное двойничество занимает особое место [1, с. 25-26; 2, с. 179]. Как эле­мент объективной реальности этот феномен представляет собой много­мерное явление, которое характеризуют следующие свойства-признаки:

1) раздвоенность (или раздвоение) сознания;

2) двойственность, противо­речивость сущности человека;

3) утрата (или утрачивание) цельности на­туры, личности;

4) интроспекция «внутреннего человека» (второго, друго­го «я») при сохранении стабильности личности «человека внешнего».

В словесно-эстетическом творчестве двойничество приобретает ста­тус художественной категории, включается в «ценностный аспект» и «имеет оценивающий характер» [2, ч. 101]. Это позволяет рассматривать художественное двойничество как одно из средств, раскры­вающих «как в зеркале» глубинный смысл (содержание) образа героя или литературного произведения.

Двойничеству в творчестве русских (как и зарубежных) писателей в разные периоды исторического развития национальной литературы при­суща многоплановость его художественной семантики. Признаки «объективного» двойничества часто воплощались в художественно-фан­тастическую форму образов героев произведений различных авторов и литературных эпох; при этом «высвечивались» прямые или косвенные связи и появлялась возможность духовного общения «двойникового» ге­роя (а значит, и автора его образа) с инфернальным миром, который не­доступен для материального («физического») восприятия живущим в мире земном (ср. например, образы-двойники в произведениях: «Огнен­ный ангел» В. Брюсова, «Портрет» Н. Гоголя, «Странные (таинственные) повести» И. Тургенева, «Пиковая Дама» А. Пушкина, «Звезда Соломо­на» А. Куприна, «Смерть чиновника» (заключительный эпизод с Червяковым – «призраком»), «Чёрный монах» А. Чехова и др.); в зарубежной литературе –  «Двойник» Г. Гейне, «Тень» Андерсена, «Эликсир сатаны» Э. Гофмана, «Орля» Г. Мопассана, «Вильям Вилсон» Э. По, «Портрет Дориана Грея» О. Уайльда и др.).

Общей основой многоплановой художественной семантики двой­ничества является двоемирие бытия героя. Расщеплённое сознание худо­жественного двойника существует в мире реальном, в окружающей среде (эта ипостась его личности открыта, прозрачна для общения и взаимодей­ствия с героями произведения). Другая ипостасная составляющая (часть) раздвоенного сознания находится в «инобытии» (пакибытии), в сокрытом, тайном для окружающих мире ирреальном, в котором герой видит и вос­принимает самою себя «со стороны», в необычном своем состоянии («Нос», «Записки сумасшедшего» Н. Гоголя, «Двойник» Ф. Достоевского, «Чёр­ный человек» С. Есенина и др.).

Варианты такого (второго) мировидения могут быть разнообразными, и зависят они от индивидуально-творческой интерпретации писателя в ху­дожественном произведении реальных (ранее названных) признаков «объек­тивного» двойника – прототипа героя. Однако семантический спектр худо­жественного двойничества ограничен основными его аспектами:

1) со­циально-психологическим;

2) философско-психологическим;

3) религиоз­но-нравственным;

4) пародийно-сатирическим.

Социально-психологический аспект двойничества предполагает вы­явление состояния «внутреннего человека», погруженного в постоянную среду обитания: это микросоциум, который обусловлен появлением двой­ника. Нарушение цельности личности майора Ковалева (повесть Гоголя «Нос») стало следствием самовосприятия им своей второй, другой сущно­сти, «материализованной» в виде части собственного лица; Ковалев слу­чайно встречает своего двойника и даже пытается заговорить с ним, наме­реваясь выяснить причины странного для него перевоплощения части сво­его тела – носа – в «реального» собрата-чиновника, хотя и более высокого, чем его, ранга. Сословная принадлежность двойника осталась идентич­ной социальному положению героя-«прототипа».

Подобная сопряженность художественно-образного описания социаль­ной среды с темой психологического двойничества наблюдается в произ­ведениях     Е. Гребенки («Двойник», 1836), В. Даля («Савелий Граб, или Двойник», 1842), Н. Ахшарумова («Двойник», 1844), А. Погорельского («Двойник или Мои вечера в Малороссии», 1898). Общей особенностью этих «маленьких повестей» является ярко выра­женный бытовой фон и обыденность жизненных обстоятельств, которые сопутствуют изображению двойственности поведения и противоречивос­ти личности героев.

