Иностранная военная интервенция, без сомнения, была одним из центральных событий российской Гражданской войны. Ее официальным началом принято считать 6 марта 1918 года, когда в Мурманске с борта боевого корабля «Глори» был высажен небольшой десант британской морской пехоты. Кольский полуостров стал постепенно превращаться в плацдарм для дальнейших действий стран Антанты против большевиков, и уже в первых числах августа иностранными войсками был захвачен Архангельск, что ознаменовало начало открытой вооруженной конфронтации между РСФСР и Антантой.

Хотя большинство исследователей интервенции сходятся во мнении, что ее главной причиной стало заключение Советской Россией мирного договора с Германией в марте 1918 года, учеными выдвигались и иные версии. В частности, в 1930-х годах про­фес­сор Университета штата Мериленд Л.И. Страховский в ряде исторических трудов настаивал на том, что интервенция была инициирована Советским правительством для защиты от возможной внешней агрессии держав Четверного Союза [1]. Доказательством этого тезиса выступала телеграмма Л.Д. Троцкого, присланная в Мурманск накануне десанта, с требо­ванием «сделать все для охраны» края и «принять всякое содействие союзных миссий» для воспре­пятствования захвату Кольского полуострова финскими и немец­кими войсками. Данная концепция получила название «интервенции по приглашению», и в настоящее время ее поддерживают многие отечественные и зарубежные специалисты.

Вместе с тем, необходимо учитывать, что аналогичные «приглашения» к военному вмешательству в разгоравшуюся в России Гражданскую войну гораздо активнее поступали лидерам Антанты от политиков антибольшевистского толка, и их действия имели не меньшее значение для инспирирования интервенции. Обратимся к фактам.

Революционные события в России и последовавшее за ними поэтапное разложение Восточного фронта сделали вмешательство союзников актуальным еще до прихода большевиков к власти. В частности, уже летом 1917 года польский социалист И.И. Сосновский направил Президенту США В. Вильсону письмо, в котором утвер­ждал, что после Февральской рево­люции ожидать от Русской армии активных действий на Восточном фронте нецелесообразно: «революцией Рос­сия доби­лась даже более того, чем она хо­тела добиться войной» [2]. Иными сло­вами, у русских не было мотивации сра­жаться. Восточный фронт надо было «спасать» совместными усилиями Со­единенных Штатов, Англии, Франции и Италии пу­тем его реорганизации офицерами этих стран. По данным английского генерала Ч. Бартера такой сценарий развития событий поддерживал и Главнокомандующий Л.Г. Корнилов, по мнению которого «единст­венным мирным способом спасти воен­ную и политическую ситуацию в Рос­сии» была «интервенция западных дер­жав» [3]. Тем не менее, на тот момент подобный вариант выхода из кризиса всерьез не рассматривался. Ситуация меняется после Октябрьской революции.

Позиция большевиков по многим политическим вопросам, включая негативное отношение к продолжению участия России в Мировой войне, создавала предпосылки для эскалации их конфликта с державами Антанты. Осознавая это, участники антибольшевистского лагеря активизировали усилия по инспирированию интервенции. Так,  в декабре 1917 года неустановленный член некого «Рус­ского клуба» через советника Госдепартамента США Ф.Л. Полка попытался пере­дать американскому руководству короткое письмо со своим видением поли­тики в отношении большевиков. В письме автор указывал, что американ­цам не следует идти на контакты с Советом Народных Комиссаров. Напротив, необходимо вести среди населения России агитационную работу, направленную на под­рыв авто­ритета большевистского режима, его целей и методов [4], поскольку только так можно вновь привлечь граждан на сторону Антанты. В том же месяце генеральный консул США в Москве М. Сам­мерс сооб­щил в Вашингтон, что бывший командующий Северо-За­падным фронтом гене­рал М.В. Алексеев настоятельно рекомендовал союз­никами окку­пировать Транссибирскую железную дорогу.

Кроме того, в январе 1918 года управделами Мурманского Со­вета депутатов старший лейте­нант Г.М. Ве­селаго во время встречи с английским консулом О.Ф. Линдлеем в Петрограде предпринял попытку убедить его в необходимости активного участия Британской Империи в разгоравшемся в России внутриполитическом конфликте и с неудовольствием был вынужден констатировать, что британцы намеревались «совершенно покинуть Россию» [5], стремясь сосредоточить основные усилия на разгроме Германии, а не большевиков.

