Поскольку концепт является ментальной единицей и репрезентантом объективной действительности, зачастую имеющим языковую объективацию, он соотносится с понятием языкового сознания. Термин «языковое сознание» впервые был введен В. фон Гумбольдтом. Под ним ученый подразумевал способность сознания к рефлексии при речеобразовании над адекватностью претворения мысли в слово; способность рефлексии языкового коллектива над путями оформления неязыкового материала в языке [6, 41-43].
Вопрос о целесообразности использования и статусе термина «языковое сознание» в современных лингвистических исследованиях является дискуссионным и однозначно положительно решается в контексте когнитивно-семиологической теории слова.
Вслед за И.А. Стерниным мы придерживаемся точки зрения, согласно которой сознание – это высшая форма психической деятельности и результат познания объективной действительности в форме знаний о мире, полученных в процессе когниции (познавательной деятельности) [7, 44-51]. В когнитивной лингвистике, в рамках ее комплексного подхода к природе сознания, сам термин «сознание» можно соотнести с синонимичным понятием «когнитивное сознание» [7, 44-51]. И.А. Стернин утверждает, что понятия «сознание» («когнитивное сознание») и «языковое сознание» не следует рассматривать как тождественные [7, 44-51].
Е.Ф. Тарасов определяет языковое сознание как «совокупность образов сознания, формируемых и овнешняемых с помощью языковых средств - слов, свободных и устойчивых словосочетаний, предложений, текстов и ассоциативных полей» [8, 26]. И.А. Стернин вступает в полемику с данной точкой зрения, утверждая, что сознание не имеет необходимости в вербализации, поскольку механизмом его функционирования является универсальный предметный код. В результате «овнешнению» подвергается когнитивное сознание, но нельзя утверждать, что оно при этом обретает некий «языковой» статус. Как следствие, И.А. Стернин, вслед за А.А. Леонтьевым, указывает на неудачность выражения «языковое сознание» в контексте привязки сознания к факту его овнешнения через язык [7, 44-51].
И.А. Стернин предлагает свою концепцию языкового сознания как совокупности психических (ментальных) механизмов, обеспечивающих процесс речевой деятельности человека; знаний, используемых коммуникантами при производстве, восприятии и хранении речевых сообщений [7, 44-51].
А.Л. Шарандин отмечает, что языковое сознание определяется осмыслением языка как специфического объекта действительности, а не только признанием за ним функции средства ее отражения. В связи с этим можно говорить о существовании языковых концептов, репрезентированных определенными формами мышления и влияющими на фокус рассмотрения реальности. Отсюда отличительной особенностью человеческого мышления является способность к перекодировке концептов универсального предметного кода в языковые концепты [9, 240-249]. Языковое сознание, как отмечает ученый, детерминирует и такую составляющую процесса концептуализации действительности, как вербализация концептов посредством слова - языкового знака [Там же]. Таким образом, языковое сознание обеспечивает трансляцию концепта в его семиотической кодификации посредством слова и рассматривает язык как отдельный объект познания.
В качестве единственно объективного метода изучения языкового сознания И.А. Стернин предлагает ассоциативный эксперимент, с помощью которого возможна реконструкция связи языковых единиц в сознании и выявление характера их взаимодействия в процессах его функционирования (понимания, хранения и др.). Отсюда языковое сознание - это часть сознания (когнитивного сознания), обеспечивающая механизмы языковой (речевой) деятельности; компонент когнитивного сознания, отвечающий за механизмы речевой деятельности человека и обеспечивающий оперирование речью [7, 44-51].
Исходя из того, что речевая деятельность является компонентом коммуникативной деятельности, И.А. Стернин разграничивает понятия «языковое сознание» и «коммуникативное сознание», подразумевая под последним совокупность коммуникативных знаний и коммуникативных механизмов, которые обеспечивают весь комплекс коммуникативной деятельности человека (коммуникативные установки сознания, ментальные категории, нормы и правила коммуникации). Ученый отмечает, что коммуникативное сознание национально-специфично и культурно-маркированно [7, 44-51].