Глубинное же многоплановое исследование темы и проблематики двойничества начинается в русской литературе и творчестве Достоевс­кого в его повести «Двойник» (1846) [3, с. 416]. Герою «Двойника» господи­ну Голядкину покоя не дает социальная амбициозность, т.е. «одно из по­шлейших проявлений… гордыни, его несогласие со своим званием» [3, с. 417]. А между тем сказано: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван» (1 Кор. 7:20).

В стремлении удовлетворить неутолимое желание, избавиться от сво­его звания герой (Голядкин «настоящий», «старший») мечется по городу: то нанимает карету и едет в Гостиный двор якобы за покупками, то незва­ным гостем является на бал, «откуда с позором выпроваживается». Он со­здает для себя «ирреальную (вымышленную) реальность» и встречается со своим двойником –  Голядкиным «младшим», постепенно заменяющим в жизни Голядкина настоящего («старшего»), который «никаким уже об­разом не мог более сомневаться, что он находится не в тридесятом царстве каком-нибудь, а в городе Петербурге, в столице, в Шестилавочной улице, в четвертом этаже одного весьма большого капитального дома, в собствен­ной квартире своей» [4, с. 109].

Очевидно, что «игра в мнимости, кажется, занимает автора «Двойни­ка» и сама по себе, так что затруднительно будет сказать, различает ли он сам, где у него призрачность, а где достоверность: Голядкин-двойник по­рою едва ли не подлиннее выглядит, нежели Голядкин настоящий» [3, с. 416].

Таким образом, семантика художественного двойничества представ­ляется в виде отражения нерасторжимого единства изображаемых соци­альных реалий и внутренних психологических деталей личности героя с раздвоенным сознанием.

Философско-психологический аспект двойничества представляет со­бой гносеологическую характеристику скрытой парадоксальности пове­дения «внешнего человека» и «внутреннего человека», объединенных со-четанной структурой единого образа героя. В этом аспекте выявляется раскол личности автора произведения, воплощаемый в художественном образе двойника. Автор стремится не только «узнать» себя в созданном творческой фантазией герое, но и «увидеть» в нем выражение собствен­ных чувств, настроений, переживаний. Весь набор (комплекс) эмоций и черт характера героя превращается в достояние его второго «я», словесно-эстетического трансформирования «внутреннего человека» автора. Между тем, «внешний человек» писателя (создатель художественного образа) вступает в противоречивые отношения с «внутренним человеком» героя, который оказывается фактическим двойником своего творца. Воз­никает парадокс: протогонист-автор противостоит антагонисту-образу…

Писатель включается таким образом в процесс самопознания своего «внут­реннего человека» и становится двоящейся рефлексирующей личностью. Яркой иллюстрацией такого процесса может служить одна из дневни­ковых записей Л. Толстого, которая дает представление о механизме «раз­мывания» цельности его личности: «Приучить себя думать о себе как о постороннем, а жалеть о других, как о себе… И теперь самое для меня дорогое, важное, радостное, а именно: как хорошо, нужно при сознании всех выявляющихся желаний спрашивать себя: чьё это желание – Толсто­го или моё. Толстой хочет осудить, думать недоброе о NN, а я не хочу. И если только я вспомнил это, вспомнил, что Толстой – не я, то вопрос реша­ется бесповоротно. Толстой боится болезни, осуждения и сотни, и тысячи мелочей, которые так или иначе действуют на него. Только стоит спросить себя: а я что? И всё кончено, и Толстой молчит. Тебе, Толстому, хочется или не хочется того или этого – это твоё дело. Исполнить же то, чего ты хочешь, признать справедливость, законность твоих желаний – это моё дело. И ты ведь знаешь, что ты и должен и не можешь не слушаться меня, и что в послушании мне благо. Не знаю, как это покажется другим, но на меня это ясное разделение себя на Толстого и на я удивительно радостно и плодотворно для добра действует» [5, с. 385].

