Вряд ли кто-нибудь станет опровергать утверждение о том, что университетское образование в современной России находится в состоянии перманентной трансформации: изменяется базовая модель, введены и корректируются федеральные государственные стандарты, оптимизируется сеть образовательных организаций, разработаны критерии выявления «неэффективных» вузов, внедряются новые педагогические технологии и многое другое. Реформы сопрягаются с продолжающимся процессом массовизации высшего образования и резкой сменой поколений в научно-педагогических коллективах. Всё это стимулирует в обществе активные дискуссии по проблемам эффективности и качества высшего образования, сопровождающиеся обвинениями в непрофессионализме и взяточничестве преподавательского состава.

Попытка осмыслить сложившуюся ситуацию вынуждает обратиться к схожему историческому контексту. Как известно, для России весь XIX век прошел под знаком «университетского вопроса». Сложный процесс становления российских университетов на основе передовой по тем временам прусской «классической» модели осуществлялся с трудом. Правительство четырежды (в 1804, 1835, 1863 и 1884 годах) корректировало и меняло университетский устав. В конце 1850-х годов в ходе подготовки очередной реформы развернулась широкая общественная дискуссия о значении университета. На каждую университетскую реформу правительство и общество возлагали определенные надежды, однако вновь и вновь, по прошествии некоторого времени, приходилось констатировать, что усилия не оправдывали себя.

О том, что опыт прошлого сегодня становится актуальным, свидетельствует рост научных публикаций, посвященных российским университетам и университетским реформам XIX века. Историко-политический дискурс сменился социокультурным. В 2009 году опубликована монография профессора А.Ю.Андреева [1], в которой первые этапы развития университетов в России рассматриваются как процесс адаптации европейской «университетской идеи» к российским условиям. Получили широкое распространение термины-понятия «академическая культура», «университетская культура», «профессорская культура» (см. например, [2 – 6]). Авторы, прежде всего, делают акцент на значительных достижениях российских университетов, вместе с тем нельзя не заметить наличие определенных трудностей в формировании и функционировании университетских коллегий, особенно в первой половине – середине XIX века. С нашей точки зрения, представляет несомненный интерес исследование всех аспектов процесса зарождения и формирования университетской культурной традиции в России.

Цель данной статьи – культурологический анализ факторов, препятствующих развитию российских университетов на заре их становления в XIX веке, на основе экспертной оценки современника.

Таким экспертом для нас выступит Николай Иванович Пирогов (1810 – 1881), не только всемирно известный хирург, член нескольких иностранных академий, но и выдающийся деятель народного просвещения, вся жизнь которого в той или иной степени была связана с университетской работой.

Четырнадцатилетним юношей он поступил на медицинский факультет Московского университета и после его окончания в числе 20 лучших выпускников российских университетов пять лет готовился к профессорской деятельности во вновь созданном Профессорском институте при Дерптском (Юрьевском) университете. В 1832 году блестяще защитил докторскую диссертацию, некоторое время стажировался в университетах Германии, после чего занял кафедру хирургии в Дерпте. Через несколько лет плодотворной работы, в 1841 году, Пирогов был переведен в Петербург, где возглавил кафедру в Медико-хирургической Академии. Во время Крымской войны он оставил университет и отправился в осаждённый англо-французскими войсками Севастополь. По окончании войны Пирогов получил назначение на должность попечителя Одесского, а затем Киевского учебного округа, много и успешно работал для развития народного образования. В завершение своей государственной службы в 1862-1866 годах он был командирован в Германию для руководства молодыми учеными, направленными за границу для подготовки к профессорскому званию. За это время, несмотря на загруженность организаторской работой, опубликовал ряд статей, посвященных университетским проблемам (“Замечания на проект устава общеобразовательных учебных заведений” (1862), “Университетский вопрос” (1863), “Письма из Гейдельберга” (1863 – 1864)), в которых обобщил свой большой научно-педагогический опыт [7].

