Пожалуй, период советской истории со смерти Сталина до смещения Хрущева характеризуется всеми без исключения – историками, социологами, философами и т.п. – как неоднозначный, противоречивый. Точнее говоря, в это время сложилась новая социальная реальность, т.е. ситуация, при которой возникает дихотомия сложившихся в обществе целей и средств (невозможность удовлетворения старыми способами прежней потребности), а также возникновение новых потребностей. Новые потребности, выросшие из нереализованных ожиданий, породила, в первую очередь, Великая Отечественная война. Как замечает известный диссидент Ю.Ф. Орлов, «теперь, очутившись на родной земле, наши офицеры и сержанты обернулись куда более думающими людьми, чем это представлялось за границей» [1, с. 76]. И хотя эти надежды не сбылись, стремление к переменам было все же очень сильно у населения, что подтверждает новый виток репрессий, и это серьезным образом повлияло на изменение общественной атмосферы. 

После кончины И.В. Сталина общество будто споткнулось на бегу. «Оно в первый момент  как бы растерялось и, не чувствуя более над собой прежней железной руки, – остолбенело. В таком оцепенении не мудрено, что ему стали мерещиться на первых порах всякие даже несуществующие и фантастические страхи и опасности» [2, с. 263]. Но главное – общество, сначала застыв, начало пробуждаться, возникают вопросы у очень многих людей, нанося удар по незыблемым прежним представлениям о жизни, связанным с почти святым именем Отца народов. Некоторые «прозрели» очень быстро. Уже 6 марта, в день появления правительственного сообщения о смерти Сталина, С.М. Теленков, 44 лет, модельщик НИИ столицы, заявлял: «Какой сегодня хороший день, мы сегодня похоронили Сталина, одной сволочью станет меньше, теперь мы заживем» [3, с. 13].

Однако для большинства «иллюзии были реальностью послевоенного бытия, одной из составляющих стратегии выживания» [4, с. 26]. Со смертью  Вождя рушатся иллюзии, значит должна измениться и стратегия выживания, т.е. видение окружающего мира, его оценки. И огромную роль в данном процессе эмансипации мировоззрения советских людей сыграли предпринятые шаги ключевых фигур «коллективного руководства» – Берия, Маленкова, Хрущева. Мотивы их были прозрачны – жажда власти, однако на этом временном отрезке они способствовали корреляции умонастроений и психологической ориентации людей. Март 1953 г. вызвал легализацию борьбы за власть, которая давно уже велась в ближайшем окружении Вождя. К тому времени в высшем эшелоне власти сформировались две группировки, каждая из которых выступала олицетворением определенной политической тенденции. Если В.М. Молотов, Л.М. Каганович, К.Е. Ворошилов выступали за сохранение сталинского курса без принципиальных изменений; то Л.П. Берия, Г.М. Маленков, Н.С. Хрущев отстаивали необходимость реформирования тоталитарной системы и смягчения политического режима. Каждый стремился представить себя народу в наиболее выгодном свете и заработать политический капитал. Но одно было очевидно, что система дала сбой: смерть Сталина означала устранение, пожалуй, главной компоненты этой структуры, ее главного звена. Ведь «почтительное отношение к Сталину … являлось не только фактом личных убеждений и личного выбора. Оно культивировалось всей советской идеологией и контролировалось соответствующими органами. Карались не только мнения и поступки, так или иначе направленные против вождя, но и действия, такой цели вовсе не преследовавшие» [5, с. 101]. Хотя до 1955 г. Сталин продолжал «жить» в выступлениях глав партии и государства.