Облечённая в художественные формы двойственность, расщеплённость личности писателя (автора) может рассматриваться как источник появле­ния в литературных произведениях самых различных типов двойников, в частности, связанных с темой или мотивами «зеркального» отраже­ния «внутреннего человека» автора в образе героя произведения (см., на­пример, новеллу В. Брюсова «В зеркале», стихотворение К. Бальмонта «Ста­рый дом», повесть 3. Гиппиус «Зеркало», поэму С. Есенина «Черный че­ловек» и другие произведения, содержащие доминанту «зеркало»).

Ощущение автором произведения раздвоенности собственной лично­сти, своего собственного «внутреннего человека» может быть знаковым, опознавательным признаком зеркального двойничества как особого вида; писатель может прибегнуть к сложному конструированию феномена ху­дожественной двойственности. Так, в романе Л. Леонова «Вор» фигури­рует один из героев, вымышленный писатель Ф.Ф. Фирсов, он ведет пове­ствование, выполняя функцию автора собственной пишущейся повести и одновременно является персонажем романа.

Как действующее лицо романа Фирсов, однако, признает существова­ние своего двойника, созданного собственным воображением для своей книги: «В самой повести Фирсов изобразил терзания своего двойника еще хлеще, неистовей, и так как списать всю эту чертовщину автор мог лишь с действительности» [6, с. 314]. Этому призна­нию в романе Леонова предшествует описание процесса развёртывания, раскрытия двойственности героя – писателя (Фирсова): «Естественно, оба они в ту минуту, автор и его герой, думали об одном и том же, но Векшин (центральный герой «Вора». – Н.К, И.К.) еще не подозревал в этом эпизоде фирсовского авторства, а сочинитель (Фирсов. – Н.К, И.К.), зная наперед мес­то в его повести (Фирсова; а ведь Векшин – герой Леонова. – Н.К, И.К..), цели­ком зависел от частностей в поведении персонажа, начавшего жить само­стоятельной жизнью. К этому моменту их обоюдное взаимодействие дос­тигло максимальной остроты, и Фирсов из всех сил старался запомнить выяснявшиеся ходы и фазы эпизода, чтобы провести по ним своего двой­ника-сочинителя в собственной повести» (выделено нами. – Н.К, И.К.) [6, с. 445].

Такая характеристика процесса созидания художественного двойни­чества дала, по нашему мнению, косвенный повод Л. Леонову утверждать, что «…главное в искусстве не о чём, а кто врёт! … искусство и есть до некоторой степени обман с неписанного согласия сторон, а потому, кста­ти, не кажется ли вам, Дмитрий Егорыч (Векшин. – Н.К, И.К.), что личность художника всегда важнее темы» (из диалога Фирсова с Векшиным. – Н.К, И.К.) [6, с. 442]; добавим: тем более что эта личность двойственна по своей природе и имеет своего двойника, т.е. налицо «двойное двойничество» (?!).

Отсюда проистекает методология художественного двойничества, основными принципами которой является простота (не упрощенчество, не примитивизация!) изображения двоякости «внутреннего человека» ге­роя, которому присуща расщеплённость, нарушенная цельность личнос­ти, а также правдоподобность и объективность: « – Я согласен с твоим (Фирсова. – Н.К, И.К.) критиком, уж больно всё сложно у тебя (у Фирсова. – Н.К, И.К.), – говорил Векшин… – Проще надо жить, писать и думать, совсем просто… чтобы самому что ни есть захудалому умишку всё было понятно <…> Чтоб Векшина написать, должен ты (Фирсов. – Н.К, И.К.) в него сам по макушку влезть, а из этой одёжки, поверь, чистым не вылезешь. Ведь не чернилами, поди, оно пишется-то…»; «Я (Векшин. – Н.К, И.К.), правда, гово­рил, что тебе (Фирсову. – Н.К, И.К.) писать попроще надо, однако не до после­дней же, братец, степени. Как-никак я потому и стал таким (вором. – Н.К, И.К.), что обладаю собственной судьбою, что я живой человек. Дай же мне быть самим собою» [6, 448, 449].