Н.И. Пирогов был безусловным сторонником классической модели исследовательского университета, разработанной Карлом Вильгельмом фон Гумбольдтом (1767 – 1835) на основе синтеза философских идей, сформулированных его предшественниками. Образование понималось ими как процесс самостановления, формирования (Bildung) человеческого духа, самостоятельного развития, пробуждения духовной силы личности, постоянного стремления к идеалу. В качестве фундаментальных принципов исследовательского университета были провозглашены академическая свобода и единство обучения и научного поиска.  Поэтому университетская дидактика должна была исключить любую форму авторитарной передачи знания: нельзя по-настоящему преподавать, не постигая истину каждый раз заново собственными усилиями. В этом Пирогов был твердо убежден и постоянно подчеркивал, что «отделить учебное от научного в университете нельзя» [7, С. 429].

Перенос германской (прусской) модели классического университета в условия Российской Империи требовал определенной ее корректировки. Гумбольдовский университет предполагал широкую автономию, почти полную независимость от государства профессорской коллегии со своей научной иерархией и системой ценностей. Российский университет представлял собой скорее государственное учреждение для подготовки «людей с дипломами, знаниями и правами на чины» [7, С. 456] для занятия соответствующих должностей на государственной службе, в нем научная иерархия неминуемо сопрягалась с бюрократической иерархией: и преподаватель, и студент были представлены  в «табели о рангах» [1]. Поэтому вопрос о том, «как согласить полную автономию с началом централизации в государстве» [7, С. 435], был постоянно в фокусе внимания Н.И. Пирогова: «Автономия и чиновничество нейдут вместе … В науке есть своя иерархия; сделавшись чиновною, она теряет свое значение» [7, С. 436]. Признавая за государством право на удовлетворение потребности «и в специалистах, и вообще в образованных людях», он стремится отстоять «децентрализацию» университетов, их автономию в максимально возможных границах, реалистично оценивая перспективы реформ и справедливо полагая, что «заправду можно делать только то, что внутренне необходимо и, при данных условиях, возможно» [7, С. 421].

Таким образом, в условиях крайне ограниченной университетской автономии, когда главные вопросы университетской жизни решает правительство и оно же осуществляет внешний достаточно жесткий контроль через институт попечительства, не свободный от субъективизма и поэтому малоэффективный, «всё внимание реформаторов должно быть обращено на организацию коллегии», чтобы сделать ее «сильною, прогрессивною и производительною» [7, С. 435].

С точки зрения Пирогова, именно коллегия профессоров представляет собой центральное звено, ядро университета как саморазвивающейся системы, потому что личность профессора олицетворяет науку – научный поиск, научные знания. Однако «жизненная сила» коллегий молодых российских университетов слишком слаба и не способна восстанавливаться сама собой, без «сильных периодических реставраций» со стороны государства.

Каковы же причины этой «адинамии» российских университетов? Первое, что сразу бросается в глаза, заключается в недостаточном материальном обеспечении молодых российских университетов. Действительно, и сам Пирогов в письме из Гейдельберга, сопоставляя возможности отечественных и зарубежных университетов, отмечает, что в богатой, казалось бы, России «почти от каждого преподавателя реальных наук услышишь жалобу на недостаток и скудость средств в лабораториях, музеях и т.п.» [7, С. 457].  И всё же материальные трудности – это не главное. Пирогов переносит акцент на духовные факторы – убеждения и ценностные ориентиры,  создающие устойчивую внутреннюю мотивацию к научному поиску:  «Кто не носит в себе призвания, кого высшая сила не удерживает на пути к нравственному совершенству, того нельзя удержать и деньгами на пути науки».  [7, С. 425]. Здесь  он солидарен с Вильгельмом фон Гумбольдтом, который подчеркивал, что «самые богатые академии и университеты — отнюдь не всегда те места, где наукой занимаются наиболее глубоко и благоразумно» [8]. Без твердой внутренней установки никакие «улучшения материального быта», не смогут возбудить, а главное – поддерживать интерес к научным исследованиям.  Богатые библиотеки, обширные музеи, огромные лаборатории – это, скорее, «следствия, а не причины научной деятельности». В университете должен господствовать «дух науки».

