Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ КАК АПОЛОГЕТ МАРКСИЗМА: К ВОПРОСУ ОБ ИНТЕРПРЕТАЦИИ НЕКОТОРЫХ ФРАГМЕНТОВ РОМАНА «БЕСЫ»

После выхода уникального социологического романа Достоевского «Бесы» его читатели весьма условно разделились на две антагонистические группы. Первая из них может быть названа «консервативно-охранительной», своеобразным латентным порождением III жандармского отделения с вневременной диктатной стратегемой «надзирать и наказывать» (М.Фуко). Вторая страта  может быть названа перманентно –  революционной и анархической, жаждущей разрушения старой социальной системы. Первое сообщество читателей достаточно благосклонно приняло роман «Бесы», вторая же группа подвергла его во многом несправедливой и предвзятой критике. Например, вождь мирового пролетариата В. И. Ленин позиционировал роман как произведение «архискверное», «реакционное», чрезвычайно схожее с памфлетом Крестовского «Панургово стадо»[1, c. 62]. Нам представляется, что если бы лидер партии большевиков внимательно ознакомился с текстом «Бесов», а не бегло перелистал книгу, как это утверждал в своих воспоминаниях Н. Валентинов,  то, возможно, он бы переменил свое негативное отношение к творчеству Достоевского. По нашему мнению, величайший «охранительный роман» русской литературы можно рассматривать как блестящую апологетику идей К. Маркса. Оба мыслителя поднимают проблему «казарменного коммунизма», рассматривают диалектику цели и средств ее осуществления, анализируют последствия концепта «всеобщего социального нивелирования» и т. д. Общеизвестно, что в основу романа  легло «дело С.Г. Нечаева», которое с неуемным интересом изучал не только наш выдающийся соотечественник, но и автор «Капитала».   Возник удивительный исторический парадокс: философ-революционер, ниспровергатель капитализма, защитник всех «униженных и оскорбленных, эксплуатируемых» и «писатель-реакционер», «махровый консерватор», «клерикал» собеседник К. П. Победоносцева и В. П.  Мещерского абсолютно одинаково оценивают «нечаевский процесс», раскритиковывая тот идеал «казарменного коммунизма», который идеолог «народной расправы» изложил в своем катехизисе. Впрочем, К. Маркс в своей работе приводит убедительные доказательства, что знаменитый катехизис имеет еще одного предполагаемого  соавтора – анархиста М. А. Бакунина. Попытаемся сопоставить высказывания некоторых персонажей романа «Бесы» и оценку «грубого коммунизма», которую осуществил в своих работах «Альянс социалистической демократии и международное товарищество рабочих» и «Философско-экономические рукописи 1844 года» К. Маркс.

Наиболее примечательным в свете наших размышлений является монолог героев «Бесов» из главы «Иван-царевич», где персонаж П. Верховенский, рассуждая о знаменитой тетради Шигалева, произносит:

« –У него хорошо в тетради, – продолжал Верховенский, – у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы; их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза. Шекспир побивается каменьями, вот Шигалевщина! Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот Шигалевщина! Ха-ха-ха, вам странно? Я за Шигалевщину! <…>

– Слушайте, Ставрогин: горы сравнять – хорошая мысль, не смешная. Я за Шигалева! Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. В мире одного только недостает, послушания. Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Всё к одному знаменателю, полное равенство. “Мы научились ремеслу, и мы честные люди, нам не надо ничего другого” – вот недавний ответ английских рабочих. Необходимо лишь необходимое, вот девиз земного шара отселе. Но нужна и судорога; об этом позаботимся мы, правители. У рабов должны быть правители. Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет Шигалев пускает и судорогу, и все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно чтобы не было скучно. Скука есть ощущение аристократическое; в Шигалевщине не будет желаний. Желание и страдание для нас, а для рабов Шигалевщина»[3, с. 322-323].

