С.Л. Франк в своей книге о Ф. Ницше назовет немецкого мыслителя первооткрывателем проблемы этики «любви к ближнему» и этики «любви к дальнему»: «Одной из гениальных заслуг Ф. Ницше является раскрытие и сознательная оценка этой старой как мир, но никогда еще не формулированной откровенно и ясно антитезы между любовью к ближнему и любовью к дальнему»[1].Но необходимо отметить, что в исследовании этой проблемы Достоевский все-таки опередил Ф. Ницше, проблема любви к ближнему и любви к дальнему присутствует в романах «Преступление и наказание», «Подросток» и особенно в романе «Братья Карамазовы». Отличие Ф. Ницше от Достоевского в том, что русский писатель, руководимый христианским идеалом сострадания, не может отвергнуть своего ближнего, не может сделать его средством достижения очередного этапа эволюционного развития человечества. Счастливое будущее не может  быть воплощено за счет трагического настоящего. Ф. Ницше пишет о том, что стыдно быть человеком, личность должна превзойти себя, превратиться в результате отбора «господских» натур в сверхчеловека. Напротив, по мнению Достоевского, гармония будущего может базироваться на этике «любви к ближнему», в творчестве писателя содержатся гуманистические православные мотивы. В данном контексте любопытен диалог Ивана и Алексея Карамазовых, напомним, что Иван – атеист, но атеизм его особого рода: он не борется против Бога, а восстает против богоустроенного мира. Но христианская этика настаивает на том, что без любви к своему ближнему невозможно познать и любовь божественную. Любовь к ближнему есть своеобразное воплощение любви к Богу: «Кто говорит: я люблю Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит. И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего» (Иоанн, 4,20-21).

Именно в ХХ веке наиболее четко проявились негативные последствия процесса богоубийства. Старый Бог, как писал Ф.Ницше, был изгнан из многих людских сердец. Ушедший век показал нам, каким бесплодным оказался светский гуманизм, прошедшее столетие продемонстрировало полное бессилие остановить вакханалию насилия, кровавые войны и революции стерли из человеческого сознания  все иллюзии «царства благоденствия и свободы». Человечество сейчас стоит перед выбором: либо вернуться к христианской этике, которую проповедовал Достоевский, либо быть низвергнутым в бездну «борьбы всех против всех». Достоевский позиционировал христианство как религию любви к ближнему, если же писатель ошибался, то ближний теперь наш конкурент и объект подавления, а не брат. Достоевский проповедует любовь взамен ненависти. М. Хайдеггер писал: «Христианская вера еще будет – здесь, там, где-нибудь. Однако правящая в том мире любовь уже перестала быть действенно-действительным принципом всего совершающегося теперь. Сверхчувственное основание сверхчувственного мира, если мыслить его как действенную действительность всего действительного, сделалось бездейственным. Вот в чем метафизический смысл метафизически продумываемых слов «Бог мертв» [2].

Не принимая своего ближнего, Иван Карамазов отталкивает от себя и Бога, он отказывается от христианского идеала сострадания, совсем как Ф. Ницше прячет глаза, проходя мимо слабого или больного человека, он, как и Ф. Ницше, желает видеть «нового» человека, своеобразную вершину эволюционного процесса: «Я тебе должен сделать одно признание, –  начал Иван: – я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. Именно ближних-то по-моему и невозможно любить, а разве лишь дальних. Я читал вот как-то и где-то про «Иоанна Милостивого» (одного святого), что он, когда к нему пришел голодный и обмерзший прохожий и попросил согреть его, лег с ним вместе в постель, обнял его и начал дышать ему в гноящийся и зловонный от какой-то ужасной болезни рот его. Я убежден, что он это сделал с надрывом, с надрывом лжи, из-за заказанной долгом любви, из-за натащенной на себя епитимьи. Чтобы полюбить человека, надо чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое – пропала любовь» [3].

Таким образом, Иван Карамазов не принимает одну из главных заповедей православной религии – сострадание к ближнему.

Вернемся к анализу романа «Преступление и наказание» в свете теории Ф. Ницше. Как и Заратустра, Раскольников отвергает Бога, не верит в него. Всего несколькими штрихами писатель создает эпизод на каторге в церкви во время богослужения, подтверждающий атеизм Раскольникова: «Из-за чего, он и сам не знал  того, – произошла однажды ссора; все разом напали на него  с остервенением.

– Ты безбожник! Ты в Бога не веришь! – кричали ему. – Убить тебя надо.

