На XIX Всесоюзной конференции КПСС 1988 г. фактически был официально закреплен новый курс партии по отношению к религии [1].

В ноябре 1988 г. в Академии общественных наук состоялся «круглый стол» на тему «Проблемы свободы совести в условиях демократизации советского общества» [2]. Повестка заседания включала вопросы о статусе религиозных организаций в обществе; характере советского законодательства; долге и ответственности родителей, школы, церкви в формировании мировоззрения детей; атеистической и религиозной пропаганде в условиях плюрализма мнений. В работе «круглого стола» приняли участие представители Совета по делам религий, Комиссии по делам ЮНЕСКО при Министерстве иностранных дел СССР, Общественной комиссии международного сотрудничества по гуманитарным вопросам и правам человека Советского комитета за европейскую безопасность и сотрудничество, Института государства и права Академии наук СССР, журналисты, ученые Академии общественных наук, митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, архиепископ Смоленский и Вяземский Кирилл, редактор журнала «Братский вестник» В.Г. Куликов (ВСЕХБ), председатель Совета церкви адвентистов седьмого дня по РСФСР М.П. Кулаков, председатель литургической комиссии Римско-католических епархий Литвы ксендз В.А. Алюлис.

В ходе обсуждения подчеркивалась узость законодательной базы о религии. Ограничение, по мнению участников диспута, должно было касаться лишь вопросов вмешательства церкви в деятельность государства и сферу народного образования. Религиозные представители высказывали озабоченность вопросами создания в советском обществе необходимых условий  для строительства правового государства, для чего, по их мнению, «вопросы свободы совести должны быть юридически закреплены и осуществляться на практике в интересах всего общества одинаково» [3]. Свобода совести, говорили присутствовавшие, предполагала свободу мнений, право на выражение духовной позиции, защиту своего мировоззрения.

Участники «круглого стола» – юристы особо подчеркивали, что ставить вопрос о законодательной защите интересов верующих не совсем корректно, поскольку это привело бы к искусственному обособлению данной социальной группы. Решение проблемы виделось в развитии и расширении прав и свобод все советских граждан; причем, укрепление гарантий свободного выражения религиозных взглядов, удовлетворения религиозных потребностей должно осуществляться в русле развития социалистического плюрализма мнений [4]. Предлагалось направить на рассмотрение рабочей группы Верховного Совета СССР предложение о сохранении в компетенции СССР установления основ законодательства о свободе совести и передаче разработок данного законодательства в ведение союзных республик.

Участники «круглого стола» отмечали, что «эффективности пропаганды реальных достижений «перестройки» и преимуществ социализма, распространению нового политического мышления, поиску союзников среди демократических сил за рубежом в определенной мере препятствует активно эксплуатируемый идеологическим противником тезис об атеистическом характере советского государства» [5]. При этом религиозные представители обращали внимание на тот момент, что будучи «светским» в теории, социалистическое государство является атеистическим по сути; продолжает сохраняться фактическое неравенство верующих и неверующих. По их мнению, истоки такого положения состояли в том, что религия длительное время рассматривалась как пережиток прошлого, религиозные убеждения признавались чуждыми для строителей нового общества.

Особые разногласия вызвал вопрос о религиозном обучении подрастающего поколения. Представители конфессий единодушно высказывались за обучение детей религии, мотивируя это тем, что «религия не возникает на уровне рационального мышления, а, следовательно, отсутствие или наличие такого обучения непосредственно не сказывается на сокращении или возрастании религиозности» [6]. Верующая молодежь, не имея возможности получать информацию об основах вероучения собственно в СССР легитимно, удовлетворяет свои потребности в религиозных знаниях зачастую с помощью зарубежных источников. Но в механизме получения религиозного образования четко обозначились принципиально разные позиции: если представители Русской Православной церкви подчеркивали необходимость соблюдения принципа обучения детей религии частным образом, т.е. без материальной и организационной поддержки государства, то последователь католической церкви высказывался против отделения школы от церкви. В свою очередь, светские участники «круглого стола» твердо отстаивали принцип отделения школы от церкви как «оптимальную демократическую норму, принятую во всех развитых странах» [7].