С подобным отношением английских политических деятелей к идее военного вмешательства первоначально столкнулся и бывший глава Временного правительства А.Ф. Керенский. После прихода к власти сторонников В.И. Ленина он уехал за границу, не только спасая свою жизнь, но, по собственным словам, и для того, чтобы «добиться немедленной интервенции». Эту версию он озву­чил в письме к Н.В. Чайковскому в августе 1918 года. Характеризуя свои уси­лия на данном поприще бывший глава государства писал: «по при­езде в сере­дине июня в Лондон я вскоре имел свидание с Ллойд-Джорджем. Оказалось (по крайней мере, по его словам), что английское правительство вообще никакого серьезного представления о положении в России не имеет… о подготовке к ин­тервенции внутри России совершенно ничего не знает». В итоге, Керенский констатировал, что «в Англии пришлось столкнуться с несочувствием интервенции в некоторых общественных кругах», благодаря довольно сильной тенденции «считаться с большевиками как с легальным пра­вительством большинства демократии» [6].

Тем самым, в описании А.Ф. Керенского и Г.М. Веселаго, летом 1918 года британские правительст­вен­ные круги были настолько не готовы к конфликту с Советской Рес­публикой и не собирались поддерживать ее противников, что приходи­лось за­трачивать немало усилий на склонение дипломатов и военных Запада к интер­венционному курсу.

После разговора с Д. Ллойд-Джорджем Керенский в июне 1918 года имел беседу и с его личным секретарем Ф. Керром. В британских архивах сохрани­лась запись Керра об этой встрече. Бывшему главе Временного пра­вительства в числе прочего был задан крайне важный вопрос – не приведет ли интервенция союзников в Россию к ответным действиям со стороны Гер­мании, которые мо­гут лишь усугубить ситуацию. В ответ Керенский заявил, что сложившуюся си­туацию усугубить уже невозможно – ведь немцы итак овладели Украиной и ис­пользуют большевиков для достижения своих целей. Если же интервенция Ан­танты все же начнется, и Восточный фронт будет восстановлен, то Герма­ния, без сомнения, попытается оккупировать Центр России, а значит, всего лишь «бу­дет открыто делать то, что уже сейчас делает тайно» [7].

При этом во время пребывания на Британских островах бывший Премьер-министр обратил внимание на существование там некой группы, со­стоявшей из офицеров-монархистов и бывших чиновников Рос­сийской Импе­рии, которые собирались «с помощью иностранных штыков расправиться от­нюдь не с большевиками, а со всей русской демократией». Действительно, русские дипломаты и военные в 1917 – 1918 годах сыграли заметную роль в изменении отношения лидеров Антанты к большевизму. Наиболее популярную точку зрения по этому поводу озвучил российский посланник в Сиаме И.Г. Лорис-Меликов – по его словам, «лишь Аме­рика может из­бавить нас от надвигающейся германской и всемирной кабалы и, главное, от собствен­ного внутреннего нашего рабства». Именно к руководству Соединенных Штатов дипломаты в основном и обращали призывы к немедленной интервенции.

Одним из са­мых яр­ких противников Советской власти среди них был бывший посол Российской Им­перии в США Г.П. Бахметьев. Еще до Октября он предупреждал Госсекретаря Р. Лэнсинга о воз­можности победы большевиков в борьбе за власть в Рос­сии [8], но тогда к его сло­вам не прислуша­лись. В письмах американским и евро­пейским коллегам Бахме­тев называл пра­витель­ство В.И. Ленина «анти­национальным и не пред­ставляющим волеизъяв­ления россий­ского на­рода» [9], всячески призывал союзни­ков игнорировать Совнарком.

Несмотря на разность политических убеждений, требования не признавать власть большевиков звучали также из уст чрезвычайного посла Временного правительства в Соединенных Штатах Б.А. Бахметева. В окончательность по­беды Ленина он не верил, поэтому в 1917 году вместе с финансистами В.И. Но­вицким и С.А. Угетом даже принял решение продолжить выпуск в США де­нежных знаков, заказанных Временным правительством. Предполагалось, что эти кре­дитные билеты вновь приобретут платежеспособность и будут востре­бованы после ожидаемого крушения Советской Республики. В аналитической записке Вильсону по­сол предупреждал об опасности попа­дания ре­сурсов Рос­сии в руки немцев по­сле Брестского мира, призывая оказать под­держку рус­скому народу, а не пра­вительству большевиков. Правда, Бах­метев больше склонялся к эконо­миче­ской, а не военной помощи.

