Исследования политического развития России неразрывно связаны с изучением ее новых, образовавшихся в 1991 году государственных демократических институтов, таких как Президент или Государственная Дума. Исследования политического развития стран с переходным типом демократии, или демократических транзитов, занимают особое место в исторической и политической науке. Важной составляющей диалога «транзитологов» является вопрос о влиянии тех или иных институтов на формирование или укрепление демократии, в том числе, обсуждение преимуществ и недостатков президентской, парламентской и смешанной модели. В данной статье хотелось бы показать зарубежные, а именно англо-американские научные исследованиях, посвященные изучению института президентства – основного политического института современной России. Он был сформирован в нынешнем виде конституцией 1993 года, которая наделяет его огромными полномочиями, позволяя ему возвышаться над всеми ветвями власти.

В конце ХХ века, с распадом СССР, у многих западных аналитиков сложилось мнение, что новая Россия встанет на демократический путь, что в борьбе «реформаторов» и «коммунистов» первые возьмут верх и поведут страну по пути модернизации и демократизации. Но уже в середине 1990х годов появились исследователи, которые не совсем принимали такую точку зрения [1].

В конце ХХ века стали появляться голоса, утверждавшие, что Россия не смогла обеспечить реализацию демократических реформ, а их ход поставил под угрозу, как экономические институты, так и национальное единство, и структуру государства. В научной среде существует мнение, что главным виновником сложившейся ситуации является пост президента России. Действительно, роль президентства является одной из важных тем в исследованиях не только по России, но и в мире [2, p.150]. Хуан Линц утверждает, что институт президентства может вызывать «коррозию» демократии, он облегчает принятия решений, продиктованных патронажными связями, ослабляет ограничения на исполнительную власть. Это, в свою очередь, может приводить к «соревнованию» между исполнительной и законодательной властью за суверенитет в принятии решений в пределах государства [3].  Это же отмечает и Мартин Фиш, говоря, что «анемия демократии в России может быть объяснена одним лишь институциональным выбором» [4, p. 187]. Ричард Саква известный британский исследователь-русист, профессор, отмечает в связи с этим, следуя за Ричардом Хэнсаном, что «институционализация демократических институтов в России пока очень слаба» [5, c. 8].

В большинстве рассматриваемых работ институт президентства в России определяется как «суперпрезиденциализм» (superpresidentialism). У многих исследователей не дается какого-либо однозначного определения данного российского феномена, но большинство сходятся на том, что не просто президентство, как правовая форма, а именно сформировавшийся уникальный для страны «суперпрезиденционализм», имел губительные последствия для демократии в России. Но не все авторы его оценивают одинаково, расходясь уже в том, откуда и когда он берет свое начало. Известный британский исследователь Мартин МакФол утверждает, что не конституция 1993 года знаменует собой начало суперпрезиденциализма, что его определяют не те формальные конституционные нормы, которые были закреплены в ходе референдума. Основной его чертой является личное господство над безличной институциализированной администрацией, и наличие большого аппарата президента, который доминирует в бюрократии и законодательной власти [6, p.312]. Многие придерживаются схожей позиции. Так Мартин Фиш утверждает, что корни суперпрезидентциализма уходят глубже, чем в год принятия российской конституции и не просто правовая форма является губительной для России [4, p. 179-181]. Хотя стоит отметить, что есть исследователи, которые утверждают, что в России «полу-президентская» система, в чем-то похожая на французскую [7, p. 605]. В этой связи, профессор университета города Глазго (Шотландия) Стивен Уайт замечает, что в России премьер избирается не парламентом, а назначается президентом, парламент же должен лишь подтвердить его кандидатуру. Но если парламент отклонит президентского кандидата три раза подряд, то он должен распустить парламент и назначить новые выборы. Таким образом, основное решение за президентом. Автор добавляет в этой связи, цитируя итальянского исследователя Сартори, что «если это и «полу-президентская» система, то она вовсе не продумана» [7, p. 604]. Поэтому данная идея не рассматривается широко, по причине ее не совсем верного оценивания реальности. Более того, можно отметить мнение Хуана Линца, который также упоминает о том, что основное конституционное положения для «нормального» президентства, которое бы исключало произвол власти – это запрещение переизбрания, необходимость согласительных и консультационных мероприятий при назначении премьера, прозрачный механизм импичмента, выборность судебных органов [3]. Как уже было замечено – выборность есть, но это рамки выборности определяются лишь президентом. Говоря о Стивене Уайте, стоит заметить, что он относиться к тем исследователям, которые считают развитие суперпрезидентционализма результатом того, что именно конституция дала ему огромные полномочия. Он их перечисляет: издание президентских указов и накладывание вето на законы (хотя отмечает, что президент не может наложить вето на часть закона, только на весь, что хотя бы является полуограничителем), назначает главу конституционного суда, назначает министров, назначает (фактически) премьер-министра и др…Он отмечает, что «российский президент более сильный, чем французский, такой же сильный как американский, но все же ближе всего к латиноамериканским президентам» [7, p. 605]. Действительно, большинство исследований по демократическому транзиту и президентству основывается на материалах латиноамериканских стран, а российскую систему больше всего сравнивают с существующими системами в Венесуэле и Бразилии.  Но не все авторы придерживаются данной позиции. Дэниел Трейзман, профессор калифорнийского университета, считает, что Конституция 1993 года, вопреки опасениям критиков, не позволила президенту, пусть и обладавшему теперь широкими полномочиями, навязывать все, что ему вздумается, обессиленному парламенту [8, c.95]. В краткосрочной перспективе, вероятно, автор может быть прав. Но здесь стоит отметить, что как пишет Джон Эльстер «в России формальные полномочия и нормы приравниваются к индивидуальному должностному лицу, а он может быть как сильным, так и слабым» [9, p.226]. Таким сильным лицом на первом этапе «демократизации» большинство исследователей, как это было бы не удивительно, называют Б.Н. Ельцина. Нил Робертсон пишет: «Корни суперпрезиденционализма лежат в личной роли Б.Н. Ельцина и его стиле правления». Институт президентства был изначально создан Б.Н. Ельциным в качестве средства обрести независимость России от советского государства и что бы отделить старые советские элиты от принятия важных государственных решений [2, p.150-151]. С ним соглашается Стивен Уайт, отмечая, что этот шаг первого президента России был акцентирован идеей сохранения русской демократии [7, p.606]. Р. Саква в этой связи отмечает, что сильная конституция 1993 года дала большие полномочия президенту. Но Б.Н. Ельцин стал больше озабочен своей властью, нежели институционализированностью. Если авторитарные лидеры заигрывают с борьбой подчиненных, то при Б.Н. Ельцине целые элитные группировки боролись между собой, что деинституцициолизировало политику. Одна из элитных группировок приведет к президентству В.В. Путина [10].

