Кризис крепостнического строя, тормозившего развитие страны, пагубно влиял на все сферы жизни общества. Это яснее понимали мыслящие люди разных политических взглядов. После разгрома декабристов Николай I постарался сделать все, чтобы подобное более никогда не повторилось. Он понимал, что, прежде всего, необходимо взять под контроль общественную жизнь с тем, чтобы, во-первых, на ранней стадии отслеживать вредные для государства идеи и нейтрализовать их носителей, а во-вторых, внедрять в общественное сознание идеи, способные, с точки зрения власти укрепить стабильность в государстве. Правительство Николая I было не готово осуществлять коренные реформы, а лишь пыталось упорядочить существующую систему организации общества.
Революции тридцатых годов, начавшиеся во Франции и прокатившиеся по всей Европе и приведшие в движение все слои общества подтолкнули Николая в сторону охранительного консерватизма [1]. Краеугольным камнем идеологии николаевского царствования стала мысль о превосходстве православной и самодержавной России над «гибнущем Западом»[2].
Если до начала XIX в., по словам А.И. Герцена, все лучшие люди России были вместе с властью, то теперь многие из лучших людей стали активными борцами против власти. Самодержавие при Николае I впервые в истории почувствовало необходимость обоснования своего существования. Появилась нужда в официальной светской идеологии[3].
Официальная идеология, в соответствии с законами жанра, должна была прославлять прошлое, оправдывать настоящее и обещать замечательное будущее. Такая идеология получила не очень точное, но давно утвердившееся в науке название «теория официальной народности[4]. И действительно, именно Официальная Народность, словно почувствовав эту потребность пробужденного декабризмом национального сознания, первая поставила вопрос о самобытности России, о ее цивилизованной идентичности, о цели и смысле ее исторического существования. И объявила, что самодержавная Россия предназначена стать хозяйкой Европы, а стало быть, по тем меркам, и мира. Власть усвоила урок декабристов и оценила мобилизационный потенциал патриотизма[5].
Теория официальной народности выражала особенность русского национализма, что в целом соответствовало духу эпохи, которую сформулировал граф Уваров: «православие, самодержавие, народность»[6]. Его знаменитую формулу, ставшую лозунгом министерской деятельности, он сделал, перефразировав, по сути, старинный военный девиз «За Веру, Царя и Отечество!»[7].
Основная мысль министра народного просвещения такова: для того, чтобы неизбежные с течением времени перемены не вызывали кровавых смут, необходимо утвердить в новом поколении европейски образованных русских людей неразрывную связь национального самосознания с Православной верой и чувством верноподданнического долга перед царем-самодержцем [8].
Главное в «формуле» Уварова – указание на необходимость при любом движении вперед, при любой реформе, направленной на дальнейшую модернизацию и европеизацию России, обязательно учитывать самобытность ее уклада, а это положение не так просто оспорить.
По его мнению, без любви к Вере предков, народ, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру, то же самое, что лишать их крови и вырвать сердце. Необходимо было бы готовить им низшую степень в моральном и политическом предназначении. Это было бы изменой в пространном смысле. Довольно одной народной гордости, чтобы почувствовать негодование при такой мысли. Человек, преданный Государю и Отечеству, столько же мало согласится на утрату одного из догматов нашей Церкви, сколько и на похищение одного перла из венца Мономаха [9].
Другой элемент триады, самодержавие, представляет главное условие политического существования России в настоящем ее виде. Пусть мечтатели обманывают себя самих и видят в туманных выражениях какой-то порядок вещей, соответствующий их теориям, их предрассудкам; можно их уверить, что они не знают России, не знают ее положения, ее нужд, ее желаний. Можно сказать им, что от сего смешного пристрастия к Европейским формам мы вредим собственным учреждениям нашим; что страсть к нововведениям расстраивает естественные сношения всех членов Государства между собою и препятствует мирному, постепенному развитию его сил [10].
Таким образом, выходило, что западная христианская традиция расколота, а все страны из цивилизации, которые она по своей исторической миссии должна была бы одухотворять, судя по всему, погрязли в раздорах и беспорядках. Зато православные по-прежнему могли утверждать что вера обеспечивает единство русского народа, как и в незапамятные времена, и что она утверждает начала внутренней общности, чем определяет нормы поведения и убеждения как отдельного человека, так всего народа в его царей. Если христианская мораль должна идти рука об руку с политическим строем, как предусматривает схема Уварова, то принципы православия больше отвечают своей провиденциальной роли и составляют лучшую основу для национального развития, чем любая религия Запада [11].
Государственный состав, как полагал Уваров, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид по мере возраста: черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Безумно было бы противиться этому периодическому ходу вещей; довольно того, если мы не будем добровольно скрывать лицо под искусственной и нам не сродной личиной; если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий; если мы примем их за основную мысль Правительства, особенно в отношении к Народному Воспитанию. Между обветшалыми предрассудками, восхищающимися единственно тому, что было у нас за полвека и новейшими предрассудками, которые без жалости стремятся к разрушению существующего, посреди этих двух крайностей, находится обширное поле, на коем здание нашего благосостояния — твердо и невредимо укрепиться может[12].