Таким образом, семантика философско-психологического аспекта имеет разноплановые смысловые измерения, одно из которых придаёт религиозно-нравственную окраску двойственности личности героев и порождает новый подход к её анализу.

С религиозно-православной точки зрения, критерием поведения «внеш­него человека» и проявления нравственных качеств «внутреннего челове­ка» становится собственное отношение к духовному содержанию лично­сти автора и его героя. Бог дал людям нравственный закон (называемый совестью), который, чувствуя в душе и в глубине своего сознания, должно неуклонно исполнять. Всякое отступление от этого закона ведёт к искаже­нию («коррозии») и постепенному разрушению личности человека (или личности, запечатленной писателем в образе героя), что является грехов­ным. Грех – это бессовестность, повреждающая все основные способ­ности, или силы души – ум, чувства (сердце), волю.

Онтологические признаки двойничества в православном религи­озно-нравственном аспекте можно представить в обобщенном виде; к ним относятся:

1) нарушенность цельности личности двойника;

2) по­прание (несоблюдение) нравственного закона двойником-героем;

3) гре­ховность его поведения;

4) совмещение в душе двойника злого и добро­го начал;

5) рефлексивность в сочетании с отсутствием раскаяния в гре­ховных поступках и глубокого покаяния.

Появление в жизни и отображение двойничества художественным твор­чеством в православном осмыслении объяснимы двумя причинами – са­танинским действом, которое может художественно изображаться писа­телем в образе двойника, и покинутостью («духооставленностью») по грехам человека Святым Духом Истины – Утешителем души, что также может быть воплощено в образе героя.

Без подобного анализа (который составляет предмет специального, от­дельного рассмотрения) назовём ряд произведений, содержащих различные по типу образы героев-двойников: «Двойник» А.Н. Островского; «Старик» И.С. Тургенева; «Очарованный странник» Н.С. Лескова; романы Ф.М. Досто­евского «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазо­вы», повесть «Двойник» (его же); «Хозяин и работник» Л.Н. Толстого, «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение»; «Противоречия», «Запутанное дело», «Губернские очерки», «Господа Головлёвы» М.Е. Салтыкова-Щедри­на; «Сны Чанга» И.А. Бунина; «Хостомер» Л.Н. Толстого; «Звезда Соломона» И.А. Куприна; «Чёрный монах» А.П. Чехова; «Наваждение», «Егорий – вол­чий пастырь» Ал. Толстого и другие, ранее упоминавшиеся сочинения рус­ских и зарубежных писателей (данный перечень произведений по теме худо­жественного двойничества не является исчерпывающим).

Особым является пародийно-сатирический аспект двойничества, ху­дожественная семантика которого связана с карнавальностью, эстетический объект ее – «телесное начало как воплощение стихийной мощи, энергии, неистребимой жизненной силы народного коллектива». Эстети­ка карнавала, как утверждал Бахтин, противостоит «эстетике прекрасно­го»; «она имеет дело с гротескным телом человека, с воссозданием мате­риально-телесного низа лиц с выпученными глазами и разинутым ртом и т.п.» [2, с. 23]. «Пародирующие двойники стали доволь­но частым явлением карнавализированной литературы. Особенно ярко это выражено у Достоевского – почти каждый из ведущих героев его романов имеет по несколько двойников по-разному его пародирующих: для Раскольникова – Свидригайлов, Лужин, Лебезятников; для Ставрогина – Петр Верховенский, Шатов, Кириллов; для Ивана Карамазова – Ракитин. В каж­дом из них (то есть из двойников) герой умирает (то есть отрицается), чтобы обновиться (то есть очиститься и подняться над самим собой)» [7, с. 147].

В карнавализированной тональности представлен мир двойников Тур­генева; главный герой романа «Отцы и дети» Базаров имеет несколько па­родируемых персонажей-двойников – Колязина, Аркадия, Ситникова, Одинцову, некоторые из которых также связаны двойническими отноше­ниями между собой (Ситников – Кукшина, Одинцова – Кукшина). Подоб­ное «переплетение», взаимодействие героев-двойников обнаруживается и в произведениях иных писателей и поэтов (например, у Лермонтова, Бло­ка и др.).