Дальнейшие шаги советского коллективного руководства были очень противоречивы: каждое действие порождало противодействие, причем, самого же руководства. Вот эта непоследовательность, неоднозначность, незавершенность прямо таки являлись благодатнейшей почвой для развития, и затем оформления диссидентства. Л.П. Берия, обладая информацией о реальной ситуации в стране в силу своего служебного положения, выступил с комплексом мер, направленных на стабилизацию режима, включавшим в себя предоставление больших прав союзным республикам, свертывание русификаторских тенденций, создание нейтральной Германии и т.п., за что впоследствии был осужден. Столь, казалось бы, гуманная акция как амнистия, проведенная в марте 1953 г., таила в себе подводные камни. Так, она не касалась политических заключенных, а выпущенные уголовники обострили криминогенную обстановку. Тем не менее, прекращение «дела врачей», амнистия означали в глазах народа стремление к законности и породили огромное количество писем с просьбой пересмотреть дела осужденных ранее «врагов народа», что  поставило в повестку дня проблему именно массовой реабилитации.

Все уже понимали, что необходимо вспомнить о народе, отсюда – привлечение внимания к удовлетворению его потребностей. Сама постановка вопроса была нетрадиционная для советского общества. Помимо присущего любой власти заигрывания с народом, в основе проводимой после смерти Сталина политики улучшения условий жизни населения лежал трезвый расчет. Ведь переход от экстенсивного к интенсивному росту можно было обеспечить, только повысив материальную заинтересованность в труде.

Буквально в августе 1953 г. Маленков заявил на заседании Верховного Совета СССР о необходимости увеличения объема производства предметов потребления. Были значительно увеличены ассигнования в легкую, пищевую, рыбную промышленности; снижены налоги на крестьян; сокращены суммы  подписи на очередной государственный заем развития народного хозяйства СССР, упорядочен рабочий день в учреждениях и т.д. Однако именно данные шаги для Маленкова обернулись вскоре обвинениями в попытке снискать дешевый популизм, тем не менее, сам Хрущев впоследствии придет к аналогичным решениям. Но это произойдет гораздо позже.

Окончательное утверждение единоначалия происходит с занятием Хрущевым поста председателя Совета Министров в 1958 г. после ликвидации Берии, прошедшей в соответствии с наработанной в сталинские времена практикой тайных сговоров, которая имела цель устранить опасного конкурента, и постепенного оттеснения Маленкова, в первую очередь, а также Булганина, Молотова, Кагановича.

Движение Хрущева к вершинам власти сопровождалось углублением процесса десталинизации. Так, И. Русланов, советолог, считал, что «важнейшей личной причиной «десталинизации» была борьба Хрущева и его группы за власть,.. Хрущев … должен был сначала уничтожить главных сталинистов, и для этого «дискредитировать сталинские методы, подорвать веру в непогрешимость вождя и развеять миф о его «божественности» [6, с. 91]. Естественно, это значительно влияло на общественное сознание, порождая сомнения в самих устоях Системы, веру в монолитное, безупречно морально чистое руководство страны. Хотя здесь нельзя отрицать чисто человеческий фактор – саму личность Хрущева, покаянные настроения и пр. И все же в основе антисталинской деятельности лежало не столько личное мужество или антитоталитарное мышление постсталинского руководства, сколько вполне реалистичный анализ наличной действительности и трезвый политический расчет, помноженный на отсутствие на тот момент общепреемлемого для всех партийного курса. Интересно, что до 1955 г. официально понятие культа личности и имя Сталина были как бы совершенно параллельными, не связанными между собой явлениями, что, безусловно, также порождало массу вопросов [7, л. 20]. Обвинительный вектор был явно направлен в адрес Берии.

Смерть Вождя, арест его ближайшего соратника, многочисленные публикации в прессе в защиту социалистической законности… Слишком много грандиозных, можно сказать, глобальных для  мировоззрения миллионов людей, событий. Тем более для тех, кто находился в заключении. Многочисленные восстания вспыхнули в лагерях Коми АССР, Сибири, Урала, Казахстана и Средней Азии  весной и летом 1954 г.

В это же время происходит реформирование аппарата государственной безопасности. В  сентябре 1953 г. были упразднены Особые совещания. В марте 1954 г. при Совете Министров СССР был образован КГБ. Прокурорский надзор был восстановлен в правах и усилен, приняты меры по укреплению судебных органов. В 1954 г. ЦК КПСС принял специальное решение о недопустимости вмешательства партийных органов в судебно-следственный процесс.