Фактически, Пирогов ставит вопрос о формировании особой университетской культуры как некого этико-детерминированного комплекса ценностных ориентаций, убеждений, норм, правил, моделей поведения, определяющих все виды внутренней и внешней профессиональной активности в рамках данного университета,  его факультетов и кафедр. Университетскую (академическую) культуру [5] принято рассматривать как особую разновидность корпоративной (организационной) культуры. Важными ее элементами являются организационная структура и система субординации, система управления организацией, механизмы контроля.

Корпоративная культура порождается сложным комплексом факторов – как внешних (социально-экономические отношения, общественные нормы и стереотипы поведения, статус организации и др.), так и внутренних (которые, в первую очередь, задает лидер, руководитель, воспроизводящий характерный для себя тип управленческого поведения) [9].

Центральной фигурой российского университета XIX века являлся профессор, избиравшийся Советом (а в ряде случаев назначавшийся министерством) на должность практически пожизненно, так как он, выходя на пенсию по выслуге двадцати пяти лет и удостоившись звания почетного профессора, мог продолжить службу, «по новому избранию в Совете» каждые пять лет. Профессор олицетворял собой ту или иную кафедру, полностью определял уровень преподавания соответствующих учебных дисциплин и научное направление исследовательской деятельности. Кроме того, ученый, занимавший профессорскую должность, получал преимущества классного чиновника: ректор университета имел чин действительного статского советника (IV класс в Табели о рангах Российской империи), ординарный профессор – статского советника (V класс), экстраординарный профессор – коллежского советника (VI класс) [2]. Лица, приобретшие ученые степени, пользовались правами личного или потомственного почетного гражданства (дворянства). Вполне понятно, что университетские профессора составляли особую группу – «ученое сословие» – отличавшуюся от прочих социальных групп образованием, родом деятельности и общественным статусом. Как отмечает Н.Н. Никс [2], для большинства московских университетских профессоров «наука была едва ли не абсолютной жизненной ценностью»; им были присущи высокий интеллект, колоссальное трудолюбие и вместе с тем скромность, высокая ответственность, самодисциплина. Повышению престижа профессуры способствовали успехи отечественной науки и рост признания российских ученых за рубежом.

Однако чиновничий статус университетских преподавателей таил в себе определенные опасности – для некоторых профессорское звание  становилось заманчивой карьерной целью. Заняв желанные должности, «искатели выгодных мест» не спешили окружать себя молодыми перспективными учениками, ревниво охраняя свои привилегии. А.И. Герцен  в 1842 году в статье «Дилетанты и цех ученых» [10] назвал таких «бюрократией науки», «ее писцами, столоначальниками и регистраторами». Д.И. Писарев вывел целый ряд подобных профессорских типов в очерке «Наша университетская наука» [11].

Таким образом, процесс формирования корпоративной культуры российских университетов осуществлялся под влиянием разнообразных ценностных установок и жизненных стратегий представителей профессорской коллегии. Многие из них, но не все, так же, как Н.И. Пирогов, «сделали самоусовершен­ствование главной задачей жизни». Результатом явилась ситуация, когда в университетской среде одновременно сосуществовали два типа корпоративной культуры – нормативная, базирующаяся на высоких университетских ценностях, и приспособленческая, чиновничья, порождающая негативные  явления, имитацию академической деятельности.

Современные исследования «негативных» культур выявили, что для сотрудников организаций, где такие культуры преобладают, характерны консерватизм, апатия, равнодушие к выполняемым обязанностям и преследование личных интересов, интриги, мелкие дрязги и сплетни [9].

Сложившаяся организационная культура, ее базовые представления являются для членов организации «естественными», само собой разумеющимися, воспринимаются ими некритично. Поэтому сотрудники, не следующие общепринятым образцам поведения, рано или поздно оказываются «в опале», между ними и их коллегами возникает «культурный барьер». Здесь не лишне напомнить, что и сам Н.И. Пирогов, несмотря на свои заслуги перед медициной, российским образованием, русским народом, по выслуге лет был отправлен в отставку без пенсии.

