Принуждение является неотъемлемой частью социального существования, что особенно ярко видно при функционировании органов публичной власти, а в частности – государства. Необходимость реализации последним своих функций требует перманентного применения им государственно-правового принуждения для преодоления возникающих препятствий.[1, c.120]
Существующая научная дискуссия показывает, что связанные с государственно-правовым принуждением (далее также – государственное принуждение, ГПП) отношения содержат в себе множество неразрешенных вопросов. Рассмотрим некоторые из них.
Начнем с тезиса, на первый взгляд не заключающего в себе никакой сложности и даже способного показаться самоочевидным: ГПП осуществляется государственными органами и их должностными лицами.
Вместе с тем, при внимательном рассмотрении с очевидностью тезиса невозможно согласиться. Так, одним из известных философов XX века М. Фуко указывается, что власть является вездесущей и всепроникающей категорией, воздействующей на находящегося в социуме человека с детства. В основе власти лежит деятельность людей, которые самостоятельно дисциплинируют друг друга в вопросе межсубъектных отношений. Власть, с позиции М. Фуко, никогда не присваивается, никогда не находится в чьих-то руках. [2, p.229-242] Данный подход М. Фуко, несмотря на свою спорность, воспринят мировой наукой и лег в основу концепции “четвертого лица власти”.
К схожему выводу, но основанному на иной аргументации, приходит известный британский философ С. Льюкс в работе “Власть: Радикальный взгляд”. Автором указывается, что высшим проявлением власти является порождение у другого (или других) тех желаний, которые властвующий хотел бы у них видеть. Это достигается, в том числе, за счет формирования средствами массовой информации у них такого понимания и таких предпочтений, которые обеспечивают принятие ими назначенной им роли. [3, c.44-45]
Аналогичное (но не тождественное) понимание вопроса персонализации принуждающего лица при осуществлении ГПП имеет быть в отечественной юриспруденции.
Так, Н.М. Коркуновым в своих лекциях по общей теории права указывается, что организация государственных учреждений, реализующих вверенные им функции власти, сама слагается из органов двоякого рода – решающих и так или иначе содействующих решающим. “Решающие органы, пишет Н.М. Коркунов, и суть собственно прямые, непосредственные органы государственной власти, в тесном смысле слова органы Власти (Amt, pouvoir). Органы содействующие не суть непосредственные органы государственной власти, а только содействуют решающим органам”.[4, c.153]
Таким образом государственная власть, а также ГПП как её форма, в соответствии с существовавшими и существующими в современной науке подходами (несмотря на их спорность) может осуществляться не только государственными органами и их должностными лицами, а и иными субъектами. Это доказывает, как минимум, неочевидность тезиса об осуществлении ГПП лишь органами государственной власти и их должностными лицами на текущем этапе развития науки, в том числе юридической.
Еще одним на первый взгляд очевидным тезисом является непременная опосредованность правом ГПП.
Самоочевидным данный тезис становится лишь в случае, если, как указано нами ранее, исходить из концепции узкого понимания права, то есть сведения права к законодательству. Такой подход давно и обоснованно подвергается критике отечественными и зарубежными учеными, поскольку “под прессом нормативистских представлений юридическая наука остается ущербной, односторонней, замыкающейся в рамках догматического изучения законодательных текстов”.[5, c.11] Ярким примером влекомой данным типом правопонимания опасности выступает одно из ужаснейших событий XX века – становление идеологии фашизма и последующая за этим II Мировая и Великая Отечественная война. Так, после фактического утверждения фашизма на территории современной Италии, Германии, для функционирования государства создавалось значительное число нормативно-правовых актов, которые, будучи “пропитанными” идеями фашизма не являлись и категорически не могли являться правовыми по сути своей. Однако нормативная закрепленность такого рода положений, исходя из понимания права в узком смысле, способна дать ложную иллюзию возможности данных норм претендовать на статус правовых. Указание же на опосредованность государственного принуждения правом (в широком смысле) исключает из сферы подлинно государственно-правового принуждения все те ситуации, которые могли бы быть отнесены к отношениям государственно-правового принуждения лишь по названию, но не по сути своей.
Таким образом, кажущаяся самоочевидность опосредованности правом ГПП является мнимой как минимум с позиции интегративной концепции правопонимания.
Ещё одним тезисом из рассматриваемой сферы, способным показаться бесспорным, является утверждение о социальной природе отношений ГПП.