Он никогда не говорил с ними о Боге и о вере, но они хотели убить его как безбожника; он  молчал и не возражал им» [4]. Но в эпилоге «Преступления и наказания» Родион приходит к вере, под подушкой у него лежит Евангелие, и этот финал романа чрезвычайно не нравился Ницше.

Если нет никаких абсолютных идеалов и «Бог умер», то нет и никаких препятствий для деления общества на избранных, которые занимают место Бога, и на «тварей дрожащих», которые обязаны подчиняться и служить человекобогу (сверхчеловеку). Раскольников в своей статье делит общество на два разряда, низший (обыкновенный) и высший (выдающийся): «Я только в главную мысль мою верю. Она именно стоит в том, что люди по закону природы разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде новое слово. Второй разряд, все преступают закон, разрушители, или склонны к тому, судя по способностям» [5].

Обратим внимание на социал-дарвинисткую терминологию, которую использует Раскольников в своей статье. В этом кратком идеологическом произведении происходит разрыв с традиционной русской культурой, разрыв фундаментальный, цивилизационный, так как русская культура отвергала социальный расизм, как и мальтузианство. Теория Раскольникова – одна из первых выраженных ипостасей сущности ницшеанства в истории литературы. Русское образованное общество с интересом восприняло немецкого автора, он был  «острым блюдом» для русской читающей публики. Ницше в начале ХХ века действительно был «модным» автором для многих отечественных интеллектуалов, но страшную расистскую сущность ницшеанства они отвергали. И Н.А. Бердяев и В.В. Розанов не могли принять подобной «модели» межличностного взаимодействия, которую проповедовал Ф. Ницше. В.В. Розанов заметил: «Ницше почитали потому, что он был немец, и притом – страдающий (болезнь). Но если бы русский и от себя заговорил бы в духе: «Падающего еще толкни», –  его бы назвали мерзавцем и вовсе не стали бы читать» [6].

Н.А. Бердяев, как бы расшифровывая глубинную сущность статьи Раскольникова о делении общества на два разряда, пишет: «Есть два понимания общества: или общество понимается как природа, или общество понимается как дух. Если общество есть природа, то оправдывается насилие сильного над слабым, подбор сильных и приспособленных, воля к могуществу, господство человека над человеком, рабство и неравенство; человек человеку волк. Если общество есть дух, то утверждается высшая ценность человека, права человека, свобода, равенство и братство. Это есть различие между русской и немецкой идеей, между Достоевским и Гегелем, между Л. Толстым и Ницше» [7].

Таким образом, различные идеологические представления о человеке и обществе имеют ярко выраженную национальную окраску и, в свою очередь, формируют соответствующий тип отношений.

В теории Раскольникова, совсем как у Заратустры, происходит разрыв со старой христианской моралью. Люди низшего сорта,  своеобразный социальный мусор, не достойны никакого сострадания. К ним неприменимы этические нормы. Сверхчеловек волен поступать с ними как считает нужным, он абсолютно свободен и не ограничен никакими моральными нормами, он становится «по ту сторону добра и зла». «Законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами, и так далее, все до единого были преступники, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь. Замечательно даже, что большая часть этих благодетелей и установителей человечества были особенно страшные кровопроливцы» [8]. Подавление слабых, несостоятельных – благо для сверхчеловека, но в конечном итоге Раскольников не оказывается на уровне идеи сверхчеловека, Родиону так и не удалось изжить в себе остатки христианской этики сострадания. Явка с повинной доказывает, с его точки зрения, не то,  что его теория не верна, а то, что он сам не принадлежит к числу великих людей, которые могут встать «по ту сторону добра и зла».

Нравственный закон христианской этики провозглашает, что всякая человеческая личность является главной ценностью независимо от того, какое социальное положение в обществе она занимает. Самый незаметный, бедный и низкий человек есть такая же бесконечная ценность, как и самый высокий.