Итак, не используя понятия корпоративной культуры, но по сути применяя культурологический подход, Пирогов в качестве главных причин адинамии университетской коллегии выделяет «три злых недуга» – апатию (вялое исполнение обязанностей, «нерадение в делах науки и преподавания»),  непотизм (несправедливое замещение доходных должностей родственниками, кумовство) и бюрократический формализм. При этом на первое место он всё же ставит кумовство, которое, будучи тесно связанным с системой протекций, «принимает иногда грубые и уродливые формы, до­ходя даже до лихоимства» [7, С. 452].

Конечно, всякое лихоимство (взяточничество) подразумевает наличие двух взаимодействующих сторон, и в XIX веке, например, «на­ходились отцы, которые отдавали своих сыновей в пансионеры к профессорам с тем только, чтобы они их выручали на экзаменах»  [7, С. 454]. Против открытых форм взяточничества, по мнению Пирогова, должен действовать строгий правительственный контроль, который вместе с тем ни в коей мере не отменяет университетские академические свободы.

«Профессоры могут, если допустим их распоряжаться самим бюджетом, де­лить содержание между собой; тогда, чем меньше кафедр, тем выгоднее будет для них; могут нарочно оставить одну кафедру вакантной, чтобы посадить на другую двух – близких к сердцу; никто не согласится, пожалуй, признать другого, кроме себя, бо­лее достойным получать вдвое более жалованья; возможен и от­куп на кафедры. Это все может быть; но тогда для чего же оста­навливаться и не предположить также того, что и выбор на штат­ные кафедры будет делаться за деньги, дипломы будут раздавать­ся также за деньги; короче – предположить лихоимство самыми обыкновенными пороками коллегии и все законы написать с це­лью самого энергического противодействия этому злу? Ведь мы все знаем, что оно и a posteriori не невозможно в коллегиях. Но ведь мы также знаем, что дело не в законе, который можно всегда обойти, а в совестливом и разумном контроле за исполнением за­кона» [7, С. 444].

Печально сознавать, что и кумовство и лихоимство, правда, под более нейтральным названием «коррупция», сегодня по-прежнему существуют в отечественных учебных заведениях.

Против непотизма, апатии и застоя, как считал Пирогов, существует два средства – здоровое общественное мнение, для которого характерно неприятие негативных социальных практик в профессорской коллегии, студенческой среде и образованной части общества, и конкуренция при занятии вакантных должностных мест профессорско-преподавательского состава. «Если мы хотим, заправду, образовать у нас обществен­ное мнение, возбудить соревнование и действовать против непо­тизма, то мы должны всеми силами отстаивать конкурс и вводить его везде, где только представится случай.  Конкурсы непременно должны быть публичные…»  [7, С. 478].

Общественное мнение, направленное против коррупционных схем, протекционизма, бюрократического формализма в преподавательской среде, формируется, прежде всего, в условиях гласности, интенсивной научной коммуникации, полной ответственности пред лицом науки, государства и обществ, в условиях «состязания свежих сил с застоем» [7, С. 463].

Процесс формирования в российских университетах научных школ, способных устойчиво производить молодые высококвалифицированные кадры, требует особого внимания правительства и  совершается не так скоро. «Нельзя также заставить насильно профессора, чтобы он готовил себе будущего преемника, хотя и можно бы было его подстрекнуть к этой нравственной обязанности» [7, С. 463]. Поэтому Пирогов детально обдумывает и предлагает научной общественности систему взращивания молодых ученых через учреждение института доцентов. С его точки зрения, доцентство в России не должно повторять практику германских университетов, во многом воспроизводящую средневековую цеховую структуру, родовые черты которой итак проявляются во взаимоотношениях профессоров с адъюнктами. В соответствии с уставами 1804 и 1835 годов, адъюнкты рассматривались как «помощники профессоров, разделяющие с ними, по назначению Совета, преподавание, и занимающие, за болезнью или отсутствием профессоров, временно их кафедры»; в свою очередь, профессора обязаны «подавать им способ достигать высшего степени совершенства». В результате на кафедрах и факультетах достаточно часто складывалась ситуация, когда адъюнкт становился безропотным порученцем профессора во всех его практических трудах – «читал составленные им записки и продолжал, по случаю болезни или отлучки профессора, прекра­щенные лекции»; со временем адъюнкт становился «самостоятельнее, исправлял должность менее зависимо, но никогда не принимал участия в делах коллегии, и только иногда призывался в факультет для со­вещаний по своему предмету». Избранный по рекомендации своего патрона, адъюнкт «довольствовался своим неза­видным положением, только имея в виду, что рано или поздно он все-таки сделается сам профессором или опять чрез покрови­тельство, или уже по привычке к нему всего факультета» [7, С. 464] .

