НАЦИОНАЛЬНОЕ И ЛОЯЛЬНОЕ В 1970 – 1980-Х ГГ.: РУССКОЕ И СОВЕТСКОЙ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Кирчанов Максим Валерьевич
Воронежский государственный университет
доктор исторических наук, доцент

Аннотация
Автор анализирует роль поэзии в развитии русского национализма в 1970 – 1980-е годы. В условиях существования авторитарного режима в СССР литература была одной из немногих форм проявления и развития русской идентичности. Русскими поэтами культивировался комплекс мифов, связанных с уникальностью России.

Ключевые слова: национализм, РСФСР, русская идентичность, русская проза


NATIONAL AND LOYALTY IN 1970 - 1980 YEARS.: RUSSIAN AND SOVIET THEMES IN LITERATURE

Kirchanov Maksim Valerevich
Voronezh State University
DrSc in History, Associate Professor

Abstract
The author analyzes the role of poetry in the development of Russian nationalism in the 1970 - 1980's. Under the conditions of existence of the authoritarian regime in the Soviet literature was one of the few forms of expression and the development of Russian identity. Russian poets cultivated set of myths associated with the uniqueness of Russia.

Рубрика: 07.00.00 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ, 10.00.00 ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ

Библиографическая ссылка на статью:
Кирчанов М.В. Национальное и лояльное в 1970 – 1980-х гг.: русское и советской в художественной литературе // Современные научные исследования и инновации. 2013. № 1 [Электронный ресурс]. URL: https://web.snauka.ru/issues/2013/01/19906 (дата обращения: 18.03.2024).

1970-е годы были отмечены появлением целого ряда книг, авторы которых стремились синтезировать русское и советское, хотя первое постепенно начинало преобладать. Юрий Адрианов в начале 1970-х годов смог издать книгу с определенно несоветским названием «Нижегородская Отчина» [1], которое в значительной степени свидетельствовало о патриотической ориентации автора. Ю. Адрианов писал именно о Нижнем Новгороде, а не советского Горьком, активно использовал слово «Россия». В целом текст имел мощное регионалистское измерение. Ю. Адрианов открыто писал о «нашей нижегородской отчине» [2], ее древней и славной истории [3]. Горьковская область у Ю. Адрианова фигурировала в качестве нижегородской земли и «двухсот километров России» [4], а не РСФСР. Особое внимание Ю. Адрианов уделил фактору русской деревни, подчеркивая, что «каждое село и деревенька памятны чем-то особенным» [5], что шло вразрез с проводимой в РСФСР политикой в отношении села, направленной на его унификацию и советизацию. В подобной ситуации текст Ю. Адрианова слабо пересекался с многочисленными для 1970-х годов публикациями о социалистической Родине и таком же социалистическом строительстве.