Достоевский являлся почитателем И. Канта, именно этому философу принадлежит разработка этического постулата о том, что идея  Бога является гарантией абсолютного добра, абсолютного нравственного закона. Для Достоевского человек и Бог неразделимы: нельзя понять ни того, ни другого, не сопоставляя их. Эту мысль до Достоевского  уже высказал вели­кий немецкий философ И. Кант. Он доказал не­обходимость существования Бога на основе формирова­ния человеческой морали. Человек, осваивая культурное пространство вокруг себя, еще в детстве понимает, что он несовершенен, ему хочется быть совершенным, имея пе­ред собой некий абсолютный моральный образец. Други­ми словами, человеку необходимо возвести мораль в аб­солют. А абсолют и есть Бог. Почему это необходимо сде­лать? Потому что не абсолютная, а относительная мораль предоставляет возможность исказить ее во имя каких-то целей или идеи. Убивать нельзя, но если убить жадную процентщицу и на ее деньги выучиться, чтобы потом принести пользу людям, то стоит попробовать – рассуждает Родион Раскольников. Доносить нельзя, но если во имя искоренения врагов народа, то можно. Достоевский нас мудро предостерегает: «Если Бога нет, то все дозволено?» – вопрошает он словами своего другого героя. Если нет абсолютных норм морали, значит, любой индивид может рассуждать о морали как ему заблагорассудится и соответственно по­ступать во имя идеи, допуская убийство. Так, в конечном счете, можно истребить все человечество, сняв с себя мо­ральные запреты. Как гармонизировать цивилизацию, возможно ли в регулировании общественных отношений обойтись только правовой нормой? Достоевский утверждает, что сама идея Бога является гарантией абсолютной ценности человеческой жизни. Позднее Н.А. Бердяев достаточно определенно скажет укажет, до какой степени безнравственности может дойти личность, поставившая себя на место Бога: «Достоевский с потрясающей гениальностью раскрывает эту судьбу. Человек должен идти путем свободы. Но свобода переходит в рабство, свобода губит человека, когда человек в буйстве своей свободы не хочет знать ничего высшего, чем человек. Если нет ничего выше самого человека, то нет и человека. Если нет у свободы содержания, предмета, нет связи человеческой  свободы и свободы божественной, то нет и свободы» [9]. И Раскольников, и Кириллов являются рабами своей личности, рабами своего своеволия.

Достоевского связывала многолетняя дружба с известным философом В.С. Соловьевым. Познакомил их старший брат мыслителя –  Всеволод Соловьев. И, несмотря на достаточно большую разницу в возрасте, писатель и философ крепко подружились, вторая супруга Достоевского вспоминает: «Впечатление Соловьев тогда производил очаровывающее, и чем чаще виделся и беседовал с ним Федор Михайлович, тем более любил и ценил его ум и солидную образованность» [10].

Мыслители беседовали на разные темы: о бессмертии и сущности вечности, затрагивался также вопрос о роли религии как регуляторе общественных отношений. В.С. Соловьев ценил все романы Достоевского, но особенно высоко отзывался о «Преступлении и наказании», где, по мнению философа, главный герой – Раскольников – является своеобразным прообразом сверхчеловека, живой иллюстрацией к философии Ф. Ницше. Уже после смерти писателя В.С. Соловьев, отмечая популярность философии Ницше в России, напишет эссе «Идея сверхчеловека» (1899). Для России конца XIX века Ф. Ницше действительно был «модным» автором, особенно среди декадентской молодежи. Деструктивная сторона ницшеанства очень ясно предстает перед В.С. Соловьевым. В ницшеанстве происходит разрыв со старой гуманистической моралью, презираются слабые и больные, сторонники Ф. Ницше присваивают себе исключительное место в социальной иерархии общества, этим «господским» натурам позволено все, так как их воля есть верховный закон для прочих. Кроме этических, религиозных и эстетических аргументов в пользу ущербности и опасности ницшеанства для цивилизации, В.С. Соловьев выдвигает еще один неопровержимый тезис: если сверхчеловек ставит себя на место Бога, то он должен быть бессмертным. Бог есть Абсолют и он вечен, но вечен ли сверхчеловек? В.С. Соловьев в своей статье, критикующей основы ницшеанства, отметил: «Сверхчеловек должен быть прежде всего и в особенности победителем смерти – освобожденным освободителем человечества от тех существенных условий, которые делают смерть необходимою, и, следовательно, исполнителем тех условий, при которых возможно или вовсе не умирать, или, умерев, воскреснуть для вечной жизни. Задача смелая. Но смелый – не один, с ним Бог, который им владеет» [11]. Какое бы высокое положение в обществе ни занимал человек, какое бы сверхъестественное и абсолютное значение ни имела его личность, человек смертен, а это значит, что самый великий человек и самый последний станут абсолютно равны между собой самим фактом конечности человеческой жизни. Смерть стирает любые преимущества сверхчеловека перед простой личностью. И Наполеон,  и Раскольников  абсолютно  равны самим фактом того, что человек является тленным существом, а все превосходство сверхчеловека обращается в конце жизни в ноль – такова основная идея русского философа.

В философии Ф.Ницше поражает, прежде всего, бессмысленность претензий. Человек не может занять место Бога, и именно тщетность подобных попыток отразил в своем романе «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевский.