Профессор политологии Стэтстонского университета,  Юджин Хаски полагает, что Б.Н. Ельцин создавал гибрид советской и российской (видимо имеется в виду царской России) организационной структуры, а рост президентского аппарата это попытка воссоздать учреждения, похожие на КПСС, которые будут следить за всеми областями политики и стремится к тому, что бы центральные указы на местах выполнялись. Но это привело, – по мнению Ю. Хаски, – к «институциональной избыточности», администрация и аппарат президента стали перекрывать друг друга, свои возможности и ответственность стали смешивать с исполнительной властью [11, p.7]. Стоит отметить мнение Джеффри Хоскинга, известнейшего русиста, профессора истории Лондонского университета, который в своей монографии «Россия и русские» отмечает, что крушение КПСС образовало в России политический вакуум и Б. Н. Ельцин усмотрел возможность возглавить борьбу и предложил вариант президентской конституции, которая  не наделяла парламент широкими полномочиями, какие есть, к примеру, в Великобритании [12, c. 374,376,382]. Таким образом, англо-американские исследователи замечают важную роль личного выбора первого президента России в утверждении такого сильного института, который стал даже сильнее, чем в классических президентских режимах.

Большинство исследователей соглашаются с тем, что созданная первым президентом России система, стала сверх президентской. Она сильно завязана на власти одного человека, как верховного арбитра в спорах очень сильных институтов государства и новых экономических элит со старыми номенклатурными и региональными элитами. Ричард Саква замечает по этому поводу, что это привело к тому, что режим, образовавшийся на обломках коммунистической власти стал, во время президентства В. В. Путина, слишком сосредоточен на президентстве, обладающем экстра конституциональными полномочиями, пронизывающими всю политическую систему, представленную в институтах государства. Этот режим «институциональной избыточности» и «суперпрезидентициализма» дошел до В.В. Путина, который стал президентом почти по личному желанию Б. Н. Ельцина, который выбрал его в качестве официального преемника. В тот момент администрация и аппарат президента стали поддерживать президентского кандидата, который, по словам Генри Гейла, был «<…>сугубо темной лошадкой, у которого поддержка была не более 4%», но который был выбрал «семьей» и все медиа-ресурсы были брошены на его поддержку. Благодаря его «агрессии» и «удачному» стечению обстоятельств с взрывами в Москве и вводом войск в Чечню, созданным медиа ореолом вокруг этих событий, его рейтинг поднялся к выборам до более 50%. [13, p. 146-148].