1. П. Верховенский произносит: «Всё к одному знаменателю, полное равенство. “Мы научились ремеслу, и мы честные люди, нам не надо ничего другого” – вот недавний ответ английских рабочих. Необходимо лишь необходимое, вот девиз земного шара отселе». Стоит заметить, что К. Маркс критически относился к подобной идее равенства в гарантированном минимуме потребления материальных благ, равенства зарплат и т.д. По мнению родоначальника научного социализма, равенство в нищете и регламентированном достатке не есть коммунизм. Фраза П.  Верховенского о том, что «необходимо только необходимое» не есть девиз социалиста, а лозунг мошенника, тезис мелкого буржуа и мещанина. В своей интереснейшей работе «Философско-экономические рукописи 1844 года», о которой очень высоко отзывались Г. Лукач [6], Г. Маркузе [10] и Э. Фромм [11],  автор «Капитала» разграничивает два подхода к проблеме экономического аскетизма, когда «необходимо лишь необходимое». Первый подход к данной проблеме –  это концепт, сформировавшийся в рамках классической буржуазной политэкономии, проповедующий этику самоограничения, сбережения и минимизации трат: «Эта наука о чудесной промышленности есть в то же время наука об аскетизме, и ее истинный идеал, это – аскетический, но занимающийся ростовщичеством скряга и аскетический, но производящий раб. Ее моральным идеалом является рабочий, откладывающий в сберегательную кассу часть своей заработной платы, и она даже нашла для этого своего излюбленного идеала нужное ей холопское искусство – в театре ставили сентиментальные пьесы в этом духе. Поэтому политическая экономия, несмотря на весь свой мирской и чувственный вид, есть действительно моральная наука, наиморальнейшая из наук. Ее основной тезис – самоотречение, отказ от жизни и от всех человеческих потребностей» [7, с. 602]. Отказаться от всех жизненных потребностей – это отнюдь не означает исповедовать коммунистическое мировоззрение, а, напротив, придерживаться  мировоззренческой позиции буржуазных политэкономов. Наиболее отчётливо подобный психосоциологический феномен личности Достоевский выразил в образе Гани Иволгина из романа «Идиот», который признается князю Мышкину в том, что, даже сказочно разбогатев, «будет донашивать старый сюртук». Второй подход – это идеал коммунизма, который, благодаря мощному развитию производительных сил человечества, преодолеет мелкобуржуазную идею «равенства в нищете». Именно тогда будет создан новый тип гармоничного человека, развивающегося во всей индивидуальной полноте, полностью проявляющий себя, свободно планирующий  самые разнообразные векторы личностного роста, преодолевший гобсековскую идею «аскетического самоограничения»: «Цель социализма, по Марксу, – эмансипация человека, а эмансипация – это то же самое, что и самореализация человека внутри процесса производственных связей и единение человека с природой. Цель социализма для него – развитие каждого индивида как личности» [11, с. 394]. Речь не только о материальном достатке абстрактного рабочего, но и о всестороннем развитии homo, идее снятия тотальности отчуждения, возврату к утраченному себе.  Безусловно, в этом критическом отношении к концепту «минимизации потребления» К. Маркс, бесспорно, полностью солидарен с Достоевским.
2. П. Верховенский в главе «Иван-царевич» произносит: «Рабы должны быть равны. Без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот Шигалевщина! Ха-ха-ха, вам странно? Я за Шигалевщину!» Стоит заметить, что подобные идеи не имеют ничего общего с идеями коммунизма К. Маркса. В идеях Шигалева чрезвычайно рельефно отображается зависть ко всему, что выше его, желание полностью уничтожить все отличия между людьми, нивелировать всех в рамках социально-экономического статуса, разрушить аристократическую культуру и т.д. Безусловно, все вышеперечисленные идеи имеют мелкобуржуазное происхождение, их никак  нельзя отождествлять с коммунизмом. В своей работе «Философско-экономические рукописи 1844 года» К. Маркс писал: «Этот коммунизм, отрицающий повсюду личность человека, есть лишь последовательное выражение частной собственности, являющейся этим отрицанием. Всеобщая и конституирующаяся как власть зависть представляет собой ту скрытую форму, которую принимает стяжательство и в которой оно себя лишь иным способом удовлетворяет.<…> Грубый коммунизм есть лишь завершение этой зависти и этого нивелирования, исходящее из представления о некоем минимуме. У него — определенная ограниченная мера. Что такое упразднение частной собственности отнюдь не является подлинным освоением ее, видно как раз из абстрактного отрицания всего мира культуры и цивилизации, из возврата к неестественной  простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека, который не только не возвысился над уровнем частной собственности, но даже и не дорос еще до нее» [7, с. 586].  Нам представляется, что в вышеуказанной цитате немецкого мыслителя чрезвычайно остро критикуется идея «стадного равенства», о котором твердит П. Верховенский, завистливого непринятия всего, что выше тебя, жажда всеобщего нивелирования, «исходящее из представления о некоем минимуме». Поскольку Достоевский знал лишь одну работу К. Маркса («Нищета философии») и формировал свое представление о «научном коммунизме» на основе газетных статей о «деле С.Г. Нечаева», а также сочинений Фурье, Сен-Симона, Оуэна,  Консидерана, Кабе и Прудона [2, с. 108]. В его творческом сознании сформировалась ошибочная идеологема, что представители социалистической идеологии  якобы желают «Цицерону отрезать язык, Копернику выколоть  глаза, Шекспира побить каменьями». Как совершенно справедливо писал по данному поводу К. Маркс, что коммунисты не «отрицают мира культуры и цивилизации». Впрочем, приведенный выше отрывок из ранней работы автора «Капитала» констатирует, что тайну частной собственности не смогли постичь не только М.А. Бакунин и С.