Английская литературная традиция характеризуется проявлением дидактизма, обращением к морально-этической проблематике, что нашло яркое отражение в эпоху викторианства. «Это происходит из-за сильного влияния на английский менталитет евангелизма в различных его видах» [1,с.5]. Специфику викторианства (как принято называть Х1Х век в Англии) можно определить как единство прагматизма и своеобразного идеализма (особенно в сфере морали), индустриализма и евангелизма. Исходным моментом развития жанровых форм романа в Англии Х1Х века является роман исторический и опыт его создателя В.Скотта. Обращение многих английских писателей-викторианцев к историческому прошлому выявляло новые концепции истории в иных общественных условиях по сравнению со временем, когда творил Скотт. Характеризуя викторианскую эпоху, Е.Сомова отмечает, что «на фоне борьбы религии и научного знания в общественном сознании обостряются споры вокруг проблем веры» [2,с. 125]. Освещая этапы развития английского исторического романа в середине XIX века, А.Сандерс  говорит о появлении его новой модификации «религиозно-исторического» романа [3,p.151]. Религиозно-философские поиски английского исторического романа ярко воплотились в творчестве Ч.Кингсли, Н.Уайзмена, Д.Г.Ньюмена, связанных с  трактарианским (оксфордским) движением. Христианские идеи нашли отражение и в исторических романах Э.Бульвер-Литтона, Ч.Рида, Дж.Элиот, Ч.Диккенса и У.Теккерея.  Но прослеживалась и связь с вальтерскоттовской моделью романа: в сюжетно-фабульной основе романа лежит проблема выбора и испытания героя, позиция самого героя в восприятии истории и определении собственного места в ней.

Для В.Скотта был характерен беспристрастный «нейтральный», как его называет Э.Сандерс, герой [3,p.16], который, будучи вовлеченным в исторический конфликт, мог симпатизировать и якобитам и ганноверцам, и диким шотландским горцам и противникам восставших, простоте и суровости патриархальных нравов и преимуществам централизованной сильной государственности. Таковы Эдуард Уэверли («Уэверли»), Фрэнк Осбальдистон («Роб Рой»), Маркем Эверард («Вудсток») и другие герои Скотта.

Вариацией «нейтрального» героя Скотта можно считать Филимона в романе Ч.Кингсли «Ипатия» (1853). Видное духовное лицо и известный писатель Ч.Кингсли рисует облик Александрии V века, выявляет духовные тенденции, которые определили развитие западноевропейской цивилизации. Филимон признает ценность языческого знания, платоновской философии о новом рождении души. Молодой монах идёт в мир, чтобы познать его, и становится участником религиозного конфликта, связанного с последними днями языческой философии и утверждением христианства. Юношу привлекают чистота, благородство и ум Ипатии, философа-неоплатоника, чьё учение он всё-таки  отвергает в силу его созерцательности и, как следствие, аскетической холодности и равнодушия. Соблюдая свою чистоту, Ипатия остается равнодушной к просьбе о помощи Пелагии. Она боится запятнать себя общением с падшей женщиной. Пелагия же, приобщившись к христианству, находит силы для нравственного возрождения. Сторонник новой церкви Филимон осуждает изуверство монахов-фанатиков, растерзавших Ипатию. Смысл романа  в утверждении человечности христианства, вечных категорий «красота», «добро», «душа», которые осмыслялись неоплатонизмом. Познав суетность  и порочность мирской жизни, Филимон удаляется из мира в монашескую обитель, посвящая себя служению Богу и людям.

Своеобразным рупором идей автора становится Рафаэль, лучший ученик Ипатии, принявший впоследствии христианство. Рафаэля не удовлетворяет абстрактный гуманизм философии Ипатии, и он идёт «искать человека», чтобы реализовать себя не в созерцании божества, а в земных заботах о тех, кто нуждается в поддержке. Испытав мучения духовного разлада, пройдя через сомнения и неверие, Рафаэль утверждает принципы активного служения Богу. «Я убедился, что так называемое прекрасное, великое, небесное, в сущности, совершенно земные понятия. Духовный же мир зиждется не на познаниях ума, а на нравственности и управляется справедливостью…из чувства долга мы не должны избегать соприкосновения с грязным и отвратительным…самое высокое как раз и заключается в исполнении самых простых обязанностей…»[4,с.296].