Обсуждались также состояние и перспективы атеистического воспитания в средних учебных заведениях, преподавания дисциплины «Основы научного атеизма» в вузах. Представители научных учреждений предлагали включить в программы обязательных или факультативных курсов по истории мировой культуры материал по истории религии и атеизма, марксистскому религиоведению.

Дебаты вызвал вопрос о свободе атеистической и религиозной пропаганды. Представители конфессий видели баланс в том, чтобы в условиях явного предпочтения атеистической пропаганды необходимо расширить возможности для религиозной пропаганды.

Но руководство не было готово зайти столь далеко в реализации диалога с РПЦ [8].

На встрече с интеллигенцией в1989 г. во время визита в Польшу М.С. Горбачев подчеркнул, что «мы стремимся к тому, чтобы верующие не просто имели все возможности участвовать в жизни общества, но и самым активным образом включились в его обновление. И тут много зависит от преодоления складывающихся десятилетиями стереотипов, в том числе и среди верующих. В условиях социалистического плюрализма партия придает этой работе важное значение» [9].

В1989 г. министром МВД В.В. Бакатиным был подписан приказ «Об утверждении рекомендаций по взаимоотношениям исправительно-трудовых учреждений с религиозными организациями и служителями культов». В документе заявлялось, что в соответствии с Конституцией СССР каждый гражданин имеет право исповедовать любую религию и отправлять культ даже в местах лишения свободы [10]. Взаимодействие должно было строиться на принципах:

«2.1. сотрудничества и использования возможностей служителей культов, не противоречащих Конституции СССР, в приобщении осужденных к истокам духовной культуры, их нравственного воспитания, искоренения нравов, не отвечающих социалистическому образу жизни.

2.2. свободы совести и вероисповедания.

2.3. выбора каждым осужденным религиозных или атеистических убеждений, возможности исповедовать любую религию или не исповедовать никакой.

2.4. добровольного участия представителей религий в оказании социальной помощи осужденным в ИТУ и лицам, освобожденным от наказания.

2.5. невмешательства религиозных организаций и их представителей в деятельность администраций ИТУ по исполнению уголовных наказаний.

2.6. соблюдения установлению режима отбывания наказания и требований «Правил внутреннего распорядка ИТУ» при отправлении религиозных культов и обрядов, а также неущемления прав других лиц, отбывающих наказание.

2.7. гласности в работе и равных возможностей всех религиозных организаций и их представителей в оказании социальной помощи осужденным» [11].

Осужденным разрешалось обратиться в религиозные организации с просьбой о встрече со служителей культа.

Но у самой власти не было единства, между союзным и российским Советами имелись противоречия в понимании «религиозного вопроса». Председатель республиканского Совета Л.Ф. Колесников открыто заявлял, что в регионах рекомендации Совета не выполняются, предпочитая действовать по советскому шаблону [12].

На встрече секретаря ЦК КПСС А.И. Лукьянова с постоянными членами Синода и иерархами Русской Православной церкви в феврале1990 г. прозвучали довольно жесткие слова в отношении союзного Совета. Филарет Киевский сказал: «Вчера на заседании Архиерейского собора впервые открыто, в присутствии представителя Совета по делам религий, была выражена резкая критика в адрес Совета. Совет был назван … язвой на теле церкви и государства. Либо Совет не способен контролировать ситуацию – тогда возникает вопрос о том, зачем он нужен, либо Совет просто (и у нас, к сожалению, тоже возникла такая мысль) ведет какую-то двойную бухгалтерию» [13].