К слову, в Париже схожие по содержанию рекомендации были даны еще одним бывшим Министром иностранных дел России А.П. Извольским британскому послу во Франции лорду Ф. Берти: «Союзники должны предоста­вить деньги, оружие, военное снаряжение и небольшой контингент войск, которые высадятся в Архангельске» [10].

В конце июня 1918 года бывший Министр торговли и промышленности Временного правительства А.И. Коновалов по просьбе Лэнсинга представил в Государственный департамент доклад со своими соображениями о ситуа­ции в России и ближайших перспективах. В этой краткой записке автор «на­стоя­тельно призывал» союзников вмешаться в развитие ситуации в РСФСР, по­скольку только это обеспечит самоорганизацию населения. Причем нахо­ждение в стране Чехословацкого корпуса Коновалов расценивал как огром­ную удачу и рекомендовал обязательно использовать эту военную силу вме­сто того, чтобы отправлять многочисленные войска из других стран.

Сложившуюся в Соединенных Штатах обстановку точно охарактери­зовал бывший чиновник Министерства путей сообщения Ю.В. Ломоносов, с 1917 года находившийся в США, в своем годовом отчете: «По отношению к Рос­сии американское общество резко разделилось на два лагеря: по мнению од­них, России, пока во главе ее стоят большевики, помогать нельзя, более того, нужно помогать тем группам русского населения, которые во главе с Каледи­ным и Семеновым сражаются против Советского правительства. В глазах лю­дей этого лагеря большевизм для буржуазного мира представляется явлением более опасным, чем германское юнкерство. К этому лагерю бессознательно примы­кают почти все русские чиновники в Америке, а также новые эмиг­ранты, бе­жавшие из России после революции» [11]. Другой лагерь, выступав­ший, соответ­ственно, за нейтралитет Штатов в «русском вопросе», был мало­числен­ным.

Правда позиция некоторых отечественных дипломатов порой менялась просто кардинально – если в феврале 1918 года рус­ский по­сол в Па­риже В.А. Маклаков в разговоре с аме­риканским посланником У.Г. Шарпом называл возможную интервен­цию союз­ников «катастрофой не только для его страны, но и для курса» са­мих союзни­ков, то в октябре этого года в очередной беседе с тем же дипло­матом Маклаков уже указы­вал на опас­ность распростра­нения большевизма в Ев­ропе для всего мира и необходимость бороться с ним всеми силами [12]. Не было однозначного мнения об интервенции и среди политиков, оставшихся в Советской России – вот что по этому поводу писал в мемуарах член Конституционно-демократической партии Л.А. Кроль: «Допустима ли помощь иностранцев и какая именно? Этот вопрос вы­звал самые страстные споры в среде ЦК, и отнял не одно заседание. Были принципиальные противники, считавшие какую бы то ни было помощь ино­странцев в какой бы то ни было форме недопустимой. Были защитники допус­тимости помощи до интервенции включительно… Были и противники всякого вмешательства не только иностранцев, но и верхов русской общест­венности в борьбу народа с Советской властью» [13]. Однако усугубление ситуации в стране и недовольство радикальными преобразованиями большевиков привело к победе сторонников приглашения союзников.

Как следствие, призывы к интервенции в Советскую Россию стали активно адресоваться не только в Вашингтон, но и в Лондон. По воспоминаниям английского посла в Петрограде Дж. Бьюкенена, первые по­пытки анти­большевистских сил заручиться у него поддержкой союзников имели ме­сто еще в ноябре 1917 года, когда в посольство пришли народный социалист Н.В. Чайков­ский и бывший ми­нистр труда Временного правительства меньшевик М.И. Скобе­лев. «Они ска­зали мне, – записал посол в дневнике, – что предстоит обра­зо­вание со­циалисти­ческого правительства, куда не войдут большевики, кото­рое будет включать представителей казачьей демократии и будет поддержи­ваться каде­тами. На мой вопрос, каким образом они предполагают свергнуть больше­виков, они сказали: силой» [14]. В то время Бьюкенен был крайне скептиче­ски настроен относительно идеи объединения различных политических группировок для борьбы с большевиками, поэтому рассудительно решил не давать ника­ких обещаний помощи без консультаций с правительством, и оппози­ционеры покинули его ни с чем. Тем не менее, на этом попытки склонить британцев на сторону антибольшевистского движения не закончились.