Действительно, при первом приблизительном рассмотрении может сложится такое мнение, которое обязательно изменится при углублении в рассматриваемую проблематику. Природа отношений ГПП, как формы реализации государственной власти, является одной из краеугольных проблем при изучении власти. В разное время ответ на этот вопрос искали в религиозных текстах (теологический подход), психологии человека (Л.И. Петражицкий и др.) и иных источниках. Например, согласно одного из подходов, именуемого парадигмой “власть для”, из концептуальных характеристик власти вовсе исключается подвластное лицо и подчеркивает признак достижения цели властвующим лицом. Т. Гоббсом – ещё в XVII веке власть определяется как доступные человеку средства для достижения благоприятного для него состояния в будущем,[6, c. 63-64] то есть подвластного, тем более относящихся к числу людей, при таком подходе не предусматривается. Следует отметить, что исследователями власть и сейчас предлагается понимать как власть над событиями и предметами.[7, c.73-81]
Таким образом, социальный характер ГПП не являлся и не является бесспорным. Проявлением социального характера ГПП будет участие в отношениях не менее чем двух участников – физических лиц, обладающих правами и обязанностями. Отсутствие любого из участников как минимум ставит под сомнение социальный характер данных отношений в целом.
Еще одним квазиочевидным тезисом в рассматриваемой сфере является понимание оснований применения ГПП (как одного из условий его допустимости) в узком смысле как совокупности нормативных (материально-правовых и процессуально-правовых условий) и фактических условий его применения. В свою очередь основаниями применения ГПП в широком смысле является необходимость реализации государством своих функций.
Рассматривая первую часть утверждения отметим, что теория права и государства, в отличие от отраслевых юридических наук, данному вопросу внимания до настоящего времени практически не уделяла. В последних же данный вопрос понимается различно.
Например, С.И. Вершининой указывается, что к правовым основаниям применения ГПП, помимо материально и процессуально-правовых условий, относится правоприменительный акт. [8, c.41] О.Н. Князева в своей работе, посвященной государственному принуждению в налоговой сфере, приходит к выводу о том, что к нормативным условиям применения мер принуждения следует относить, помимо материальных и процессуальных норм, односторонне-властное решение компетентного органа или должностного лица. [9, c.14]
Таким образом, вопрос оснований применения ГПП в узком смысле является если и не создавшим всеохватывающую научную дискуссию, то, как минимум, не бесспорным.
Не очевидно и утверждение о необходимом соответствии ГПП общественным идеалам и непосредственному отношению общества к его реализации как условию допустимости последнего. Причин у этого несколько, рассмотрим некоторые из них.
Во-первых, при рассмотрении данного тезиса с позиции узконормативного подхода, не предполагающего наделения значимой ролью не выраженного в нормативном предписании общественного отношения к ГПП в каждом конкретном случае и общественных идеалов (а именно исходя из этого подхода высказывается большая часть критики) тезис следует считать бессмысленным, но не бесспорным.
Во-вторых, при рассмотрении этого же утверждения с позиции интегративного подхода проблематика данного утверждения смещается к вопросу приоритетной формы демократии: опосредованной или непосредственной. Иными словами, должно ли учитываться правоприменителем непосредственно и однозначно выраженное обществом негативное отношение к применению мер ГПП к кому-либо или приоритет следует отдавать опосредованной демократии, а именно законодательству, принятому и одобренному делегированными обществом представителями. Данный вопрос сложно назвать простым и тем более очевидным.
Еще одним из принципиальных вопросов является вопрос оснований преобладания властвующего над подвластным в отношениях государственной власти.
Исследователями предлагаются различные концепции оснований властвования.
Например, Л.И. Петражицкий основывает властные отношения на существующей в подвластном установке на подчинение.[10] И.В. Солонько помещает в основание власти способность осуществлять социальное управление.[11] Исследователями предлагаются и многие иные основания власти, и подходы к их пониманию.
Существующие подходы возможно разграничить на конкретизированные, то есть указывающие на конкретное основание власти, и абстрагированные, таких оснований не указывающие.
Видится логичным, что властвующий для осуществления власти способен использовать любой из доступных ему ресурсов: психологический, материальный, административный и любой иной. Разумеется, государство ограничено правом (то есть позволяет использовать лишь тот ресурс, которым государство обладает легально в широком смысле), но и данное ограничение в большинстве случаев предоставляет выбор возможных ресурсов, а значит оснований для властвования.
Вместе с тем одного наличия ресурса для осуществления власти, в том числе государственной, недостаточно, поскольку допускает возможность паритета и недостаточности ресурсов у стороны. Для возникновения отношений власти ресурс властвующего должен преобладать над ресурсом подвластного. Преобладание заключается в воздействии ресурсом властвующего на более значимую потребность подвластного, нежели ресурс подвластного на потребность властвующего.
В качестве системы сравнения удобно использовать систему “пирамиды потебностей” А. Маслоу, в которой чем важнее потребность, тем ближе она расположена к основанию пирамиды. В данном случае власть имеется тогда, когда властвующий своим ресурсом может воздействовать на потребность подвластного, находящегося на более низкой ступени пирамиды, нежели подвластный – на потребности властвующего. Это в полной мере справедливо и в отношении государственной власти с поправкой на специфику публично-правового образования.