И все же событием, заставившим задуматься о происходивших в СССР и не только процессах, стал ХХ съезд партии, точнее, «секретная» речь на нем Хрущева, который здраво рассудил, что критика сталинских преступлений должна исходить от высшего партийного руководства, пока это не сделали снизу. Доклад не только не ставил вопрос о существовании самой тоталитарной системы, но и создавал иллюзии того, что достаточно лишь обсудить допущенные «извращения» и искоренить их, как путь к коммунизму будет открыт. Тем не менее, доклад Хрущева оказал огромное влияние на общественную атмосферу того времени. Недосказанность была слишком явной, толкая людей на раздумья. Те, в свою очередь, рождали сомненья, заставляли глубже и шире взглянуть на реальное положение вещей. Ю.Ф. Орлов вспоминал о сообщении Хрущева: «Оно ошеломило даже тех, кто, как я, были готовыми антисталинистами. Я впервые ясно осознал страшный, невероятный масштаб преступлений. У власти стояли преступники и могли оказаться там снова, потому что в принципе структура не изменилась. Что делать?» [1, с. 113-114]. Извечный российский вопрос встал перед многими.

Критика «культа личности» Сталина, по идее ее инициаторов, с самого начала должна была быть конкретной и иметь определенные рамки, обозначенные затем в постановлении ЦК «О преодолении культа личности и его последствий» (30 июня  1956 г.). В постановлении уже сглаживался вопрос о личной ответственности Сталина за репрессии, он объявлялся теоретиком марксизма-ленинизма, активным борцом за претворение в жизнь ленинских заветов. Провозглашалось, что культ личности не изменил природы социалистического строя, а главное – утверждалось, что поиски истоков сталинизма в самой системе опровергаются всей историей развития советского государства. Прямым следствием хрущевских «откровений» было лишение верховной власти непогрешимости. Отказ от массовых репрессий был облегчен и тем, что после смерти Отца народов силовые структуры оказались втянутыми во внутрипартийную борьбу. В результате, к 1956 г. частные разговоры на самые «щекотливые» темы между полузнакомыми людьми стали обычным явлением даже в общественных местах. Определенную роль играло и то, что КГБ еще только адаптировался к новым историческим условиям, что также способствовало некой «расхлябанности» в обществе. Так, например, кампания травли Б.Л. Пастернака (1958 г.) в связи с получением им Нобелевской премии внешне очень схожа с идеологическими кампаниями 1946-1948 гг. Но в данном случае власть действовала как бы из-за кулис, тайно. Отсутствовали выступления политических лидеров, специальные партийные решения, редакционные статьи в партийной печати. Писателя судили собратья по перу, причем первыми высказались те, кто представлял наиболее передовое крыло советской литературы – редакция «Нового мира».

ХХ съезд явился побудительным моментом в развитии инакомыслия, формировании будущих диссидентов. В. Сокирко писал в 1961 г.: «Кто бы мог подумать, что создание в последнее время относительного жизненного благополучия наших рабочих и интеллигенции и создание относительной политической свободы после ХХ съезда приведет к усилению настроений нигилизма, стиляжничества» [8, л. 15]. Л. Бородин, член ВСХСОНа, воспитанный в семье идейных коммунистов, по его словам,  веривший в Сталина, констатировал, что информация ХХ съезда партии привела его к внутреннему надрыву: «Мероприятия 1956 года меня не удовлетворили, вызвали ощущение полуправды. И вот с того момента я начал добиваться правды … полной» [9, с. 71].

Кроме того, отмечавшиеся Хрущевым на съезде «разнобой» и «путаница» в теории социализма давали определенную свободу мысли в изысканиях обществоведов. Пользуясь ситуацией, известный философ А.А. Зиновьев в период 1957-1958 гг. принимал участие в «сборищах молодых специалистов-философов, на которых он выступал с отрицательными взглядами по отдельным вопросам теории марксизма-ленинизма» [10, л. 231].