В начале марта 1918 года в Гааге члены мест­ного «Русского Комитета», президентом которого был некий Б. Шелгунов, имено­вавшийся бывшим депу­татом Государственной Думы, на особом собрании осудили подписание большевист­ским прави­тельством Брестского мира. В этом событии уча­стники собрания, среди кото­рых был и русский генеральный консул в Рот­тер­даме Д. Петерсон, видели корни будущей Гражданской войны между теми, кто при­знает и не признает договор с Германией. Выступавшие на собрании утверждали, что России пред­стоит длительная кровопролитная война, выйти из которой можно только с помощью Велико­британии и Франции [15].

В июле 1918 года в англоязычной газете «Новая Ев­ропа» появилась ста­тья русского историка, члена Британской академии наук П.Г. Виноградова «Способ интервенции в Россию». Академик выступал резко против под­держки Западом правительства большевиков. О методах лише­ния их власти историк умал­чи­вает, но интересно, что он предлагал использо­вать для про­никновения в РСФСР и установления там влияния союзников се­верные порты – Мурманск и Архан­гельск [16].

Согласно докладам британского военного атташе в Петрограде, в 1917 – 1918 годам к нему регу­лярно являлись эмиссары ка­зачьего атамана А.М. Каледина (среди них был, например, князь Д.И. Ша­ховской) для выяснения позиции Антанты по во­просу интервенции, при­чем «никто из них не станет сражаться, если их к этому не вынудят союз­ники» [17]. Английский агент Р.Б. Локкарт в апреле 1918 года также сообщил в Лондон, что в Москве ему удалось установить контакты с чле­нами разных ан­тиболь­шевист­ских группировок от монархистов до меньшеви­ков, которые еди­но­душно при­зывали союзников к военному вмешательству в Гражданскую войну [18].

В этой связи стоит заметить, что политическая окраска интервенции на тот момент практически не волновала ее поборников в России. Необходимость скорейшего разгрома большевиков в их глазах, фактически, оправдывала обращение к любым средствам и коалициям.

С точки зрения эсеров, озвученной В.М. Зензиновым, «все мы, боровшиеся тогда с большеви­ками, зани­мали оп­ределенную позицию: мы были горячими сторонниками продолжения войны с Германией вместе с союзниками и на большевиков, за­ключивших Бре­стский мир, смотрели, как на людей, заключивших союз с врагами нашей Ро­дины. По­этому для нас даже не существовало вопроса об интервенции… Для нас, не признавших Брестского мира, борьба союзников с немцами и боль­шевиками на территории России была не интервенцией, а войной» [19]. Наибо­лее тес­ные связи у эсеров установились с французскими дипломатами, кото­рые, как казалось, были заинтересованы в интервенции, поэтому прилагать особых уси­лий к их увещеванию не пришлось. Французы, по данным автора, не только обе­щали организовать десант на Севере и Дальнем Востоке Рос­сии, но совме­стно с русским генералом В.Г. Болдыревым даже в общих чер­тах определили страте­гию действий против большевиков. Причем делалось все это якобы «от имени всех союзников», хотя никаких доказательств офи­циального общесоюз­ного характера переговоров представлено не было. В дальнейшем Премьер-ми­нистр Франции Ж. Клемансо совершенно обосно­ванно отрицал существование официальных договоренностей между анти­большевистскими си­лами и своим правительством, но, как писал Зензинов, «мы тогда вполне дове­ряли обещаниям союзников и на этих обе­щаниях строили свои планы, в кото­рые ангажировали многие тысячи лю­дей» [20].

С другой стороны, политические деятели либерального и монархического толка были готовы искать союзников в борьбе с большевиками даже в стане недавних врагов. Так, согласно сводке «Грузинского информационного бюро», работавшего в Лондоне, от 26 июня 1918 года на Кавказе генерал П.Н. Краснов напра­вил командующему немецкими войсками на Украине генералу Г. фон Эйхгорну предложение о совместных действиях против большевиков [21]. Прогерманскую позицию занимали и некоторые бывшие лидеры Вре­менного правительства – например, П.Н. Милюков. Как по этому поводу вы­разился немецкий посол граф В. Мирбах, «те самые круги, которые яростно поносили нас раньше, теперь ви­дят в нас если не ангелов, то, по крайней мере, полицейскую силу для их спасе­ния» [22].