Среди писателей национальной ориентации в 1970-е годы особое место занял Борис Мажаев, например, сознательно противопоставлял русскую деревню Нечерноземья другим регионам, указывая на то, что «то, что мы называем нечерноземной полосой издавна являлось стержневой осью России, ее мускулистым сердцем, посылавшим во все дальние края жизненные токи» [6]. Во второй половине 1980-х годов Николай Дорошенко указывал на равнодушие со стороны общества в отношении деревни: «кому какое дело до нескольких изб, неуклюже столпившихся под открытым небом» [7]. Аналогичные тенденции отражены и в рассказе Николая Шипилова «Одиноко» [8], где в качестве главного коллективного героя выступает умирающая деревня, где остались одни старики.
Русские писатели акцентировали особое внимание на роли Нечерноземья в истории России, соединяя различные версии идентичности – русскую национальную, связанную с историей, и официальную советскую, построенную вокруг идеологически значимых событий. Владимир Панков, например, подчеркивал, что «никогда не был Переяславль в стороне от столбовой дороги российской истории. О крепкие стены кремля билось бурное море крестьянской войны Ивана Болотникова… сказал Переславль свое слово и в смутные времена… на рязанской земле есть святое место для каждого русского человека» [9]. Комментируя роль Нечерноземья Иван Васильев, стремясь синтезировать русское и советское, подчеркивал, что «Северо-Запад… земля исконно русская. Скупая на хлеб, но кормившая революцию» [10]. Калининский писатель Михаил Петров подчеркивал, что русского человека в деревне «держат крестьянские корни – дом, земля, родня» [11]. Борис Мажаев особо подчеркивал, что «тяга русского человека к земле, любовь к ней есть надежный двигатель нравственной устойчивости в бурном море житейских соблазнов» [12], а Федор Абрамов, в свою очередь, указывал на способность менять самый неблагоприятный ландшафт, облагораживать его [13].
Аналогичные настроения были характерны и для писателей Дальнего Востока. Владимир Петров в «Белом клевере», определяемом им как «сказ крестьянки» [14], отразил сложности адаптации русских переселенцев на Дальнем Востоке, специфику крестьянского мировоззрения («грех крестьянину спать долго – не видать ему хлебов. Поднялась зоря и мы на ногах» [15]), противостояние традиционной крестьянской и начинающей с ней конкурировать городской культуры («кто с фронта приходил, рассказывал, что идет война с капиталистами. Да все по большим городам, где черные трубы до неба. А мы далеко от города, живем смирно» [16]), социальные противоречия между зажиточным и беднейшим крестьянством («…война им страшна? Как бы не так! Побольше посеют, а такие, как мы, беднота переселенческая, уберем за бесценок. Нам худой корм, им крупный барыш…» [17]), постепенный распад традиционной идентичности, основанной на крестьянском монархизме («царя скинули, бога у земли отобрали» [18]). Подобные тенденции заметны и в романе Михаила Алексеева «Вишневый омут» [19], который отразил сложные и противоречивые процессы модернизации и социальных трансформаций в русской деревне. В романе М. Алексеева представлена ломка преимущественно традиционной донациональной идентичности («но ведь я ж хохол… понимаешь, хохол! Хохол упрямый» [20]), сложности отмирания крестьянского коллективизма [21], проявления народного монархизма и религиозности («человек не исполнил присяги и за это должен держать ответ… перед богом и перед царем» [22]), проблемы гендерных ролей в традиционном обществе («у Савкина-старшего рождались только сыновья. Ходили, впрочем, слухи, что были и дочери, но Савкин дочерей не любил и топил их в омуте… дочери – плохие хранители фамилии» [23]). Идеализация русского крестьянства, таким образом, была формой поддержания русской идентичности в РСФСР, шагом к воображению русской нации как наиболее идеального сообщества.
Кроме этого город предстает как полный социальный антипод деревне, идеализируемой и противопоставляемой урбанистическим альтернативам. В ряде текстов деревня фигурирует как нравственное сердце России, а город – разрушительный фактор, который размывает Россию прагматизмом, экономическим расчетом и тягой к наживе [24]. Город русскими советскими авторами позиционировался как опасный мир, отличный от деревни, например, значительным уровнем преступности [25]. Городские герои в произведениях русских советских писателей почти лишены уникальности, а наоборот – серийны и унифицированы. Федор Баев, например, в рассказе «Как жизнь, парень» [26] так и описывал своего героя Коноплева: «не из самых видных. В городе таких тысячи». Город в текстах Ф. Баева представал как место обитания «унылых прохожих», доминирования автомобилей. В целом город, который «насупился, проклиная мерзкую погоду» [27], описан в мрачных тонах, депрессивно и упадочно. Поэтому город в русской прозе нередко фигурировал как почти безликое пространство, состоящее почти исключительно из промышленных предприятий – «железобетонных корпусов со стеклянными крышами» [28]. В одном из рассказов Авенира Крашенинникова город – это место, где «дома стоились десяток лет назад из шлакоблоков в четыре этажа, одинаково серые, мрачноватые» [29]. Таким образом, город в русской советской литературе не только представал в качестве социального и культурного антипода деревни, но играл важную роль унификации русского человека в процессе его трансформации, превращения в советского человека.