Эффективным механизмом устойчивого обновления, делающего университетскую коллегию живой, сильной и прогрессивной, по мнению Пирогова, может быть только конкурсный отбор наиболее перспективных выпускников, их материальная поддержка и активное вовлечение в научную деятельность. Без интенсивных исследований, постоянного научного поиска профессорская коллегия погружается в апатию, интриги и бюрократический формализм.

За почти двухвековой период эволюции российских университетов значительна часть организационных рекомендаций Н.И. Пирогова была реализована. Вместе с тем некоторые российские особенности (большие географические размеры, неоднородность экономического развития регионов, недостаточный уровень материального обеспечения многих университетов и др.) до сих пор не позволяют создать условия для подлинно свободной конкуренции и качественного конкурсного отбора преподавательского состава. В провинциальных университетах сохраняется дефицит докторов наук (может быть, не такой острый, как во времена Пирогова), «без протекции» не всегда удается выпускнику аспирантуры закрепиться в научно-педагогическом коллективе, кадровый резерв кафедр, как правило, формируется из выпускников данного университета и др. Указанные факторы благоприятствуют укоренению, консервации, постоянному воспроизводству корпоративной культуры со сложившимися неформальными практиками и отношениями. Проблема изменения (трансформации) устоявшейся организационной культуры вообще является крайне сложной. Ещё В. фон Гумбольдт отмечал, что в процессах становления университетов главная задача состоит в выборе людей, привлекаемых к научной деятельности, и в последствие «скорректировать неудовлетворительную деятельность можно только в момент разделения учреждения на отдельные составляющие» [8].

В целом, результативность университетских реформ, как это виделось Пирогову, будет обеспечена, если только «каждый из наших универси­тетов разовьет свою деятельность на просторе и на свободе; сам, по своим собственным убеждениям и применяясь к местным тре­бованиям, распределит свой бюджет, с полной ответственностью пред лицом науки, государства и общества» [7, С. 446].

1. Андреев А.Ю. Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы. М., 2009.
2. Никс Н. Н. Московская профессорская культура второй половины XIX начала XX в // Экономика образования. 2008. №3. C. 146 – 163.
3. Вишленкова, Е. А. Русские профессора. Университетская корпоративность или профессиональная солидарность. М., 2012.
4. Кантор В.К. Университеты и профессорство России // Вопросы философии. 2013. № 6. С. 16 – 28.
5. Налетова И.В., Прохоров А.В. Структура корпоративной культуры современного университета// Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2010. №12. С. 24 – 28.
6. Налетова И. В., Прохоров А. В. Академическая культура как идея университета// Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики, 2013. № 12 (38): в 3-х ч. Ч. I. C. 137 – 141.
7. Сочинения Н.И. Пирогова. 2-е юбилейное издание, значительно дополненное. Киев, 1914. Т.1. URL: http://elib.gnpbu.ru/text/pirogov_sochinenia-1_1914 (дата обращения: 10.06.2016)
8. Гумбольдт фон К. В. О внутренней и внешней организации высших научных заведений в Берлине // Неприкосновенный запас. 2002. № 2 (22) URL: http://magazines.russ.ru (дата обращения: 10.06.2016)
9. Шейн Э.Х. Организационная культура и лидерство. СПб, 2002.
10. Герцен А.И. Собрание сочинений в 8-ми томах. Т.2. М., 1975.
11. Писарев Д.И. Сочинения. В 4-х томах. Т.2. М., 1955.

Все статьи автора «Krona»