М. И. Туган-Барановский в своей статье о писателе отмечал: «Вне Бога  человек утрачивает свою бесконечную ценность – таков ответ  Достоевского на вопрос об основании идеи самоценности личности. Нравственный закон самим фактом существования требует признания Бога. Таким образом разрешается Достоевским проблема Бога – в полном соответствии с философией Канта, постулирующей Бога как единственно возможную основу нравственного закона. Человек обладает бесконечной ценностью потому, что обладает нравственным сознанием; в его нравственном сознании отражается Божественный разум; на человеке почиет  отблеск Божества, сообщающий свою бесконечную ценность и носителю нравственного сознания – человеку»[12].

В итоге Раскольников так и не смог встать «по ту сторону добра и зла», не смог стать аморальной личностью, не смог унять зов совести, который формирует православная религия. Достоевский в своих записных тетрадях, предшествовавших написанию романа «Преступление и наказание»,  отметит одну из главных идей этого произведения: «Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного» [13].  Достоевский сближает мораль и религию, совесть в большой мере формируется религиозными идеалами: «Единый суд – моя совесть, то есть судящий во мне Бог»[14].

Теория Раскольникова содержит в себе преступные элементы, элементы социального расизма. Главный герой романа, выдвигая идею разделения общества на два разряда, становится перед дилеммой: к какому же разряду отнести свою сестру и мать, если к «низшему», то сам Раскольников является потомком «плебеев», в нем нет ничего «сверхчеловеческого», а к высшему разряду не позволяет их отнести сам разум Раскольникова. Позднее Ю.Ф. Карякин в своем фундаментальном исследовании отметит всю опасность деления общества на «высших» и «низших», на «рабов» и  их «хозяев». Опасность в таком подходе к структуре общества он видит в невозможности остановить цепную реакцию насилия в дальнейшем: «Старуха-процентщица по этому списку – лишь самая вредная «вошь». С нее дело лишь начинается, но далеко не кончается. Здесь – неизбежность «цепной реакции» [15].  История всецело подтвердила правоту этого тезиса. Опасность для цивилизации подобных идей еще и  в том, что деление общества на «господ» и «рабов», на демиургов исторического процесса и на «тварей дрожащих» может держаться только на постоянном насилии, перманентной войне  «всех против всех».

И хотя писатель выступает против свободы от Бога, но за свободу с Богом, он в качестве эксперимента позволяет своему персонажу идти дорогой неограниченной свободы. Потеряв нравственный Абсолют, Раскольников теряет и собственную свободу, становится рабом и жертвой своей расистской теории: Родион духовно убивает себя. Тем самым Достоевский убедительно доказывает, что не может быть «все дозволено», потому что человек есть уменьшенная копия Бога, его подобие, а это значит, что самая незначительная личность имеет великое и безусловное значение. Раскольников убивает другого человека  и одновременно себя, убивает все человеческое в своей личности, и никакие «великие» цели, никакие «наполеоновские планы» не могут оправдать насилие. Н.А. Бердяев в своей книге о Достоевском пишет: «Раскольников, который мнил себя Наполеоном, великим человеком, человекобогом, преступив границы дозволенного богоподобной человеческой природой, низко падает, убеждается, что он не сверхчеловек, а бессильная, низкая трепещущая тварь» [16].

Но трагедия Раскольникова не означает, что свобода является абсолютным злом, лишь ложно направленная свобода погубила Родиона, но это не значит, что человека нужно держать в «ежовых рукавицах» и принуждении, под страхом тотальной власти. Трагедия Раскольникова поучительна для любого человека, потому что, в конечном итоге, она есть гимн свободе.

Одним из аспектов основной проблемы романа «Преступление и наказание» является еще и в то, что Достоевский предупреждает читателя о серьезной опасности крайнего индивидуализма, когда отдельная личность ставит себя много выше общества, любого его члена и его морали, когда она желает выйти из той системы координат, которая существует в социуме. И в этом принципиальное отличие позиции русского писателя от философских систем экзистенциалистов, в особенности атеистического направления. Раскольников – это, безусловно, персонаж, связанный с экзистенциальной проблематикой, но он помещен в контекст русской традиционной культуры, где личность не своеобразный обособленный атом, а средоточие многих человеческих связей. В своем письме брату Достоевский так выражает одну из главных «педагогических» идей романа «Преступление и наказание»: «Неразрешимые вопросы встают перед убийцею, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце. Чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощутил тотчас, как совершил преступление, замучило его. Закон правды и человеческая природа взяли свое»[17].