Во время президентства В.В. Путина в России не менялась ни конституция, ни издавались законы, которые, каким бы то ни было образом, меняли существующий конституционный президентский строй. Но стоит,  заметить, что многие исследователи отмечают, что при новом президенте стало отмечаться усиление власти президента, которая стала болезненно резко снижаться к концу правления Б.Н. Ельцина. В.В. Путин стал вводить более формальные механизмы влияния на своих подчиненных, стал отдалять от принятия политических решений старую экономическую элиту, семью которая буквально захватила власть в последние годы президентства Б.Н. Ельцина. В.В. Путин стал приближать к власти своих людей, на которых мог положиться, тем самым стал тасовать старые элиты.

Таким образом, большинство англо-американских исследователей определяют нашу президентскую систему как «суперпрезидентциализм», образовавшийся либо как реакция на развал Советского Союза и необходимость отделить номенклатурную элиту от принятия важных государственных решений, либо это был элемент личной инициативы президента, который обозначил сильную, почти безотчетную президентскую власть в Конституции РФ 1993 года. Хотя здесь стоит говорить о целом комплексе причин, которые включают в себя оба этих объяснения. Здесь была и необходимость отделить старые элиты, которые были заинтересованы в коммунистической реакции, от принятия важных решений, особенно на фоне тотального разочарования населения «демократизацией» и путча 1993 года. Это было и закрепление власти в руках «хранителя демократии», который мог быть, при его легитимации посредством выборов, верховным представителем всего населения и вершить закон, если начались экономические или политические волнения. Были тут и личные интересы, и интересы лоббистов, которые привели Б.Н. Ельцина к власти и спонсировали его – так называемая «семья». Если говорить об изменениях, которые произошли при В.В. Путине, то особых изменений формально в институт президентства внесено не было, кроме увеличения срока его полномочий с 2009 года.

В заключении раздела следует привести оценку Нила Робертсона, который несмотря на свое негативное отношение к институту «суперпрезидентцинализма», отмечает: «то, что демократия была сохранена в той или иной форме – положительный результат президентского правления и всей системы, особенно, в свете русских традиций и социальной фрагментации, которые были наследием СССР. Однако цена стабильности оказалось высокой» [2, p. 154]. Исследователи отмечают, что в таких странах развивается «делегативная демократия», которая, в конечном итоге может привести к падению демократии. Но последовательное политическое развитие и экономическое процветание может помочь в преодолении сложных институциональных форм и противоречий.

1. Лукин А. В. Демократизация или кланизация? (Эволюция взглядов западных исследователей на перемены в России). – Полис. Политические исследования. 2000. № 3.
2. Robinson N. The Politics of Russia’s Partial Democracy / Political studies review – 2003. – Vol.1 – P. 149 – 166.
3. Линц, Х. Опасности президентства [Электронный ресурс]. URL:http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/Article/lin_opasn.php. – Библиотека Гумер. – Дата доступа: 05.05.2015
4. Fish M. S. Democracy and Russian Politics, in R. G. Moser and Z. Barany Russian Politics: Challenges of Democratization. – Cambridge: Cambridge University Press, 2001. – P. 177 – 192 .
5. Саква, Р. Российский режим: от Ельцина к Путину. / Пер. Ю. И. Игрицкий // Россия и современный мир. -  2002. – № 4. – C. 5 – 21.
6. McFaul, M. Russia’s Unfinished Revolution: Political Change from Gorbachev to Putin. – NY: Cornell University Press, 2001. – 384 p.
7. White S., Mcallister I.  The Putin Phenomenon // Journal of Communist Studies and Transition Politics, – 2008. – №. 24:4. – P. 604 – 628
8. Трейсман Д. Политэкономия российского развития // Pro et contra. 2011. – №1. – C. 89 – 100
9. Elster  J. Afterword / Ray Taras Postcommunist Presidents. -  Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1997. – P. 222 – 238.
10. Sakwa, R.  Perestroika and the Challenge for Democracy in Russia // Demokratizatsiya: The Journal of Post-Soviet Democratization. – 2005. – №13 (2).
11. Huskey E. Presidential Power in Russia. – Armonk NY: M. E. Sharpe, 1999. –  295 p.
12. Хоскинг Дж. Россия и Русские Т.2 / Пер. В.М. Заболотный, А.Ю. Кабалкина. – М.: Издательство АСТ, 2003. – 492 c.

Все статьи автора «Масланов Дмитрий Валерьевич»