Еще одним немаловажным вопросом рассматриваемой сферы является соотношение категорий силы и принуждения в отношениях государственной власти. Существует мнение, что сила и принуждение – это не рядоположенные понятия и не могут быть встроены в единый логический ряд. Сила, согласно данного подхода,, является формой осуществления власти (способность к деятельности), связанная с возможностью преодолевать сопротивление путем применения тех или иных (необязательно насильственных) форм принуждения (дефиниция принуждения авторами данной критики не даётся, предполагая, видимо, её очевидность).
Вместе с тем, такой подход не единственный. В философии и отраслевых гуманитарных науках, в том числе зарубежных, сравнительно давно и успешно существует и развивается концепция “чистых” форм власти, дифференцирующих власть в зависимости от источника подчинения властвующего лица подвластному. К таким формам обычно относят силу, принуждение, побуждение, убеждение, манипуляцию и авторитет.[12, c.282-303]
В приведенном подходе различие между властью в форме силы и властью в форме принуждения имеет принципиальный характер и заключается как минимум в вопросе отношения властвующего к действиям подвластного. При осуществлении власти в форме силы (наиболее жесткой формы реализации государственной власти в системе сила-принуждение) поведение подвластного безразлично для властвующего. Власть в данной форме достигается прямым управлением подвластным и не предусматривает самостоятельного поведения подвластного. В таких отношениях принуждаемый приобретает статус, схожий со статусом предмета материального мира.
При осуществлении власти в форме принуждения (менее жесткой формы в той же системе) для властвующего лица значимо поведение принуждаемого. В отличие от них отношения принуждения оставляют за принуждаемым лицом возможность поступить или не поступить так, как от него требуется. Это определяет большую свободу принуждаемого, обеспечивая ему возможность действовать самостоятельно при одновременном сохранении у властвующего возможности сменить форму воздействия или его интенсивность.
Безусловно, термин “сила” возможно использовать и как своего рода количественную характеристику власти во властных отношениях, некий показатель интенсивности воздействия власти, но это не даёт абсолютных оснований для категорических утверждений о невозможности соотнесения понятий силы и принуждения в рамках одного логического ряда.
Подводя итог отметим, что вопросы, посвященные ГПП, были и остаются одними из наиболее актуальных в отечественной юриспруденции. Последнее требует последовательного и кропотливого изучения ГПП и критериев его допустимости, в ходе которого следует давать комплексную оценку каждому значимому для защиты прав и свобод человека вопросу, но без вредящей изысканиям поспешности в выводах.
Библиографический список
- Петренко, М.Н. О теоретических основаниях и критериях допустимости государственно – правового принуждения [Текст] / М.Н. Петренко // Евразийский юридический журнал. – 2018. – №1(116). – С.120.
- Foucault M. Disciplinary Power and Subjection [Text] // Power / Ed. by S. Lukes. New York: New York University Press, 1986. p.229-242.
- Льюкс, С. Власть: Радикальный взгляд [Текст] / пер. с англ. А. И. Кырлежева; Гос. ун-т – Высшая школа экономики. – М.: Изд. дом Гос. ун-та – Высшей школы экономики, 2010. –C.44-45.
- Коркунов, Н.М. Лекции по общей теории права [Текст] / Н.М. Коркунов, предисл. И.Ю. Козлихина. – СПб.: Юридический центр, 2004. – С. 153.
- Кожевников, В.В. Узкое и широкое понятие права в советской юридической науке в контексте анализа современных проблем интегративного типа правопонимания [Текст] / В.В. Кожевников, М.В. Мартыненко // Современное право. – 2014. – №5. – С.11
- Гоббс Т. Сочинения : в 2 т. [Текст] / Т. Гоббс; сост., ред. В. В. Соколов; пер. с лат. и англ. М. : Мысль, 1991. – Т. 2. – С. 63–64.
- Соловьева, С.В. Экзистенциальные стратегии власти над вещами: труд, стяжательство, авантюра [Текст] / С.В. Соловьева // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. – 2010. – № 6. С. 73–81.
- Вершинина, С. И. Правовые основания применения мер государственного принуждения [Текст] / С.И. Вершинина // Вектор науки Тольяттинского государственного университета. Серия: Юридические науки. – 2010. – № 3 (3). – С. 41.
- Князева, О. Н. Основания налогового принуждения [Текст] / О.Н. Кнзева // Инновационное образование и экономика: научно-практический журнал ОмЭИ. – 2012. – Т. 1. – № 10. – С. 14.
- Петражицкий, Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности [Текст] / Л.И. Петражицкий, сост., автор вступ. ст. и коммент. А. Н. Медушевский. – Москва: Российская политическая энциклопедия (РОССПЕН), 2010.
- Солонько, И. В. Феномен концептуальной власти: социально-философский анализ: монография [Текст] / М.В. Солонько, 2-е изд., испр. и доп. – СПб.: СОЛО, 2010.
- Ледяев В. Г. Власть: концептуальный анализ [Текст] / В.Г. Ледяев, – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2001. – С. 282-303.
Количество просмотров публикации: Please wait