Время, обстоятельства, любовь к Отечеству, преданность Монарху, все должно нас уверить в том, что пора нам, особенно касательно народного воспитания, обратиться к духу Монархических учреждений и в них искать той силы, того единства, той прочности, коих мы слишком часто думали открыть в мечтательных призраках равно для нас чуждых и бесполезных, следуя коим нетрудно было бы наконец утратить все остатки Народности, не достигнувши мнимой цели Европейского образования [13].
Наряду с самодержавием, находится и второе, не менее важное, не менее сильное: Народность. По мнению Уварова, Царь правит ради всеобщего блага и стоит выше классовых интересов, тем обеспечивая прочность, силу и единство общества во времена перемен [14]. Дабы Трон и Церковь оставались в их могуществе, должно поддерживать и чувство Народности, их связующее.
Вопрос о Народности не имеет того единства, какое представляет вопрос о Самодержавии; но тот и другой проистекают из одного источника и появляются на каждой странице Истории Русского народа. Относительно Народности, все затруднение заключается в соглашении древних и новых понятий; но Народность не состоит в том, чтобы идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях. И верно, интеллектуальная жизнь России 30-40-х годов во многом сводилась к попыткам разобраться в этой идее, раскрыть ее внутреннее содержание и роль в прошлом, настоящем и будущем России. Только с помощью убеждений, приобретенных таким анализом, можно было составить себе представление о месте, которое мы занимаем в сред европейских народов, и о способах воспитания и самоопределения, которые должны были выбраны нами для того, чтобы это место сделать во всех отношениях почетным [15].
Существовало несколько точек зрения на народность. Самая реакционная, но и самая влиятельная принадлежала так называемым династическим националистам. Представителями данного направления являлись: Ф.Булгарин, Н.Греч, О.Сенковский, они имели вес при дворе, и даже влияние на царя. Националисты понимали народность как патриотизм, охранительную доктрину, направленную на укрепление существующего строя и великодержавного статуса России.
Вторая группа, как их часто называли, романтические националисты, тоже была связанна тесными узами с официальной Россией. М.П.Погодин и С.П. Швырев, разделяли присущее династическим националистам почтение к самодержавию как единственной возможной политической системе. Однако, они восхищались неповторимостью России и ее народа, считали его богоизбранным, и возлагали на него миссию спасения человечества, что обеспечивало превосходство России над «загнивающим» Западом[16].
Третьи, славянофилы, видели ключ к русской народности, скорее в церкви, чем в государстве. Славянофильство беспокоило, тревожило официальную власть, она не в силах была справиться с этим явлением, осмыслить его. Власть лучше понимала либералов и революционеров, знала, как нужно относиться к ним, как справиться с этим явным врагом. Но славянофилы слишком знакомые и близкие власти, оставались ей чуждыми, далекими, непонятными. Славянофилы были свободными и свободолюбивыми людьми, идеалистами, мечтателями, в них не было прислужничества, близкого сердцу николаевской бюрократии [17]. К этой группе принадлежали: Константин и Иван Аксаковы, Алексей Хомяков, Иван и Петр Киреевские, Георгий Самарин. Они видели в царе символ единства нации, а не объект слепого повиновения. Славянофилы старшего поколения были сторонниками самодержавия: они рассматривали государство как мертвую, исключительно внешнюю форму, которая дает народу возможность посвятить себя поискам «внутренней правды». Ради достижения этой цели они требовали дарования гражданских свобод — свободы совести, свободы слова, свободы печати. Народ в их представлении не пассивный материал для приложения правительственных мер, а активная сила, развивающаяся в соответствий со своими собственными внутренними законами. Свобода самоопределения народа может быть нарушена, но не может быть уничтожена [17].
Другая группа, западники, как подразумевает ее название, была более расположена к европейским ценностям. Они считали, что путь России хотя и может отличаться от западных образцов, своих целей она должна достигнуть в рамках европейских конституционных и юридических норм, гражданских и политических прав, а не благодаря какому-нибудь русскому чуду [18].
Славянофилы, романтические националисты и западники сходились во мнениях о необходимости отмены крепостного права, законодательной реформы, свободы слова и печати.
Уваров придавал государству большую важность, поэтому он расходился во взглядах со всеми выше перечисленными направлениями.
На мой взгляд, проблема связи идей славянофилов с официальной идеологией, представляет особый интерес. Поэтому, считаю целесообразным, рассмотреть ее в данном контексте.