В связи с подготовкой нового закона, А.И. Лукьянов попросил высказаться по поводу органа, который будет заниматься взаимоотношениями в конфессиями. Представленные точки зрения были различными. Так, Филарет Киевский заявил: «Когда мы говорим о том, что Совет бессилен помочь нам, это не значит, что мы выступаем против Совета. Наоборот, с моей точки зрения, должен быть сильный и авторитетный орган. Не зависимый от местных органов власти. Который бы выражал позицию правительства Советского Союза и общую государственную линию. Мы понимаем, что сейчас идет процесс предоставления республикам определенной самостоятельности, но эта самостоятельность в разных республиках может быть использована по-разному. …Русская церковь всегда была объединяющим началом» [14]. Митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий уточнил: «…Слово «сильный» меня пугает. Если вспомнить нашу историю, то мы очень много страдали от этой силы. Что означает «сильный орган по делам религий»? Если сильный в том смысле, что нас будут давить мелочной опекой – упаси бог от такой силы. На мой взгляд, сильный – это значит орган, способный влиять на политическую обстановку, а не прижимать, так сказать, несчастного владыку и не требовать таких вещей, о который вот в этих великих стенах даже стыдно сказать, что нам приходится до сих пор согласовывать с нашими уполномоченными» [15]. Ювеналий считал, что необходимо перестраивать всю систему, и начинать надо с уполномоченных на местах. Уполномоченных он характеризовал, как «людей, которые не пользуются авторитетом в области, потому что они в табеле о рангах областной иерархии занимают очень низкое место»: «Они сами ничего не решают. Они связаны с облисполкомом. Они связаны с другими почтенными ведомствами, и мы их воспринимаем как почтальонов. Ни один уполномоченный никогда вам сразу ответа не скажет Нина один вопрос. Он сразу снимает телефон. Мы знаем, в каких кабинетах находятся противоположные концы этих телефонов, сами иногда можем туда же звонить, но звонит уполномоченный. А потом с умным видом нам докладывает, как нам нужно поступать» [16]. Ювеналий видел суть проблемы в следующем: «…Мы воспринимаем уполномоченного как какую-то обузу. Но этой же обузе надо, во-первых, есть и пить, а потом ему же надо показывать как-то свою значимость. И вот на этом стыке происходят все конфликты между епископом и уполномоченным» [17]. Для решения данной ситуации он предлагал, чтобы принципиальные вопросы, касавшиеся отношений церкви и государства, решались компетентным и правомочным чиновником, который был бы экспертом в сфере конфессиональных отношений, был связан с местной администрацией и замыкался на «какой-то структуре в Москве», «и эта структура должна быть высокой. Идеально, конечно, если бы это было при Президиуме Верховного Совета» или «при руководстве Совета Министров могло бы быть какое-то бюро, которое занимается вопросами церкви» [18]. Тогда, с одной стороны, у органов власти был «выход на самый верх», с другой, у епископа развязывались бы руки в решении тех вопросов, по которым не требовалось никаких особых согласований. Данная структура, по мнению Ювеналия, являлась бы демократичной, «повышала значимость церковного спектра общественной жизни» и «снимала бы все эти промежуточные звенья» [19].

Архиепископ Смоленский и Калининградский, председатель отдела внешних церковных отношений Кирилл обратил внимание на тот факт, что «из-за подхода к формированию уполномоченных за счет отставников КГБ, либо проштрафившихся областных или районных начальников, конечно, ситуация в плане связи церкви и государства в нашей стране вызывает большую тревогу» [20].

По поводу образования Советов по делам религий в каждой республике СССР митрополит Ростовский и Новочеркасский, управляющий делами Московской патриархии Владимир высказался достаточно резко: «Невозможно будет центральной власти осуществлять единую религиозную политику в Союзе, а нашему Синоду – в церкви. Хотелось бы сказать об этом, потому что ликвидировать их труднее, чем создавать» [21].

Необходимость принятия нового закона приобретало все большую актуальность, поскольку религиозная практика и ожидания верующих в условиях демократизации общества уже опережали нормативно-правовую базу, с одной стороны, и, с другой, возникла опасность из-за несовершенства законодательства использования религиозных настроений экстремистски-национальными кругами.