Таким образом, семантика пародийно-сатирического двойничества обусловливает появление разветвленной системы двойников, которой оп­ределяется многомерность смысловой основы произведения.

Как одно из уникальных средств поэтики художественное двойниче­ство выполняет в произведении различные функции: 1) гносеологичес­кую, 2) эстетическую, 3) идеологическую (идейно-мировоззренческую), 4) аксиологическую (оценочно-ценностную).

Гносеологическая функция играет познавательную роль в творчес­ком процессе созидания писателем многогранной художественной картины мира по собственным, субъективным представлениям об универсуме; фраг­ментарность познаваемого мира отражается, в частности, в образах героев-двойников конкретных произведений. Одним из сегментов осваиваемого (по­знаваемого) мира художником слова оказывается аномальная личность, рас­щеплённое сознание которой становится элементом образа двойника.

Функция эстетическая также связана с постижением (восприятием и оценкой) субъектом художественного творчества отдельной частицы ре­альности – «объективного» (см. выше) двойничества; это «внутренняя жизнь предмета (т.е. в нашем представлении – героя-двойника. – Н.К, И.К.), которая обязательно дана и “внешне”», т.е. в художественно выраженном образе двойника [8, с. 311]. Объективно-субъективное вос­приятие сущности двойничества и его художественно-эмоциональное ви­дение (оценка писателем) реализуются в образе героя-двойника, кото­рый может рассматриваться как «ненормированное эстетическое» [9, с. 44-48].

Смысл (содержание) идеологической функции двойничества заклю­чается в раскрытии, выявлении особенностей мировосприятия и мировоз­зрения писателя. Наделяя личность героя-двойника способностью по-сво­ему воспринимать и осмысливать действительность, автор получает воз­можность выразить свои взгляды «на жизнь», идеи, убеждения или миро­понимание. Используя такой способ выражения собственного мировоззре­ния, писатель по существу превращается в двойника им же самим создан­ного образа героя. Так возникает одно из свойств художественной полифоничности («многоголосности»).

С одной стороны, писатель является творцом образов своих героев, а с другой – «отрекается» от них, утверждая их автономное, самоценное суще­ствование, независимое от замысла и устремлений автора. Вспомним хотя бы «Повести Белкина» А.С. Пушкина, «отказавшегося» от героев собствен­ного произведения, «передав» авторство их Белкину – своему двойнику.

Обратимся (в который раз!) к «идеологическим» романам Ф.М. Дос­тоевского, который предупреждал читателя – не искать в его произведе­ниях художественных образов: их нет, его герои – только рупоры своих идей, лишь выраженных автором… В самовосприятии писателем сво­ей личности здесь явная двойственность: он – создатель романов и обра­зов героев – оказывается всего-навсего их представителем! Такая раз­двоенность личности Достоевского (писатель – автор и писатель – «упол­номоченный» своих же героев) традиционно рассматривается как про­явление поэтического (от слова «поэтика») полифонизма, тогда как это автодвойничество (разновидность художественного двойничества).

Аксиологическая функция двойничества – это его роль, назначение в осмыслении, оценке и самовосприятии героем-двойником собственной личности, которая является онтологической «верховной ценностью» [10, с. 16].

«…Обо всём, касающемся человека, можно сказать, что оно хоро­шо или дурно», ценность – это «…нечто всепроникающее, определяю­щее смысл и всего мира, и каждой личности, и каждого поступка» [11, с. 250]. Своеобразие личности художественного двойника заключается, помимо прочего, в аберрации внутреннего состояния как следствия раскола его сознания. Возникает ложная аутентичность личности двойника. Поэтому и ценностные ори­ентации оказываются искаженными, неадекватными по отношению к окружающей среде, а проявление аксиологической функции приобре­тает различные формы.

Типология художественного двойничества многомерна и потенци­ально открыта. Она представлена следующими видами двойничества.