При этом если одни политики стремились свергнуть Совнарком, заручившись поддержкой немцев, то другие, напротив, старались использовать для этой цели войска Антанты, убедив их командование в наличии союза между лидерами РСДРП(б) и Германии. В частности, еще в июле 1917 года в Па­риже публицистом В.Л. Бурцевым был обнародован некий список немецких агентов, действовавших в России, в котором фигурировали Ленин и Горький [23]. А уже в марте 1918 года журналист Ф. Оссендовский продал изготовленные им документы, изобличавшие большеви­ков в сговоре с немцами, агенту аме­рикан­ского Комитета Общественной Ин­формации (Committee on Public In­formation) Э. Сиссону. Эти материалы были составлены с большим количест­вом неточно­стей (в них содержались граммати­ческие ошибки, упоминались никогда не су­ще­ствовавшие немецкие госучрежде­ния) [24], но их публикация вызвала в США рост антибольшевист­ских настроений. Не до конца ясно руко­водство­вался ли Ос­сендовский политическими мотивами, или им дви­гала простая жа­жда на­живы (последнее более вероятно), однако произведен­ный этими доку­ментами эффект был в пользу сторонников интервенции.

На этой почве появлялось множество различных слухов и версий. Например, в сводку разведывательной секции американского посоль­ства в Риме от 10 июля 1918 года была включена информация, полученная из местной газеты «Epoca». В одной из статей этого издания некий журналист из Цюриха утверждал, что до убийства Мирбаха, произошедшего 6 июля, между правительством Ленина и Германией было заклю­чено соглашение. Смысл этого договора якобы состоял в том, что немцы раз­рывали все отношения с русскими монархистами и контрреволю­ционерами и не оказы­вали им никакой помощи, а в ответ на это большевики обязались под контро­лем немецких офицеров подавить чехословацкое рево­люционное движе­ние. Иными словами, члены РСДРП(б) должны были, во-первых, временно от­ка­заться от лозунгов поддержки мировой революции, во-вторых, уничтожить солдат Чехословацкого корпуса, стремившихся на Ро­дину для поддержки на­чавшейся там борьбы за независимость. Автор статьи утверждал, что единст­венным выходом в такой ситуации являлась интервен­ция в РСФСР для спасе­ния чехословаков от расправы [25].

Эта ситуация не могла не влиять на позицию лидеров Антанты, так как игнорирование антибольшевист­ских сил в подобных условиях могло при­вести к усилению не­мецкого влияния среди них, создать противовес которому можно было либо прямой поддержкой Белого движения, либо ока­за­нием по­мощи Совнаркому. Положение осложнялось и тем, что правительства Франции, Великобритании и США изначально предполагали осуществлять ин­тер­венцию силами Японии, проявлявшей к этому стойкий интерес. Поэтому в марте 1918 года А. Бальфур и Д. Ллойд-Джордж на заседаниях Выс­шего Военного Со­вета Антанты старались оттянуть принятие решения по во­просу о военном вмешательстве, ожидая, что из России в адрес Японии все же поступит приглашение к интервен­ции [26]. Такого предложения не поступило, и вряд ли оно могло посту­пить, учи­ты­вая события русско-японской войны, оставившей у россиян о «стране Вос­ходя­щего Солнца» негативные воспоминания.

Члены политических партий по этому поводу колеба­лись: «Вопрос об интервенции естественно поставил другой вопрос: а не пред­ставит ли интервенция серьезной опасности в отношении захвата ин­тервентами по окончании войны территории у ослабевшей России? В осо­бенности этот во­проса касался Д[альнего] Востока в случае интервенции Японии, на появление войск которой на Восточном фронте Германии осо­бенно рассчитывали союз­ники» [27]. Поддерживал эту мысль и А.И. Конова­лов, призывавший американ­ское правительство не санкционировать интер­венцию силами одной лишь Япо­нии – по его мнению, лишь общесоюзная экспедиция не вызвала бы резкого протеста у русского населения, а командо­вать ино­странными войсками должен американец или француз.