Библейские реминисценции связаны в романе с мотивами Экклезиаста: «Я хотел показать вам новых врагов в старом обличье, ваше собственное лицо в тоге и тунике. Поскольку тот же самый дьявол, который искушал древних египтян, искушает и нас, тот же самый Бог, который мог бы спасти этих древних египтян, если бы они пожелали, может спасти и нас, если мы пожелаем. Их грехи – наши, их судьба – наша судьба. Нет ничего нового под солнцем. То, что случилось, повторится опять» [2,с.144]. Мысль о повторяемости прошлого, об истории человечества как истории духовного осознания «вечных» идей звучит и в исторических романах крупнейших писателей-викторианцев Ч.Диккенса и У.Теккерея.

Ч.Диккенс рисует героя, который напоминает условные, «связующие» образы в романах шотландского романиста. Так, Чарльз Дарней («Повесть о двух городах»,1859) добровольно отказывается от аристократических привилегий и родового имения, осознавая, что его род на протяжении столетий приносил людям зло, страдания, унижение. С другой стороны, он не может принять бессмысленной ярости якобинского террора, сметавшего и виновных и безвинных. Сужение нейтрального героя  Скотта до состояния полуясности происходит и в романе «Барнеби Радж»(1841). Эта «полуясность» связывается с мотивом безумия.  Безумие Барнеби подчеркивает безумие толпы, не способной контролировать свои действия, безумной в своей ярости. Мотив безумия связан и с образом Гордона, беззлобной, но слабой и неуравновешенной личности, не способной ни предвидеть действий толпы, ни тем более руководить ею. Тема безумия раскрывается Диккенсом не только через героев, но и через события. Безумство охватывает сотни людей, «заразительное безумие распространилось, как страшная злокачественная лихорадка» [5,Т.8,с.484]. Вот как романист описывает бунтующую толпу: «Все это – ряды сатанински свирепых лиц, освещенных кое-где дымным огнем факелов, безумные глаза, качавшийся в воздухе лес палок и железных прутьев, ошеломляющий кошмар…множество фантастических видений,…которые невозможно было охватить за один этот страшный миг, – все пронеслось и скрылось…промчалась толпа, сеявшая на своем пути ярость и разрушение…»[5, Т.8, с.464].

Однако в данном романе мотив безумия раскрывает и другой аспект философии Диккенса – он связан с образом детства. Барнеби – «взрослый ребёнок», он вырос, но остался ребенком по уму, по мировосприятию. Его странные речи полны мудростью, открытой только чистой душе ребёнка. Здесь реализуется архетип божественного младенца, который  часто воплощался у Диккенса в образах героев-детей (Оливер Твист, Нелли, Флоренс, Эмми и др.).

Мотив безумия вновь повторяется при описании бунтующей толпы в «Повести о двух городах». Присутствует этот мотив и в образной системе. Безумство доктора Маннета связывается не только с его болезнью, но и бесплодными попытками воспротивиться сначала  произволу властей, а затем слепой ярости толпы, осуждающей Дарнея на смерть. Своего рода безумием является  фанатичная ненависть и жажда мести мадам Дефарж, которые лишают её человечности. Диккенс трактует события Великой французской революции как неизбежное возмездие за страдания народа, как последствие прошлого зла. Любопытную параллель между «Повестью о двух городах» Диккенса и «Историей Марии Ансель» Теккерея, рисующей Париж во время якобинской диктатуры, проводит И.Катарский, отмечая, что Диккенс, как и Теккерей, «признает законность неумолимости народа к своим врагам, но…сокрушается о невинных жертвах»[6,с.242].

В исторической концепции Диккенса важна идея повторяемости, которая лейтмотивом заявлена уже в начале романа: «Это были лучшие из времен, это были худшие из времен…это время настолько походило на настоящее…». Концепция истории Диккенса в какой-то степени напоминает видение истории Теккереем: внешние особенности, мода, законы и нравы меняются, но человек остается подверженным ошибкам, узнаваемым, знакомым под маскарадным костюмом  во все времена. Как многие викторианцы, Диккенс выбирает путь компромисса, примирения. Но примирение это наступает лишь в частной жизни, не проникая в сферу общественную. Диккенс обращается к принципам христианского гуманизма, утверждает ценность нравственной личности: «он показывает личность, скорее способную содействовать историческому процессу частным решением, чем общественным поступком»[3,p.93]. Отсюда в романе один из лучших психологических портретов, образ Сидни Картона, с которым связана тема нравственной смерти и последующего воскрешения.