1. Эксплицитное двойничество – герой представлен как физическая бинарная сущность, воплощенная в дублирующего его человека, в котором он видит и узнаёт самого себя: происходит его псевдосоматическое («псев­дотелесное») раздвоение; автономность каждой данности («части») двой­ника не нарушает, однако, единства образа героя, хотя и отражает неко­торые различия в их поведении. Такой вид двойничества можно изобра­зить метафорой: ствол большого дерева имеет две крепкие ветви, каждая из которых могла бы быть новым, деревом но они (ветви) прочно и неразрыв­но связаны со стволом и, являясь его частями, дали собственные побеги; здесь «ствол» – герой произведения, «две ветви» – раздвоенная личность героя, «побеги» – различия, особенности каждой из «частей» личности (см. повесть «Нос» Н.В. Гоголя, «Двойник» Ф.М. Достоевского и др.).

2. Имплицитное двойничество – противопоставленность «внутрен­него человека» героя его «внешнему человеку» скрыта в недрах личности героя и выявляется лишь в поведении, поступках, размышлениях, пред­ставленных писателем посредством актуализированной «внутренней речи» и в самооценках персонажа (рассуждения Печорина в «Герое нашего вре­мени» о высохшей, умершей половине души и жизни по инерции её вто­рой половины; самобичующие сентенции героя-двойника «парадоксалис­та» в «Записках из подполья»; рассуждения Горянчикова – автодвойник Достоевского – в «Записках из Мертвого дома», раздумья Раскольникова в «Преступлении и наказании» о себе, своих действиях и реальное поведе­ние в романе; внутреннее состояние ведущих героев в «Братьях Карамазо­вых» – Федора, Ивана, Дмитрия, Алеши – их действия, поступки и др.).

По характеру и обстоятельствам проявления это – двойничество си­туативное, связанное с изменениями, «текучестью» внутреннего состоя­ния «второго я» героя (метафорически: движение соков дерева внешне не­видимо, но по-разному вершится в корнях его, в стволе и ветвях и зависит от времен года – зимы, весны, лета, осени, – когда обнаруживаются раз­ные стадии жизни дерева: пора цветения, время созревания плодов, пери­од осеннего замирания и зимней «спячки»).

3. Экстенсивное двойничество («множественное», «мультидвойни-чество») – это воплощение «внутреннего человека» героя в нескольких двойниках, в которых персонифицируются многие черты личности героя (двойники: Печорин – Грушницкий, Максим Максимыч; Базаров – Колязин, Аркадий, Ситников, Одинцова; Раскольников – Свидригайлов, Лебе­зятников, Лужин, Сонечка, Разумихин; Ставрогин – Петр Верховенский, Шатов, Кириллов; Чацкий – Фамусов, Репетилов, Молчалин, Софья и др.).

Экстенсивность двойничества может быть объяснена, по справедливо­му замечанию А. Блока, тем, что «в каждом человеке несколько людей, и все они между собой борются» (метафорическая аналогия: ветвь дерева – ге­рой, её побеги (старые и молодые), а также листва дерева – разные двойни­ки одного героя).

4. Автодвойничество и «авторско-геройное» двойничество – сво­еобразная разновидность рассматриваемого феномена художественной по­этики. Первая из них является следствием глубинного самоанализа писа­телем собственного «внутреннего человека»; самовыявление психологи­ческих и эмоциональных особенностей своей личности приобретает фор­му рефлексии, которая превращается в своеобразный прототип рефлек­сивности героя-двойника самого писателя, создавшего данный художе­ственный образ.

Автодвойничество было свойственно некоторым выдающимся мастерам словесно-эстетического творчества. Это утверждает, например, Л.Н. Толстой (см. вышеприведенные его рассуждения). Как потребность собственной лич­ности оценивал своё автодвойничество и Ф.М. Достоевский: «.. .это раздвое­ние в Вас, – подчеркивал он в письме от 11 апреля 1880 года к Е.Ф. Юнге, – точь-в-точь как и во мне, и всю жизнь во мне было. Это большая мука, но в то же время это большое наслаждение. Это – сильное сознание, потребность самоотчета и присутствия в природе Вашей потребности нравственного дол­га к самому себе и к человечеству. Вот что значит эта двойственность» [12, с. 75].