А.Н. Яковлев утверждал, что именно после ХХ съезда «пошли политические шараханья и кульбиты – вверх-вниз, вверх-вниз. Мороз – оттепель, заморозки – оттепель. Надежды – разочарования. Любому человеку, не потерявшему реальное ощущение жизни, явственно виделось, что система большевизма обанкротилась, что, кроме новых бед, она ничего не породит» [11, с. 7]. В литературе последних лет прямо подчеркивается, что «ни партийная масса, ни беспартийная в большинстве своем не поняла и не одобрила такого резкого поворота от прославления, почти обожествления к развенчиванию «великого вождя и учителя» [12, с. 202].

В ЦК партии регулярно направлялась информация с мест о проведении собраний по итогам ХХ съезда КПСС, читок доклада Хрущева «О культе личности и его последствиях». Причем, особое внимание в сообщениях уделялось вопросам, задаваемым в ходе собраний. Коммунисты интересовались весьма сложными проблемами: «Почему вопрос о культе личности Сталина не был поднят при его жизни? Почему коммунисты не ознакомлены с докладом товарища Хрущева о культе личности Сталина, тогда как беспартийные уже знают об этом? Где были члены Президиума ЦК, почему допустили такое положение при жизни Сталина? Почему не приняли мер раньше? Остается ли в силе Сталинская Конституция? Какова причина, побудившая Сталина встать на путь террора?» [13, л. 10]. 

Всякая наука обретает смысл лишь в соотнесении с проблемой человека. Именно тогда появляется целая плеяда ученых – психологов Давыдов, Зинченко, философов Арсеньев, Батищев, Дробницкий, Мамардашвили, Щедровицкий и др., которые занялись запретной до того проблемой человека.

Свой вклад в изменение общественного сознания внесла и реабилитация осужденных. Если в 1953-1955 гг. было освобождено около 16 тыс. чел. [14, с. 33, 63], то после ХХ съезда партии реабилитация приняла массовый характер. Были созданы специальные комиссии по реабилитации, наделенные полномочиями освобождения заключенных на местах, прямо в лагерях. Несмотря на то, что реабилитация имела свои ограничения, обусловленные желанием сохранить историко-идеологическую базу советского государства (незаконными признавались лишь репрессии 1940-1950-х гг., «чистки» считались необходимыми в тех условиях), она явилась  важной составной формирующей частью диссидентства 1960-1980-х гг. Даже в том «ущербном» варианте она вызывала отклики общественности [15, с. 59]. Коммунистка с большим партийным стажем М.И. Черняк на одном из партийных собраний Дзержинского района Ленинграда заявила, что «не согласна с рядом решений ЦК КПСС, что Троцкий не был виноват, что напрасно постреляли Бухарина, Зиновьева и Каменева» [16, л. 55]. Определенную роль в раскрепощении сознания людей сыграла некоторая открытость общества. Поток новой информации, в меньшей степени цензуруемой, хлынул со страниц газет и журналов.

Интерес Запада к СССР обусловил значительное число делегаций из-за рубежа. Лишь Узбекистан, к примеру, в период с 1954-1955 гг. посетили 122 делегации из 59 стран [17, с. 182]. В свою очередь, многочисленные делегации советских женщин, рабочих, молодежи и т.п. посетили страны Западной Европы. В 1957 г. состоялся Молодежный фестиваль, что также явилось значимым событием в жизни СССР.