Идеологической комиссией ЦК КПСС был отклонен подготовленный проект закона о свободе совести за чрезмерные уступки религиозным объединениям. Ранее Ю.Н. Христораднов направил проект закона для рассмотрения в Верховный Совет СССР, где Комитетом по законодательству, который возглавлял Ю.Х. Калмыков, была создана специальная комиссия из представителей государственных органов и общественности, в том числе религиозных объединений. В группу входили А.Е. Себенцов (председатель), М.А. Журинская, В.Н. Калинин, Ю.А. Розенбаум и т.д. В работе парламентской комиссии над данным законопроектом принимал активное участие и Ленинградский и Новгородский митрополит Алексий (Ридигер), который был избран народным депутатом СССР от «Фонда милосердия и здоровья». На некоторых заседаниях группы присутствовал митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (Гундяев). Свою главную задачу разработчики закона видели в том, чтобы «на союзном уровне гарантировать свободу вероисповедания в соответствии с требованиями международного права» [22]. Весьма интересно в данном контексте замечание Г.И. Хвостовой, что «судя по тому, каким религиозным объединениям посвящены аналитические материалы Совета по делам религий при Совете министров СССР – очевидно, что именно протестантские, мусульманские и буддийские общины (практически явочным порядком расширяя рамки своей деятельности – религиозной, миссионерской, благотворительной и др.) сыграли основную роль в принятии самого либерального религиозного законодательства в истории России» [23].

Принято считать, что настоящая свобода в современной России началась именно с вступлением в силу 1 октября 1990 г. закона СССР «О свободе совести и о религиозных организациях», поскольку он явился той самой новой правовой базой государственной конфессиональной политики. Данный нормативный акт действовал недолго, утратив свою легитимность в связи с распадом СССР, но реально на территории РСФСР он практически не применялся.

1. Материалы XIX Всесоюзной конференции Коммунистической партии Советского Союза, 28 июня – 1 июля 1988 года. М.: Политиздат, 1988. С. 41-42.
2. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 102. Д.256. Л. 8.
3. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 102. Д.256. Л. 10.
4. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 102. Д.256. Л. 11.
5. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 102. Д.256. Л. 9.
6. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 102. Д.256. Л. 10.
7. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 102. Д.256. Л. 10.
8. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 102. Д.256. Л. 13.
9. Интеллигенция перед лицом новых проблем социализма. Встреча М.М. Горбачева с представителями польской интеллигенции. М.: Политиздат, 1988. С. 67-69.
10. ГАПО. Ф.  2392. Оп. 1. Д.141. Л. 6.
11. ГАПО. Ф.  2392. Оп. 1. Д.141. Л. 6.
12. ГА РФ. Ф. А-661. Оп. 1. Д.13. Л. 136-138.
13. РГАНИ. Ф. 89. Пер. 8. Д.41. Л. 9.
14. РГАНИ. Ф. 89. Пер. 8. Д.41. Л. 19.
15. РГАНИ. Ф. 89. Пер. 8. Д.41. Л. 20.
16. РГАНИ. Ф. 89. Пер. 8. Д.41. Л. 20.
17. РГАНИ. Ф. 89. Пер. 8. Д.41. Л. 20.
18. РГАНИ. Ф. 89. Пер. 8. Д.41. Л. 20-21.
19. РГАНИ. Ф. 89. Пер. 8. Д.41. Л. 21.
20. РГАНИ. Ф. 89. Пер. 8. Д.41. Л. 21.
21. РГАНИ. Ф. 89. Пер. 8. Д.41. Л. 22.
22. Себенцов А.Е., Ковалев А.А., Калинин В.Н.Свобода религии для человека // Международная жизнь. 1990. № 12. С. 29-38.
23. Хвостова Г.И. Религиозная ситуация в СССР накануне принятия закона «О свободе совести и религиозных организациях» // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. 2088. Т. 10. № 4. С. 1167.

Все статьи автора «Королева Лариса Александровна»