Г. Нечаев, но и, разумеется, сам Достоевский, который  выдает мелкобуржуазные взгляды Шигалева и П. Верховенского с их маниакальной жаждой «всеобщего нивелирования» за аутентичные идеи коммунизма. Идеи всеобщего нивелирования и презрения к великим достижениям культуры и духа человеческого не есть сущность коммунистического мировоззрения. Большой знаток эстетических взглядов К. Маркса и его философии М. Лифшиц в своей интереснейшей книге о Достоевском писал: «Великая заслуга Достоевского в том, что он раскрыл значение смердяковщины как ложного бунта снизу. Он верно понимал, что если подлинно художественным может быть только народное, то не все, что исходит от народа, истинно, т.е. народно. Мировоззрение марксизма как истинная форма социалистического сознания, действительно социалистического сознания, требует в  высшей степени недоверчивого, критического отношения ко всяким претензиям на выражение народных интересов, если это выражение абстрактно направлено против мира культуры, мира научного и художественного развития, если он приобретает характер какого-то лакейского бунта против высокого и прекрасного, против истинных ценностей культуры» [5, с. 179]. В данном критическом отношении к метоидеологеме «всеобщего нивелирования» подход Достоевского и К. Маркса полностью тождественен, а роман «Бесы» можно рассматривать как своеобразный марксистский текст.
3. Поскольку автор «Бесов» и К. Маркс читали «катехизис С. Г. Нечаева» и подвергли его жесточайшему осуждению и критике, оба мыслителя рассматривают один крайне важный аспект.  Верховенский, восхищаясь содержанием тетради Шигалева, экспрессивно произносит: «Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей!». По мнению К. Маркса, подобный пафос всеобщего «искусственного оглупления», напротив, выдает его буржуазный характер. По мнению родоначальников научного коммунизма,   капиталисты стремятся лишить народные массы понимания подлинной сущности социально-экономических процессов (концепт эксплуатации, закон монополистической концентрации капитала в одних руках и т.д.), происходящих в государстве, что чрезвычайно ярко проявлялось в ХIХ веке как в России, так и в Европе. Ф. Энгельс в своей «Эльберфельдской речи» писал: «Что обществу больше пользы приносят образованные, чем невежественные, некультурные члены этого общества, это само собой очевидно. И если получивший образование пролетариат, как этого следует ожидать, не склонен будет оставаться в том угнетенном положении, в котором находится наш современный пролетариат, то, с другой стороны, только от образованного рабочего класса можно ожидать того спокойствия и благоразумия, которые необходимы для мирного преобразования общества» [8, с. 544].  К. Маркс, анализируя катехизис С.Г. Нечаева-Бакунина, писал: «Помимо обычных анархистских фраз и шовинистической ненависти к полякам, которую гражданин Б. никогда не умел скрывать, он впервые превозносит здесь русского разбойника как тип подлинного революционера и проповедует русской молодежи культ невежества под тем предлогом, что современная наука — это не что иное, как наука официальная (можно ли представить себе официальную математику, физику или химию?), и что таково мнение лучших людей на Западе» [9, с. 391-392]. Разумеется, что культ невежества – это не идеал коммунизма, а лишь его мелкобуржуазная противоположность, отраженная в диктаторской программе С. Г. Нечаева.  Коммунизм – это сообщество людей с разносторонним образованием. Возмущению К. Маркса нет предела, ибо С.Г. Нечаев лицемерно выдавал катехизис за коллективное творчество большинства западных коммунистов, в том числе и самого автора «Капитала».
4. Достоевский критикует мелкобуржуазных «бесов» в масках коммунистов за то, что они полностью утратили моральные нормы, для данных квазисоциалистов цель (всемирное разрушение) оправдывает  любые средства ее осуществления. Литератор в своем романе подвергает осуждению идею всеобщего доносительства, концепт создания глубоко законспирированного «тайного ордена» псевдо-революционеров, стоящих над широкими народными массами, которые они презирают и считают за своеобразный «исторический материал и  бессловесных рабов». «Русского Данте» возмущает диктатный антидемократизм подобных «анархистов», не  допускающих никакой дискуссии внутри  этого «тайного ордена революции». Любые критические суждения об идеологии «мелкобуржуазных бесноватых» караются смертью, вводится тотальное единомыслие и диктатная «цензура страха». Кроме того, Достоевский осуждает желание «революционеров-разбойников» полностью регламентировать жизнь человека, тотально изъять у него свободу воли, навязать деструктивный идеал четко регламентированной казармы. Безусловно, что в критике подобного  проекта «казарменного коммунизма» между Достоевским и К. Марксом наблюдается полное единомыслие: «Здесь анархия превращается уже во всеобщее всеразрушение; революция – в ряд убийств, сначала индивидуальных, затем массовых; единственное правило поведения – возвеличенная иезуитская мораль; образец революционера — разбойник. Здесь мысль и наука решительно запрещаются молодежи как мирские занятия, способные внушить ей сомнение во всеразрушительной ортодоксии. Тем же, кто станет упорствовать в теоретической ереси или вздумает подвергнуть вульгарной критике догматы всеобщей аморфности, грозят святой инквизицией. Перед русской молодежью папе [М.А. Бакунину – А.Л.] незачем стесняться ни по существу, ни по форме. Он дает волю своему языку. Полное отсутствие идей выражается в такой напыщенной галиматье, что нет возможности передать ее по-французски, не ослабляя ее комичности. Язык его даже не русский, а татарский, как заявил один россиянин. Эти безмозглые людишки, говоря страшные фразы, пыжатся, чтобы казаться в собственных глазах революционными гигантами. Это басня о лягушке и воле. Какие страшные революционеры! Они хотят уничтожить и сделать аморфным все, «решительно все»; они составляют проскрипционные списки, пуская в ход против своих жертв свои кинжалы, свой яд, свои петли и пули своих револьверов; некоторым они собираются даже «вырвать язык»» [9. с. 398]. На наш взгляд, К. Маркс абсолютно прав, называя С.Г. Нечаева «безмозглым человеком», который не имеет никакого отношения к подлинным идеям коммунизма, а является «провокатором царской охранки» [9, с.426].