В контексте теорий об этноцентризме сознания [3] очевидным становится тот факт, что и языковое сознание этнически детерминировано вследствие взаимовлияния языка и этнокультуры, взаимообусловленности языка и мышления. Так, И.В. Привалова в исследовании этнокультурной маркированности языкового сознания постулирует: «Этноязыковое сознание – это ансамбль когнитивно-эмотивных и аксеологических структур, национальная маркированность которых обеспечивает их вариабельность от одной культуры к другой» [5, 7]. По мнению ученого, образ (модель) этноязыкового сознания конституируют функциональные единицы трех особым образом структурированных типов пространства: лингвистического, когнитивного и культурного [Там же]. Соответственно, этноязыковое сознание – это языковое сознание в этническом аспекте; модель языкового сознания носителей определенной этнокультуры, транслятором которой становится язык. Этноязыковое сознание существует и функционирует в контексте национального языкового сознания [4]. В данной работе мы рассматриваем языковое сознание поморов как этноязыковое (поморское субэтническое языковое) сознание, анализируя его культурную специфику посредством лингвистического инструментария когнитивистики. Считаем целесообразным исследование языкового сознания поморов в контексте русского национального сознания.
В качестве принципа исследования языкового сознания Н.В. Уфимцева и Ю.Н. Караулов предлагают рассматривать лексикализованные единицы, в том числе на материале лексических ассоциаций носителей языка. С помощью данного метода становится возможной реконструкция языкового сознания этноса не только на современном этапе развития языка, но и актуализация этнического языкового сознания предшествующих исторических периодов. Ю.Н. Караулов в контексте концепции языковой личности выделяет 3 составляющих данной модели: лексикон, семантикон и прагматикон [2]. Как отмечает И. Овчинникова, языковое сознание репрезентирует взаимодействие лексических единиц (лексикона), обусловленное когнитивным и коммуникативным опытом носителя языка (его семантиконом и прагматиконом) [4].
Нам импонирует концепция Н.Ф. Алефиренко, который обосновывает целесообразность использования термина «языковое сознания» в связи с его нейрофизиологической реальностью, подтверждение которой можно найти в современных исследованиях в области нейрофизиологии и генетики. Одним из принципиальных аргументов в пользу языкового сознания становится, по мнению ученого, изоморфизм генетического и языкового кодов как «глубинного механизма перекодирования информации из когнитивных структур в структуры языковые» [1, 111]. Ученый разграничивает понятия «сознание» и «языковое сознание» на основании различных типов знания, которые фиксируют данные феномены. Так, сознание интегрирует энциклопедические знания, языковое сознание – вербализованные знания, служащие механизмом актуализации компонентов когнитивного сознания [1, 71]. Результатом активизации элементов когнитивного сознания в процессе их оязыковления становятся языковые пресуппозиции, которые, на следующем этапе трансформации, «посредством речемыслительных модально-оценочных компонентов перерастают в культурно-прагматические компоненты языковой семантики» [1, 71-72]. Конечным продуктом подобного типа преобразований становятся так называемые артефакты – лингвокультурологические единицы: знаки, символы, языковые образы как совокупный результат эвристической деятельности этнокультурного сообщества [Там же]. Перечисленные единицы в силу свой социально значимой активности и в зависимости от интенций носителя языка выполняют целый комплекс экспрессивно-оценочных и прочих функций. Итогом их объективации становится система порожденных смыслов – содержательная основа языкового сознания. Как следствие, язык функционирует не только в качестве средства концептуализации и категоризации, но и становится инструментом детерминации поведенческой модели определенного этнокультурного сообщества [Там же]. Этнокультурная специфика языкового сознания, по мнению Н.Ф. Алефиренко, обусловлена системой духовных ценностей, традиционным укладом и культурными стереотипами, кодифицированными в прототипических признаках, а также в паремиях, идиомах, метафорах и других устойчивых стилистических фигурах – языковых структурах, служащих средствами концептуализации действительности [1, 112]. На этапе категоризации мира языковое сознание на аналитическом уровне разделяет эмпирические знания об окружающей действительности, устанавливает между ними определенные отношения и тем самым дополняет когнитивные знания языковыми. На синтетическом уровне языковое сознание, с одной стороны, кодифицирует в своих единицах опыт познавательной деятельности, с другой – классифицирует его посредством типологии знаков, которые распределяются в зависимости от типа языковых отношений: эпидигматических (деривационно-смысловых), семантических, синтагматических и стилистических [1, 117]. Данная функциональная специфика языкового сознания к тому же подтверждает факт нетождественности языкового знака и когнитивных структур [Там же].