«Авторско-геройное» (от слова «герой») двойничество – это коррек­тирование «внутреннего человека» автора его героем-дюйником, в котором про­являются (выражаются) какие-либо черты, особенности личности писателя. Их (автора и двойника) противоборство заключается в душевной неустроенности (нестроении), стремлении «победить» двойника, «освободиться» от него. По­этому писатель может создавать такие образы героев, в личности которых отра­жена авторская психологическая дискомфортность и которые вступают в конф­ликт с другими персонажами. Автор, не давая оценки своему «внутреннему человеку», изобличает его двойника, используя различные средства поэтики (в том числе иронические или гротескно-сатирические).

Сущность процесса «авторско-геройного» противоборства примени­тельно к своему творчеству раскрыл Гоголь: «Бог дал мне, – писал он, – многостороннюю природу…взявши дурное свойство моё, я пресле­довал его в другом звании и на другом поприще, старался себе изоб­разить его в виде смертельного врага, нанесшего мне самое чувстви­тельное оскорбление, преследовал его злобой, насмешкой и всем, чем ни попало» (выделено нами. – Н.К, И.К.) [13, с. 236].

Двойниками писателя (творца произведения) могут быть лирический герой и образ автора (повествователя, рассказчика), включенные в «ав­торско-геройное» двойничество и традиционно относимые к разновидно­стям категории «художественный образ» (что требует отдельного рассмот­рения).

Лирический герой как выразитель эмоций, переживаний, индивиду­альных свойств личности автора повторяет, дублирует состояние «внут­реннего человека» автора и потому является двойником писателя. Нередко автор подвергает развенчанию, пародийному обличению своего двойника (см., например стихотворение Н.А. Некрасова «Нравственный человек»); персонифицированное самосознание и самоактуализация личности писа­теля присущи и образу автора (повествователя, рассказчика) в прозаичес­ких произведениях, т.е. этот образ –  также двойник писателя.

Существует специфический – психолого-психиатрический аспект характеристики героев художественных произведений, который допусти­мо использовать в исследовании феномена реального (объективного) и ху­дожественного двойничества. Согласно этому аспекту, личность каждого человека имеет устойчивые индивидуальные черты, но, помимо них, в структуре личности возможно обнаружить черты акцентуированные, ме­нее многочисленные, чем варьирующие индивидуальные черты. «Акцен­туация – это, в сущности, те же индивидуальные черты, но обладающие тенденцией к переходу в патологическое состояние» [14, с. 16]; акцентуированные личности находятся на грани «пограничных состояний».

На наш взгляд, как явление объективной реальности и как художествен­но-эстетическая категория двойники, независимо от их разновидностей, – акцентуированные личности. Процесс же раздвоения, расслоения созна­ния, связанный с нарушением цельности личности двойника, следует рассматривать не только как квалифицирующее свойство двойничества, но и как основной критерий его акцентуированной характеристики. Такой подход в анализе художественного двойничества может стать поводом для изменения аксиологической ориентации при изучении сло­весно-образной («персонажной») сферы художественного творчества.


Библиографический список
  1. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996.
  2. Хализев В.Е. Теория литературы. М., 2002.
  3. Дунаев М.М. Православие и русская литература. М., 2002. Ч. III.
  4. Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: в 30 т. Л., 1972 -1990. Т. 1.
  5. Толстой Л.Н. Поли. собр. соч. М., 1952. Т. 57.
  6. Леонов Л.М. Вор. М., 1962.
  7. Бах­тин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1956.
  8. Лосев А.Ф. История античной эстетики: итоги тысяче­летнего развития. М., 1992. Кн. 1.
  9. Мукаржовский Ян. Структурная поэтика. М., 1996.
  10.  Бер­дяев Н.А. Царство Духа и Царство Кесаря. М., 1995.
  11.  Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994.
  12.  Дос­тоевский Ф.М. Письма. М., 1959. Т. 4.
  13.  Гоголь Н.В. Поли. собр. соч. М., 1952. Т. 8.
  14.  Леонгард К. Акцен­туированные личности / Пер. с нем. Киев, 1981.


Количество просмотров публикации: Please wait

Все статьи автора «Котова Нина Сергеевна»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться:
  • Регистрация