Нельзя не сказать, что информация о желании русских политиков санк­ционировать военную интервенцию какого-либо государства на собственной территории воспринималась даже в странах Антанты весьма сдержанно. К при­меру, 20 июня 1918 года на заседании Палаты общин депутат от Либе­ральной партии Р.Л. Утвэйт задал А. Бальфуру вопрос – не являются ли лица, при­глашающие союзников к интервенции сторонниками немцев [28]. Дос­тойного от­вета он не получил, но уже сам вопрос означал, что, по мне­нию некоторых бри­танских политиков, их страну пытались заманить в ло­вушку – заставить отпра­вить войска в Россию вместо того, чтобы использо­вать про­тив Германии на За­падном фронте.

В этой ситуации союзники продолжали ждать «приглашения» к интервенции от лиц или организаций, пользовавшихся уважением и доверием на Западе, что должно было облегчить отправку в Россию крупного воинского контингента. Эту мысль весной 1918 года выразил и французский генерал А. Ниссель после прибытия на Мурман – по его словам, страны Антанты готовы пойти на интервенцию в Россию «в мелком масштабе не иначе, как по ини­циативе мест­ной власти, а в крупном – не иначе, как по приглашению цен­трального прави­тельства» [29]. Иными словами, масштаб интервенции зависел от степени ее леги­тимности.

В данной связи не удивительно, что даже в августе 1918 года, когда интервенция, по сути, уже на­чалась, от русских офицеров продолжали поступать просьбы о военном вмеша­тельстве. Один из таких проектов был предложен бывшим ординарцем гене­рала Л.Г. Корнилова В.С. Завойко, который под псевдонимом «полков­ник В. Курбатов» представил раз­вернутый доклад о положении в России по­сле рево­люции в Американскую сек­цию Высшего Во­енного Совета Антанты. В данном документе автор писал о том, что в России более не существует «ни денежной, ни финансовой системы», «нет почты, телеграфа», не было правительства (Совнарком во внимание не принимался), а вся страна превра­тилась в «массу раз­розненных, неза­висимых полуанархистских респуб­лик», где «каждый округ, го­род и деревня воюет сам с собой и друг с другом» [30].

Исходя из текста документа, Завойко был готов взять на себе все хло­поты по формированию в России нового правительства при поддержке союз­ников, куда помимо себя предлагал включить адмирала А.В. Колчака. Со­гласно этому плану, Антанте предстояло решить вопрос о воссоздании рус­ской армии, кото­рую ей надлежало снабдить всем необходимым (кроме про­довольствия), а также Русского Национального Банка, выпускающего новую российскую ва­люту на бумажной и металлической основе [31].

Вопрос о легитимности будущего правительства Завойко предлагал ре­шить, включив в его состав бывших министров Российской Империи. При­чем союзники не должным будут вмешиваться в процесс выбора россиянами (в формате Земского Собора) новой формы правления, но если таковой будет из­брана монархия, Антанте необходимо приложить все усилия к тому, чтобы не допустить восстановления на троне династии Романовых. Любопытно, что, по словам автора, составленный им план поддерживали весьма извест­ные воена­чальники и политики: генералы А.И. Деникин, С.Л. Марков (убит еще в июне 1918 года), Н.Н. Баратов, полковники А.И. Дутов и Н.П. Лесе­вицкий (расстре­лян в Горячем Ключе за полгода до составления записки) и т.д.

В рассматриваемой записке бывший ординарец Корнилова указывал, что к моменту ее написания немцы уже активно действовали на поприще уста­новле­ния контактов с патриотически-настроенными русскими гражданами. Антанте было нужно всего лишь их опередить, а для этого требовалась окку­пировать часть территории России (например, Владивосток и Сибирь), снаб­дить жителей этой территории предметами первой необходимости, реоргани­зовать армию, восстановить промышленность. О борьбе с большевиками прямо не говори­лось, но, по мнению Завойко, в России не было влиятельных социалистических партий, а многие из их членов являлись немецкими аген­тами [32]. Соответст­венно, вести переговоры с такими группами было нерацио­нально.

В беседе с членом «Еврейского общества помощи иммигрантам» С. Мэй­соном уже в ноябре 1918 года «полковник Курбатов» рисовал картину угнете­ния национальных меньшинств в РСФСР. В письме главе «общества» амери­канскому банкиру Дж. Шиффу Мэйсон так передал слова собеседника: «евреям в России, проживающим на оккупированной большевистским пра­вительством территории, грозит опасность массовых убийств», «в течение ближайших шести месяцев может быть уничтожено 75% еврейского населе­ния в России». После этого не удивительно, что Мэйсон стал горячим сто­ронником американ­ской интервенции [33].