Таким образом, Н.Ф. Алефиренко рассматривает языковое сознание как особый когнитивный феномен, некое концептуальное пространство и производную этнокультурного сознания как комплексного результата отражения действительности [1, 63-66], [Алефиренко 2009: 112]. Ученый определяет языковое сознание через следующую метафору: «языковое сознание – это полигон, а языковые знаки – средство для смыслопорождающей деятельности в процессе решения познавательных задач в целях дальнейшего освоения окружающего мира» [1, 63-66]. Н.Ф. Алефиренко подчеркивает тот факт, что значение языкового знака плюс его семиотическая природа – это выражение специфической формы языкового сознания, которое фиксирует культурно-исторический опыт народа [Там же].
Концепт осмысливается ученым как элемент сознания, служащий смысловым и конструктивным ядром любого концептуального пространства (концептосферы) и, как следствие, языкового сознания [Там же]. Отсюда концепт – структурно-смысловой элемент языкового сознания. Это проявляется в том, что концепт кодирует в своей структуре всю совокупность синтагматических, парадигматических и этнокультурных связей смысловых сущностей в рамках сознания [Там же].
Механизм взаимодействия сознания и языка, по Н.Ф. Алефиренко, можно представить с помощью следующей модели: речемыслительный акт (находящийся в пределах определенного социо-культурного пространства и протекающий в соответствующем семантическом поле) => факт практического сознания => его языковая объективация => языковое сознание. Соответственно, язык – это не внешний атрибут сознания, а объективированное сознание, способное к «опережающему отражению закономерно ожидаемых изменений в окружающем мире» [Там же].
Н.Ф. Алефиренко выделяет уровневую и полевую модели структурирования языкового сознания. Как отмечает ученый, в когнитивной лингвистике широкое распространение получил уровневый принцип (П.Я. Гальперин, Ю.Н. Караулов, Г.А. Чупина и др.), соответствующий механизму вербализации концептов в процессе кодирования и перекодирования информации [Там же]. Модель уровневого структурирования языкового сознания включает в себя 3 составляющие: 1) лексико-семантический код (тезаурус); 2) грамматический код; 3) коммуникативный код [Там же].
Таким образом, языковое сознание – это макроуровень репрезентации концептов.
Библиографический список
- Алефиренко Н. Ф. Методологические основания исследования проблемы вербализации концепта / Н. Ф. Алефиренко // Вестник ВГУ. Серия Гуманитарные науки. – 2004. – № 2. – С. 60-66.
- Караулов, Ю.Н. Показатели национального менталитета в ассоциативно-вербальной цепи // Языковое сознание и образ мира. Сборник статей / Отв. ред. Н.В. Уфимцева. — М., 2000. — С. 191— 206.
- Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность / А. Н. Леонтьев. – М. : Политиздат, 1975. – 304 с.
- Овчинникова И. Г.. Что скрывается за термином языковое сознание? [Электронный ресурс] / И. Г. Овчинникова // Филологические заметки – 2008. -Часть 1. Македония-Словения-Хорватия–Россия. Режим доступа: URL:http://philologicalstudies.org /index.php?option=com_content&task=blogcategory&id=33&Itemid=62 (дата обращения: 11.10.2013).
- Привалова И. В. Этноцентричность языкового сознания / И. В. Привалова // Русский язык в контексте реформирования российского общества : мат. Всерос. науч. конф. – М., 2003. – С. 64-67.
- Портнов А. Н. Сознание, язык, смысл: в поисках новой научной парадигмы / А. Н. Портнов // Философский альманах. – Иваново, 1998. – № 1–2. – С. 41-43.
- Стернин И. А. Коммуникативное и когнитивное сознание / И. А. Стернин // С любовью к языку : сборник научных трудов. – М.; Воронеж, 2002. – С. 44-51.
- Тарасов Е. Ф. Язык и сознание: парадоксальная рациональность [Текст] / Е. Ф. Тарасов. – М. : Институт языкознания, 1993. – 174 с.
- Шарандин А. Л. Собирательные формы существительного в аспекте концептуализации действительности и категоризации языка
// Проблемы концептуализации действительности и моделирования языковой картины мира: сб. науч. тр.: вып. 6 / сост., отв. ред. Т.В. Симашко. – М.; Архангельск, 2013. – С. 240-249. - Уфимцева, Н.В. Культура и проблема заимствования // Встречи этнических культур в зеркале языка (в сопоставительном лингвокультурном аспекте). — М.: Наука, 2002. — С. 160—161.