С середины 1950-х до начала 1960-х гг. в СССР регулярно устраивались выставки зарубежных художников. Многие писатели, наконец-то, официально получили право «на существование» – Кольцов, Есениский и др. Впрочем, «амнистированы» были далеко не все. Л. Гумилева, например, так и не «разрешили». Вновь начинает выходить журнал «Молодая гвардия», издаются новые – «Юность», «Москва», «Наш современник». Между тем, в духовной жизни незыблемыми считались позиции социалистического реализма, хотя многие писатели, художники, музыканты уже давно придерживались других направлений и стилей. Вновь «не повезло» журналу «Молодой гвардии». В марте 1963 г. было принято постановление Секретариата ЦК ВЛКСМ  (протокол № 11 §37-а)  «О грубой ошибке журнала «Молодая гвардия». Публикацию в журнале пьесы К. Икрамова и В. Тендрякова «Белый флаг» расценили как «явную неразборчивость», забвение «указания партии – различать жизнеутверждающие произведения острой и критичной направленности, поднимающих и вдохновляющих людей на борьбу с недостатками, от произведений упаднических, паникерских, очернительских, которые сеют неверие в советское общество, ослабляют силы и энергию народа в борьбе за коммунизм» [18, л. 39]. Чуть позже подверглись критике многие члены творческих союзов. Правда, большинство из них, «допускавших ошибки », все восприняли правильно. Так, «Аксенов В. по своей инициативе принес в «Правду» выступление, в котором он, признавая правильную критику своего поведения, говорит о том, что встречи (руководства) помогли укрепить свой шаг в общем строю и свою зоркость, по-новому и «гораздо шире понять свои задачи». С подобными заявлениями выступили в «Правде» А. Васнецов, Р. Рождественский, Э. Неизвестный. Однако отдельные представители литературы и искусства продолжают по существу упорствовать в своих ошибках». В данном случае имелись в виду Ф. Абрамов,  Е. Евтушенко, В. Некрасов [19, л. 232, 234].

В результате пускай частичной, но все же либерализации общества начинается формирование общественного мнения в СССР. Только за один 1961 г. четыре центральные газеты получили около миллиона писем, заметок и статей, в которых люди выражали свое собственное мнение по различным вопросам внутренней и внешней политики страны [20, с. 77]. Причем, не всегда точка зрения респондентов совпадала с официальной. Хотя господство сталинской ментальности, с твердым убеждением в преимуществе социализма перед капитализмом, было очевидным, среди интеллигенции, особенно творческой, формируется особая группа «шестидесятников» – «детей ХХ съезда».

Конечно,  полной и радикальной демократизации  общества не произошло. Режим сохранял в первозданном виде свои социально-экономические, политические, идеологические корни. Более того, июньский пленум 1957 г., осудивший выступления «антипартийной»  группы, пожалуй, можно считать очередным отступлением в процессе десталинизации. Возложение вины за все проводимые репрессивные действия, главным образом, на Кагановича, Маленкова, Молотова оправдывало  Сталина. ХХI съезд партии (1959 г.), провозгласивший полную и окончательную победу социализма в СССР и непосредственное начало строительства коммунизма, тему культа личности вообще не затронул. Начинается активное восхваление первого секретаря ЦК КПСС, председателя Совета Министров СССР Хрущева. Проявления социальной активности населения в виде различных общественных организаций, многообразных формах общественного самоуправления полностью были подчинены партийно-государственному контролю.

Но на местах реакция населения на происходившее была неоднозначной, и, несмотря на «решенность» вопроса о культе личности,  неясности оставались. Анализируя характер вопросов, задаваемых на пленумах партийных комитетов, партийных собраниях и совещаниях идеологических работников в Ростове, Тарту,  Курской области, в справке  ЦК КПСС приводятся и «скользкие»: «Культ личности Сталина у нас раскритикован, но уменьшился ли разрыв между массами и руководителями, которые продолжают жить за высокими заборами, пользоваться особыми больницами? Почему выступает один товарищ Хрущев, а другие руководители молчат? Разве у нас не коллективное руководство? Мао Цзе-дун не является председателем Китайской Народной Республики, а Н.С. Хрущев у нас и первый секретарь ЦК КПСС, и первый председатель Совета Министров СССР. Как это понять?» [21, л. 136, 140, 143].