Исторической концепции У.Теккерея присущ фатализм. Формула Экклезиаста выражает представления Теккерея о мировом порядке, история человечества оказывается «бегом по кругу»: «Да и есть ли новые сюжеты?…Разве не на первых же страницах истории берут своё начало ложь и любовь?…Солнце светит сегодня так же как в первый день творения…Что может быть нового под солнцем?» [7,Т.8,с.11]. Теккерею свойственно гротескное видение истории. «История мира – это великая драма», люди в этой драме актеры, марионетки, разыгрывающие пьесу по чужому сценарию, а сама жизнь – лотерея, ярмарочный балаган. Традиции философии скептицизма прослеживаются у Теккерея в понимании категорий добра и зла. Мир он рассматривает как соединение в различных пропорциях добра и зла, света и тьмы. Причем человек – порождение тьмы (материи), которая заключила душу в оковы плоти. «Зло,- пишет он матери в1839 г.,- материально по своей природе…Добро же вечно, независимо от материи и существует, несмотря на неё…Зло умирает вместе с телом…»[8,V.I, p.402-403]. Не находя возможности изменить дурную материальную сторону жизни, писатель ищет выход в обращении к духовному началу, «абсолютная Правда – вот что такое Бог» [8,V.II ,p.206].

Теккерей увлекался «философским  радикализмом» И.Бентама и Дж. Милля. Он придерживается теории Милля, что основа общественной жизни – частные интересы, эгоистические побуждения. Так, показывая в «Истории Генри Эсмонда»(1852) непрерывную борьбу партий (тори и виги), Теккерей дает понять, что политические лозунги прикрывали столкновение частных прагматических интересов: «…среди выдающихся деятелей, окружавших королеву, не было ни одного, кто обладал бы ясным политическим планом, не подчиненным корыстным и эгоистическим целям. Сент-Джон всегда старался для Сент-Джона, Харли – для Оксфорда, Мальборо – для Черчиля» [9, с.419]. Писатель изображает смутное время правления королевы Анны, когда складывалась английская конституционная монархия, шла острая борьба за престол между Стюартами и Ганноверской династией, имевшая большое значение для дальнейших судеб страны и народа. Но для Теккерея первейшее значение имеют не исторические события, а люди – участники этих событий. В предисловии к роману он определяет свою задачу писателя-историка как «воссоздание истории частных дел». Особенность теккеревского романа – в субъективизации истории. Соотнося личный опыт с историческим опытом, Эсмонд передает свои ощущения и впечатления и никогда не имеет беспристрастности всеведущего рассказчика Скотта. Обращение к малым частным историям обыкновенных людей заставляет писателя вести поиски исторических перспектив в сфере частной жизни, личной приверженности  гуманистическим принципам. Это и определяет философско-нравственную проблематику романа Теккерея. Будучи участником политического заговора, войны за «испанское наследство», Эсмонд видит реальную подоплеку исторических событий, деятельности «великих» личностей и сознательно отстраняется от общественной деятельности. Жизненный итог Эсмонда – обретение семьи, забота о дорогих ему людях, осознание ценности для человека «идиллического мира», «где нет ничего чужого, случайного, непонятного, где восстанавливаются подлинно человеческие отношения…»[10, с.265]. Идея «отчуждения от истории» вписывает концепцию Теккерея в контекст художественных и этических поисков викторианской литературы.

Таким образом, моральная проблематика, религиозно-философские искания писателей-викторианцев, апелляция к принципам гуманизма определяют христианский аспект английского исторического романа XIX века.

1. Проскурнин Б.М. Английский политический роман Х1Х века: Очерки генезиса и эволюции.  Пермь, 2000.
2. Сомова Е.В. Античный мир в английском историческом романе XIX века. М., 2008.
3. Sanders A. The Victorian Historical novel, 1840-1880.  L., 1978.
4. Кингсли Ч. Ипатия /Пер.Н.Белозерской.  М.,1936.
5. Диккенс Ч. Собр. соч.: В 30 тт. М.,1958.  Т.8.
6. Катарский И.М. Диккенс. Критико-биографический очерк.  М.,1960.
7. Теккерей У.М. Собр. соч.: В 12 тт.  М.,1974-1980. Т.8.
8. Thackeray W.M. The Letters and private papers in 4 vol. Ed. By G.N. Ray.Cambridge. Harvard university press. 1945-1946.  V.1.
9. Теккерей У. История Генри Эсмонда /Пер.Е.Калашниковой.  М., 1989.
10. Бахтин М.М. Литературно-критические статьи.  М., 1986.

Все статьи автора «Маслова Марина Арнольдовна»