Своеобразная опасность атеистического направления экзистенциализма заключается в том, что нет той высшей силы, благодаря которой человек может соизмерять нравственность или аморальность собственного личностного выбора. Для Достоевского   эталон нравственности –  Христос, отвергнув его, можно отринуть от себя и нравственность. Закон нравственности, сформированный христианством, объективен, а в атеистическом экзистенциализме  нравственность субъективна, она зависит от индивида и всевозможных жизненных обстоятельств. В.Я. Кирпотин пишет: «Достоевский обосновывал надындивидуальное, объективное значение нравственности религией, Христом. <…> Норматив экзистенциалистской нравственности – это смерть в согласии с самим собой, но экзистенциализм снимает конфликт между личностью и миром и сосредотачивает его в самой личности, что приводит к утрате объективного критерия нравственности. Внутреннее умиротворение, внутреннее согласие с самим собой и есть высшее нравственное состояние»[18]. Философия поступка для большинства представителей атеистического экзистенциализма определяется изнутри, из самопонимания собственной личности,  никакая внешняя сила не может властвовать над человеком. Ж.П. Сартр, например, пишет о том, что человек не только свободен в принятии своего решения, но и несет полную ответственность за свой поступок. Но человек, обладающий свободой принятия решения, может выбрать не только конструктивную форму действия, но и совершить нечто противоречащее норме морали. Достоевский, а вместе с ним и многие представители русской религиозной философии, настаивают на том, что личность не может полностью обособиться от окружающих, ибо социум, состоящий из «одиноких индивидов», как в атеистическом экзистенциализме, сразу же превращается в арену борьбы «всех против всех». «И так как всякое обособление по существу взаимно – так как, обособляя себя от других, мы тем самым имеем и их, как существа, обособленные от нас, – пишет в своей книге «Непостижимое» С. Л. Франк, – то это метафизическое состояние мира есть бесконечная борьба всех против всех, – мир, в котором  властвует грабеж и убийство. Здесь не только homo homini lupus (человек человеку – волк), здесь, в метафизической глубине, ens enti lupus – каждое сущее есть «волк» для каждого сущего. Но эта борьба бесконечна и абсолютно безнадежна; так как бытийственно каждое частное и единичное существо связано с другими, нуждается в них, имеет в них опору своего бытия, эта борьба есть бесконечное самоуничтожение, самораздирание и самоубийство – в чем и состоит адская мука земного бытия» [19].

Критикуя социальные системы Г. Гегеля и К. Маркса, Достоевский был на стороне личности, которая есть высшая ценность. Никакое «великое» социальное строительство, никакая «спасительная» общественная система не может быть построена на насилии над отдельной личностью.

1. Франк С.Л. Сочинения. – М.: Правда, 1990. С. 15.
2. Хайдеггер М. Истоки художественного творения. – М.: Академический проект, 2008. С. 353.
3. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 9. – Л.: Наука, 1988-1996. С. 470.
4. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 5. – Л.: Наука, 1988-1996.  С. 515.
5. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 5. – Л.: Наука, 1988-1996.  С. 246.
6. Розанов В.В. Уединенное. – М.: Политиздат, 1990. С. 49.
7. Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли ХIХ века и начала ХХ века // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. – М.: Наука, 1990. С. 144-145.
8. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 5. – Л.: Наука, 1988-1996. С. 246.
9. Бердяев Н. А. Смысл творчества.- М.: АСТ, 2002. С. 426.
10. Достоевская А. Г. Воспоминания. – М.: Правда, 1987. С. 277.
11. Соловьев В. С. Сочинения в II томах. Т. 2. – М.: Мысль, 1990. С. 290.
12. Туган-Барановский М. И. Нравственное мировоззрение Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов.- М.: Книга, 1990. С. 132.
13. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 14. – Л.: Наука, 1988-1996. С. 56.
14. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 14. – Л.: Наука, 1988-1996. С. 403.
15. Карякин Ю. Ф. Достоевский и канун ХХI века. – М.: Советский писатель, 1989. С. 48.
16. Бердяев Н. А. Смысл творчества.- М.: АСТ, 2002. С. 440.
17. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 15. – Л.: Наука, 1988-1996. С. 319.
18. Кирпотин В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова (Книга о романе Достоевского «Преступление и наказание») – 4-е изд. – М.: Худож. лит., 1986. С. 320.
19. Франк С.Л. Сочинения. – М.: Правда, 1990. С. 536-537.

Все статьи автора «lordd2»