Резюмируя, можно заключить, что в течение 1918 года правительствам стран Антанты поступило множество «приглашений» к интервенции от участников антибольшевистского лагеря. Как правило, они поступали от частных лиц, и лишь два предложения о вмешательстве были адресованы властными структурами: на севере в конце июня – Мурманским Советом депутатов [34], на востоке – Вре­менным Правительством Автономной Сибири во главе с эсером П.Я. Дербе­ром, стремившимся использовать помощь союзников для «очище­ния» Си­бири от ав­стро-германских военнопленных и, как заявлялось, воссозда­ния Восточного фронта.

Тем не менее, даже это не гарантировало успеха проведения интервенции, поскольку многие отечественные и зарубежные политические деятели, не говоря уже о рядовых гражданах, были вовсе не убеждены в ее необходимости. Сторонникам интервенции как в России, так и на Западе приходилось затрачивать массу усилий для их увещевания. К примеру, в Сибири эту функцию на себя взял Б.А. Бах­метев, имевший смелость утверждать: «Союзники проявляют твердое намерение отнестись с полным вни­ма­нием ко всем пожеланиям возникающих в России местных ор­ганизаций, по­скольку последние воодушевлены национальными чувствами и готовы оказать сопротивление общему для России и союзников врагу. Если в пределах России будут иметь место союзнические действия, то они отнюдь не будут иметь ха­рактера вмешательства во внутренние дела России, а тем более быть способ­ными вызвать гражданскую войну… Я считаю своим дол­гом прибавить, что не подлежит ни малейшему сомнению, что территориаль­ный суверенитет и преро­гативы России останутся в полной неприкосновен­ности» [35].

Схожим образом на заседании французской Палаты депутатов 29 декабря 1918 года Министру ино­странных дел С. Пишону пришлось достаточно долго объяснять политику правительства в «русском вопросе». Оппонировали ему в основном делегаты от «левых» пар­тий. Пишон заявил, что интервенция имеет своей целью не уничтожение боль­шевизма, а лишь защиту от него Украины, Кавказа, Си­бири и других регионов. Свержение Советской власти является прерогативой Белой армии, а не ино­странных вооруженных сил. Задача союзников – «не вмешиваться в россий­скую внутреннюю политику», а спасти страну «от анархии» [36].

Однако все эти тезисы не находили должной поддержки, и мемуары деятелей Белого движения, непосредственно столкнувшихся с реализацией интервенционного курса, полны негативных отзывов о действиях союзников. Более того, с окончанием Гражданской войны эсеры и мень­шевики всячески демонстрировали свое негативное отношение к интер­венции, к которой так стремились после Октября. К примеру, А.Ф. Керен­ский в посла­нии Комитету по международным отношениям британской Лей­бористской пар­тии 2 января 1920 года утверждал, что интервенция в России была направлена не на борьбу с большевизмом, а больше на вмешательство во внутренние дела страны с целью уничтожить в ней все демократические силы; не на отмену Бре­стского мира, а на закрепление его основных положе­ний по расчленению Рос­сии. При этом идея интервенции «по приглашению» полностью отвергалась, так как «российская демократия» не дала санкции на проведение подобных во­енных операций [37]. В 1922 году в меньшевистском журнале «Социалистиче­ский вестник» на интервенцию союзников во­обще была возложена ответствен­ность за поражение антибольшевистских сил в Гра­жданской войне: «по мере того как новый Восточный фронт превращался в фронт военной диктатуры, ин­тервен­ции и помещичьей реставрации, оборва­лось столь успешно развивав­шееся на­родное движение против большевизма».

Хотя справедливость подобных обвинений во многом подлежит сомнению, нельзя не признать очевидного факта, что интервенция стран Антанты в России окончилась неудачей. По-видимому, одну из причин этого следует видеть в отсутствии у нее широкой общественной поддержки внутри страны, учитывая, что наиболее активно призывы к ней звучали из уст российских эмигрантов.