Аналогичная двойственность наблюдалась и в решении национального вопроса. Безусловно, главным дестабилизирующим фактором в данном направлении являются массовые репрессии. По признакам национальной принадлежности политическим репрессиям подверглись целиком около 15 народов и этнических групп. На основании решений высших органов государственной власти все они были насильственно выселены с исторических мест проживания и отправлены в ссылки, высылки и на спецпоселения в районы Центральной Азии, Данным мерам насилия подверглись частично еще около 55 народов и народностей. Общая численность граждан, пострадавших в составе репрессированных народов, этнических групп и общностей, составляет 5,2-5,5 млн. чел. [22, с. 12]. При Хрущеве наблюдается, с одной стороны, реабилитация репрессированных народов, расширение прав союзных республик; с другой, игнорирование обострявшихся национальных и межнациональных проблем, волюнтаристский подход в распределении территорий при восстановлении национальных автономий, сохранение курса на изживание «национализма», утверждение теории о «расцвете и сближении наций».

При Хрущеве было нарушено и хрупкое равновесие, установленное между Церковью и светской властью при Сталине. И это было прогнозируемо, поскольку строительство коммунистического общества  не предполагало мирного сосуществования научного и религиозного мировоззрений. И хотя в данных отношениях также наблюдаются «приливы» и «отливы», тенденция была  однозначной.

Внутри самой партии демократические начинания, давшие ее низовым звеньям известную самостоятельность, компенсировались неукоснительным соблюдением всех принципов демократического централизма, в которых явно акцентировалось второе понятие, и понималось буквально. К ХХII  съезду  общество  и  партия были уже четко сориентированы новой Программой КПСС на строительство коммунизма. Это как бы подвело черту под проблемой определения ключевых задач советского государства и партии и связанных с этим конкретных практических мероприятий. За разрешением «путаницы» и «разнобоев» следовало нагнетание нетерпимости ко всему иному, отличному от официального. За «клеветническую», «злобную», «провокационную» критику недостатков советского общества и внутрипартийной демократии наиболее активных членов партийной организации теплотехнической лаборатории Академии наук СССР исключили из рядов КПСС.  Кроме того, данное событие послужило поводом для издания специального постановления ЦК КПСС, призвавшего все парторганизации к бдительности, т.е. к борьбе с инакомыслием [16, л. 56].

Следует, справедливости ради, отметить, что Хрущев, выступая на ХХII съезде КПСС, допускал появление различных мнений внутри партии «в отдельные периоды ее деятельности, особенно на переломных этапах», но, в конечном счете, должен восторжествовать принцип демократического  централизма.  Причем, подчеркивалось, что «мы стоим за то, чтобы в таких случаях применялись не репрессии, а ленинские методы убеждения и разъяснения» [23, с. 586]. Да и сама Программа, с ее конкретными абсурдными сроками, означала десакрализацию самой коммунистической идеи.

Инакомыслие получило серьезный импульс для своего развития от революционных событий в Польше и Венгрии 1956 г., в результате которых произошло ужесточение идеологического климата  в СССР во второй половине 1950-х гг. Видя истоки данных событий во внешнем влиянии империализма и, стремясь обезопасить себя, советское руководство активизирует действия по «усилению политической бдительности». Созданная комиссия во главе с Л.И. Брежневым подготовила в декабре 1956 г. проект закрытого письма в парторганизации «Об усилении работы партийных организаций по пресечению вылазок антисоветских, враждебных элементов». Началась новая волна преследований инакомыслящих, репрессивным органам обозначили, наконец, врага.

К внешним факторам влияния на процесс эмансипации мировоззрения советских людей можно отнести и «вредные для СССР в политическом, идеологическом и моральном отношении» произведения, которые в достаточно больших объемах стали проникать в страну после ослабления «железного занавеса». Главное таможенное управление регулярно докладывало в ЦК КПСС об изъятии у пересекавших  советскую границу лиц литературы антисоветского содержания.