Нельзя не признать, что по целому ряду особенностей идеи деятелей официальной народности либо предшествовали идеям славянофилов, либо развивались параллельно. Однако, хотя эти идеи и были близки, поскольку имели одну и ту же социальную природу, они не были тождественны, и в чем –то даже имели отличия [19]. Идеи славянофилов поддержкой правительства не пользовалась. Они вызревала в недрах самого общества, в которой так нуждалось постдекабристское поколение русской интеллигенции.
Итак, в сознании тех, кто в собственном смысле слова может быть назван «славянофилами», триада «православие, самодержавие и народность» наполнялась содержанием, безусловно отличным и несходным с тем, которое вкладывалось в нее творцами-идеологами так называемой теории «официальной народности». Для славянофилов эта триединая формула была символическим выражением их идеала органической жизни, и только[20].
Проследим разницу между «государственным патриотизмом» и славянофильством. Если первая идеология прямо начиналась с «национального самообожания», то вторая удовлетворялась «национальным самодовольством». Еще важнее было то, что первая, как и подобает идеологии государственной, делала ударение на внешней политики, а у второй никакой еще внешней политики в ту пору не было[21].
Для идеологов официальной народности слова «православие» и «самодержавие» означали тот порядок, который существовал в современности: славянофилы же идеал православия и самодержавия видели в московской эпохе, где церковь им казалась независимой от государства носительницей соборного начала, а государство представлялось «земским», в котором принадлежала, по словам К. Аксакова, «правительству сила власти, земле – сила мнения»[22].
Поднятый Уваровым вопрос о народности так же не был оставлен без внимания славянофилами. Согласно официальной идеологии термин «народность», означал лишь ту совокупность черт господствующего в государстве русского племени, на которой держался данный государственный порядок; славянофилы же искали черты “народного духа” во всем славянстве и полагали, что государственный строй, созданный Петром Великим, утешает народный дух, а не выражает его.
Славянофильская идеология в своей последовательной защите народа, вопреки многим исследователям, не была основана на феодально-аристократических элементах. Славянофилы не стремились отделить разные сословия друг от друга, приписывая каждому из них свою особую систему ценностей, они настаивали на возможности общего, охватывающего все общество нравственного идеала. Им так же, не было свойственно любование «разнородностью» общества, но они настаивали на сохранении неповторимого своеобразия каждой коллективной индивидуальности, а так же то, что любое звено цепи равно необходимо и должно быть сохранено во всем его индивидуальном своеобразии. Говоря, в частности, о старой Руси, славянофилы подчеркивали одинаковость обычаев и нравственных понятий, объединяющих все сословия.
Простой народ, как полагали славянофилы, столь же нуждается в обращении, сколь и высшие классы. Изменение, по их мнению, должно произойти и в низших и в высших умах. При этом инициатива духовной перемены должна исходить от «класса народа нашего, который не исключительно занят добыванием материальных средств жизни и которому, следовательно, в общественном составе преимущественно предоставлено значение: вырабатывать мысленно общественное самосознание»[23].
Таким образом, к концу XIX в. в отечественном традиционалистском течении была предпринята попытка оформления и претворения в жизнь идеи сильной государственности с целью нейтрализации как буржуазно – капиталистической, так и революционно – социалистической альтернатив самодержавию. При этом взявшие на себя разработку новых теорий консерваторы-государственники стремились не только к сохранению «внешней оболочки» традиционной России, но и к сохранению внутренних религиозно – нравственных принципов. Для государства важно было сохранить эти принципы не столько во властных структурах, а сколько в простом народе, модернизация могла привести к большим осложнениям.
[1], [11], [14], [15], [16], [19] Виттекер Ц.Х. Граф Уваров и его время /Пер. с англ. Н.Л. Лужецкой – СПб., 1999.
[2] Русское общество 30-х годов XIX в. Люди и идеи.
[3], [4] Десятилетие Министерства народного просвещения. Спб.,1864.
[5], [22] А.Л. Янов. У истоков русской идеи.Сибирский хронограф.1999
[6] Жан Гейт. Понять Россию…взгляд со стороны.//Пер. с фр. Г.Чуршуков.-М.: NOTA BENE, 2003.
[7], [8], [9], [10] [12], [13] Доклады министра народного просвещения С. С. Уварова императору Николаю I, Оп.: Река времен. Вып. 1. М.: Эллис Лак; Река времен, 1995.
[17] Бердяев Н.Б. А.С. Хомяков. Электронный ресурс. Режим доступа: www.krotov.info/library
[18] Лосский Н. О. История русской философии. — М.,1991.
[20] Каменский З. А. Философия славянофилов. Иван Киреевский и Алексей Хомяков. — СПб.: РХГИ, 2003.
[21] Г.Флоровский //Славянски глас. София, 1921, т. 1, № 1-4,
[23] Чуева Е.А Антропологическая проблематика в культурологическом наследии славянофилов. Дис. …канд.фил наук .24.00.01/Чуева Елена Александровна.-М., 2004
Количество просмотров публикации: Please wait