1. Strakhovsky L.I. The Origins of American Intervention in North Russia (1918). New Jersey, 1937. P. 29.
2. National Archive of United States of America (NAUS). RG59. File 763.72119/672 1/2. P. 5 – 6.
3. Public Record Office (PRO). CAB/24/24. P. 91
4. NAUS. RG59. File 763.72119/1856 1/2. P. 1 – 2.
5. Веселаго Г.М. Документальная справка из моих мурманских бумаг за 1917 – 1918 годы. // Гражданская война на Мурмане глазами участников и очевидцев: Сборник воспоминаний и документов. Мурманск, 2006. С. 86 – 87.
6. Керенский А.Ф. Переговоры и соглашения с представителями союзников в России здесь, в Париже и Лондоне, никакого значения не имеют. // Россия антибольшевистская: из бело­гвардейских и эмигрантских архивов. М., 1995. С. 329 – 331.
7. PRO. CAB/24/55. P. 171.
8. Lansing R. The War Memoirs of Robert Lansing. New-York, 1935. P. 332.
9. Цит. по: Дэвис Д., Трэни Ю. Первая холодная война. Наследие Вудро Виль­сона в совет­ско-американских отношениях. М., 2002. С. 152.
10. Bertie F. The Diary of Lord Bertie of Thame, 1914 – 1918. Vol. 2. London, 1924. P. 248.
11. Цит. по: Гвишиани Л.А. Советская Россия и США. М., 1970. С. 35.
12. Papers Relating to the Foreign Relations of the United States, 1918, Russia. Vol. 1. Washing­ton, 1931. P. 367.; NAUS. RG59. File 763.72119/2277. P. 2.
13. Кроль Л.А. За три года. Воспоминания, впечатления, встречи. Владивосток, 1921. С. 27.
14. Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата: Воспоминания, мемуары. М., 2001. С. 369.
15. La Gazette de Hollande. 1918. March 10.; Maandag Ochtenblad. 1918. March 10.
16. Vinogradoff P.G. The Manner of Intervention in Russia. // New Europe. 1918. June 6. P. 176 – 178.
17. NAUS. RG59. File.763.72/8262 1/2. P. 2.
18. Ullman R. Britain and the Russian Civil War. Anglo-Soviet Relations. 1917 – 1921. New Jersey, 1968. P. 164.
19. Зензинов В.М. Борьба российской демократии с большевиками в 1918 году. // Россия анти­большевистская: из белогвардейских и эмигрантских архи­вов. М., 1995. С. 22.
20. Там же. С. 23 – 24.
21. NAUS. RG59. File 763.72/10731. P. 3.
22. Germany and the Revolution in Russia, 1915–1918: Documents from the Arc­hives of the Ger­man Foreign Ministry. London, 1958. P. 121.
23. NAUS. RG59. File 763.72119/1797. P. 13.
24. Соболев Г.Л. Тайный союзник. Русская революция и Германия. 1914 – 1918. СПб., 2009. С. 11 – 13.; Старцев В.И. Ненаписанный роман Ферди­нанда Ос­сендовского. СПб., 2001. С. 157 – 175.; Kennan G.F. The Sisson Documents. // The Journal of Modern History. 1956. Vol. 28. №2. P. 130 – 154.
25. NAUS. RG59. File 763.72/10879. P. 2.
26. NAUS. RG59. File 763.72SU/144. P. 5.
27. Кроль Л.А. За три года. Воспоминания, впечатления, встречи. Владивосток, 1921. С. 27.
28. Parliamentary Debates. House of Commons: Official Report. 1918. Vol. 107. №64. P. 479.
29. Российский государственный архив Военно-морского флота (РГА ВМФ). Ф. Р-133. Оп. 1. Д. 50. Л. 39.
30. NAUS. RG120. File 256. P. 17.
31. Ibid. P. 10.
32. Ibid. P. 18, 24, 25.
33. Beizer M. Restoring courage to Jewish hearts: Frank Rosenblatt’s mission in Sibe­ria in 1919. // East European Jewish Affairs. 2009. Vol. 39. №1. P. 39.
34. РГА ВМФ. Ф. Р-133. Оп. 1. Д. 50. Л. 62об.
35. Вестник Временного Правительства Автономной Сибири. 1918. 3 сен­тября.
36. NAUS. RG59. File 763.72119/3829. P. 34.
37. Kerensky A.F. Allied Policy Towards Russia (Address Delivered before the For­eign Af­fairs Com­mittee of the Labour Party). London, 1920. P. 4.

Все статьи автора «Manheim»