Следует  сказать и о радиопропаганде. К 1959 г. на СССР вещали 15 «вражеских радиоцентров». Советское руководство было всерьез озабочено данным фактом, поскольку  расценивало  это как негатив. Так, в справке, представленной в ЦК КПСС председателем Комитета госбезопасности при Совете Министров Туркменской ССР Д. Пищулиным, указывалось, что отдельные жители г. Красноводска и Небит-Дага допускали неправильные суждения о советской действительности, восхваляли условия жизни в капиталистических странах  и даже вынашивали намерение уйти нелегально за границу именно «под влиянием зарубежных антисоветских передач», в первую очередь, «а также  в силу политической незрелости» [24, л. 82].

Конечно же, говоря об эволюции диссидентства в СССР после войны, в первую очередь следует говорить о влиянии событий внутренней политики: борьба партийных группировок, новый политический курс, частичная либерализация. Однако серьезным сдерживавшим фактором выступала позиция государственного партийного аппарата, который, проведя «косметическую» модернизацию системы, получив новые возможности, более благоприятные, для своего существования, не стремился к коренным преобразованиям общества. «Линия ХХ съезда» «…проводилась сверху директивно-административными методами и бюрократическим аппаратом, … как главный реформатор Хрущев, так и весь верхний эшелон власти не смогли выйти за рамки утопического сознания и сталинского социализма» [12, с. 178]. Внешнеполитические события носили опосредованный характер воздействия, хотя их роль также значима.

Хрущев всей своей активностью  «инициировал» складывание оппозиции «слева», критикующей его за приверженность сталинизму, за непоследовательный реформизм; и «справа», расценивавшей его деятельность как слишком радикальную, подрывавшую основы социализма и призывавшую реанимировать сталинские порядки.

После смещения Хрущева в 1964 г. в обществе постепенно начинается процесс ресталинизации. Оппозиция «справа» торжествовала. Курс на стабильность был, в принципе, оправдан и даже желателен после всех хрущевских «импровизаций». Но на определенном этапе  эта тенденция скатилась к застою, загниванию общества.

1. Орлов Ю.Ф. Опасные мысли. Мемуары из русской жизни. М.: АиФ, 1992.
2. Революционный невроз. М.: КСП*, 1998.
3. 58¹°. Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об   антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953-1991. Аннотированный каталог. М.: Международный Фонд «Демократия», 1999.
4. Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. М.: РОССПЭН, 2000.
5. Зубкова Е.Ю. Мир мнений советского человека. 1945-1948 гг. // Отечественная история. 1998. № 3.
6. Русланов И. Молодежь в русской истории. Франкфурт-на-Майне, 1972.
7. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 4.
8. РГАНИ. Ф. 280. Оп. 1. Д. 1.
9. Пимонов В.И. Говорят «особо опасные». М.: Детектив-Пресс, 1999.
10. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 49. Д. 46.
11. Яковлев А.Н. По мощам и елей. М.: Евразия, 1995.
12. Власть и оппозиция. Российский политический процесс ХХ столетия. М.: РОССПЭН, 1995.
13. ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 1414.
14. Медведев Р.А., Медведев Ж.А. Н.С. Хрущев. Годы у власти. бм., 1975.
15. «…В пору Великой Реабилитации 1956 года родственникам невинно погибших, осужденных на «десять лет без права переписки», выдавались справки о посмертной реабилитации их близких, в которых было сказано: умер в 1941, 42, 43 годах. Не было указано ни место, ни причина смерти» // Светов Ф. Открытое письмо Аркадию Ваксбергу // Референдум. Вильнюс – Москва, 1992.
16. РГАНИ. Ф. 4. Оп. 16. Д. 24.
17. ХХ съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. Т. 1. М.: Госполитиздат, 1956.
18. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 55. Д. 23.
19. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 55. Д. 41.
20. IV конференция Института по изучению СССР. Молодежь Советского Союза. Мюнхен, 1962.
21. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 55. Д. 1.
22. Цой Б.С. Социальные и экономические аспекты реабилитации народов и граждан, репрессированных в СССР по политическим мотивам // Государство и  право. 1994. № 12.
23. ХХII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1962. Т. II.
24. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 55. Д. 10.

Все статьи автора «Королева Лариса Александровна»