Делая вывод, необходимо отметить, что роман «Бесы» надолго стал объектом острейших идеологических споров, чрезвычайно часто выходящих за рамки классического литературоведения. Наше сравнительное сопоставление фрагментов из литературного произведения «русского Данте» и работ К. Маркса позволяет сделать вывод о принципиальном единомыслии в рамках «дела С.Г. Нечаева» между вышеназванными интеллектуалами. И Достоевский, и автор «Капитала» критикуют идеал «казарменного коммунизма», попытку тоталитарными методами лишить человека свободы выбора. Оба мыслителя высказываются против концепта «всеобщего нивелирования», категорически отрицают уничтожение аристократической культуры предшествующих эпох и т.д. Именно поэтому роман «Бесы» можно рассматривать как эманацию марксистского текста, воплощенного в блестящей художественной форме.

1. Валентинов Н. Недорисованный портрет / Н.  Валентинов – М.: ТЕРРА, 1993. – 560 с.
2. Гроссман Л.П. Достоевский / Л.П. Гроссман –  М.: Молодая гвардия, 1963. –  544 с.
3. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. / редкол.: В. Г. Базанов (отв. ред.) и др.; ИРЛИ. Т. 10. Бесы: Роман в 3 ч. / текст подгот. Н. Ф. Буданова. –  Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1974. – 519 с.
4. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. / редкол.: В. Г. Базанов (отв. ред.) и др.; ИРЛИ. Т. 12. Бесы. Рукописные ред. Наброски. 1870-1872 / текст подгот. и примеч. сост. А. И. Битюгова и др. –  Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1975. –  375 с.
5. Лифшиц М. Проблема Достоевского (Разговор с чертом) / М. Лифшиц  – М.: Академический проект, 2015. – 267 с.
6. Лукач Д. История и классовое сознание. Хвостизм и диалектика. Тезисы Блюма / Д. Лукач – М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2017. – 608 с.
7. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений / К. Маркс, Ф. Энгельс – М.: Госполитиздат, 1956. – 690 с.
8. Маркс, К. Сочинения:  в 30 т. / К. Маркс, Ф. Энгельс. – Изд. 2-е. М.: Госполитиздат.  Т. 2: / [подгот. к печати А. И. Бах, В. К. Брушлинский].  1955. – 652 с.
9. Маркс К. Сочинения:  в 30 т. / К. Маркс, Ф. Энгельс.  Изд. 2-е. –  М.: Госполитиздат.  Т. 18: [подгот. к печати В. Э. Кунинойи др.].  1961.  – 807 с.
10. Маркузе Г. Критическая теория общества / Г. Маркузе  – М.: АСТ, 2011. – 382 с.
11. Фромм Э. Душа человека / Э. Фромм – М.: Республика, 1992. – 430 с.

Все статьи автора «Лесевицкий Алексей Владимирович»