Постепенно, к середине 1970-х годов в русской советской литературе утвердился новый тип героя, который будучи убежденным большевиком / революционером / коммунистом (в зависимости от ситуации / контекста / конъюнктуры) одновременно оставался русским, проходя через все сложности русской истории ХХ века – первая мировая война, революция, гражданская война, коллективизация, Великая Отечественная война… Сюжет рассказа Н. Захарова «Русская мать» [30] составляет конфликт местной партийной ячейки и многодетной матери, которую партийные функционеры решают исключить из партии. Отношения многодетной матери с партией глубоко символичны, олицетворяя отношения русских в СССР с партией в целом. Некоторые герои сочетали советской с умеренной нерусскостью в условиях сложной адаптации к жизни в городе. Подобная ситуация, например, характерная для повести Петра Киле «Птицы поют в одиночестве» [31], герой которой – молодой нанаец – приехал поступать в Ленинградский университет, где фактически впервые в жизни столкнулся с новой и незнакомой для него культурой города. С другой стороны, существовали и исключения, которые отражали противоречивый характер изменений, произошедших в СССР. Например, в повести сибирского писателя Г. Машкина один из героев ломает и сжигает православные иконы («…сорвал икону Николая-чудотворца и разломил ее о коленку. Сверкнула белая древесина на сломе. Он кинул обе половинки в печку» [32]), что отражало глубину разрыва между различными версиями русской идентичности.
В русской советской литературе были и другие герои, порожденные стремительной модернизацией, противоречиями сближения деревни и города, последствиями размывания культурных границ. В частности, в повести Виталия Нестеренко «Белой лодкой по голубому морю» [33] один из ее героев – Фадеев – на партсобрании рассказывал «про удачи на действующем свинокомплексе, где мало работников и высокая производительность, и про строительство нового, где свинина будет получаться совсем дешевой» [34]. Герой новосибирского прозаика Леонида Александрова уже в начале 1970-х годов проявлял определенные элементы и черты психологии потребления, веря во всесилие техники: «механизация – великое дело. Сгрузили плиты в полчаса» [35]. Один из героев сибирского прозаика Аскольда Якубовского уже не строит коммунизм, а переживает кризис среднего возраста: «сорок лет – тяжелые годы. В голову лезут глупые мысли об упущенном, недожитом. Вскипают мутные желания, хочется погнаться и схватить за хвост упущенные годы» [36].
Немногим отличалась и другая героиня повести «Белой лодкой по голубому морю» Лиза, которой ночью снился М. Магомаев [37], идол дозволенной советской версии массовой культуры потребления. Фадеев и Лиза – герои новой формации, порожденные застоем, начавшимся в 1970-е годы. Мир некоторых героев русской советской литературы оказывался чрезвычайно узким («ванна, душ, косметика, телефон, магазины, телевизор, кофе, сигареты» [38]), что очень волновало националистически ориентированных русских писателей, которые в этом были склонны видеть угрозу существованию русской идентичности в целом. Другие герои стремились выйти за дозволенные в СССР рамки ради личного обогащении – так в русской советской литературе возник новый герой, в большей степени – антигерой, потребитель, индивидуалист (например, в повести Олега Куваева «Весенняя охота на гусей»), который уже не имел практически ничего общего с героями ранней советской литературы.
Такой герой предстает в большей степени экономический герой, прагматик («чтобы жить, нужен рубль. У умного есть безопасный рубль»), ни во что не верящий карьерист, склонный к обогащению [39]. Такие, как и они, новые люди в рассказе Виктора Солоухина «Варвара Ивановна» [40], способны были только рьяно выполнять решения партии, в том числе – и в деревне, не задумываясь о том, что такое партийное рвение разрушительно для русского села. Конфликтная ситуация характерна и для рассказа Валентина Распутина «Василий и Василиса» [41], в котором колхозники при первой возможности работают на себя, что свидетельствовало о сохранении некоторых элементов традиционного менталитета, хотя и ослабленного коллективизацией и принудительной советской модернизацией, в мировоззрении русского крестьянина.
В целом, для русской советской литературы 1970-х годов был характерен денационализированный тип героя, поступки которого продиктованы, главным образом, идеологическими мотивами. Например, в рассказе И. Давыдова «Росита» мы встречаем рабочих, для которых, кто они, не имеет практически никакого значения. Для них важно только производство, процесс и то, что их завод «делает электронно-вычислительные машины, которые считают в тысячи раз быстрее человека» [42]. Такой герой является именно советским человеком, убежденным коммунистом, свято верящим в дело партии и, поэтому, почти ничего не имеющим общего со старой русской культурой.
Писатели-деревенщики периферии – от Центральной России до Дальнего Востока – поднимали в своих текстах фактически те же проблемы, которые интересовали признанных классиков деревенского течения в русской советской литературе. Большинство этих проблем было связано с противоречиями в развитии русской деревни, ее вымиранием, исчезновением русской народной традиционной культуры, нравственными деформациями, порожденными в результате принудительной модернизации. Таким образом, деревенское течение в русской советской литературе предстает как явление относительно цельное, ставшее чрезвычайно удобной сферой для поддержания и сохранения русской идентичности и ограниченных проявлений русского национализма, как признанными классиками, так и авторами второго плана.


Библиографический список
  1. Адрианов Ю. Нижегородская Отчина (страницы путевого дневника) / Ю. Адрианов. – Горький: Волго-Вятское книжное издательство, 1971.
  2. Адрианов Ю. Нижегородская Отчина. – С. 10.
  3. Адрианов Ю. Нижегородская Отчина. – С. 11 – 12.
  4. Адрианов Ю. Нижегородская Отчина. – С. 23.
  5. Адрианов Ю. Нижегородская Отчина. – С. 17.
  6. Можаев Б. На Тверце / Б. Можаев // Дар Валдая. Сборник / сост. Е. Борисов, А. Смирнов. – М.: Современник, 1989. – С. 332 – 347.
  7. Дорошенко Н. Карьер / Н. Дорошенко // Рассказы тридцатилетних / сост. Л. Бежин. – М.: Молодая гвардия, 1988. – С. 119 – 128.
  8. Шипилов Н. Одиноко / Н. Шипилов // Рассказы тридцатилетних / сост. Л. Бежин. – М.: Молодая гвардия, 1988. – С. 496 – 504.
  9. Панков В. Заложен бысть град… / В. Панков // Голубая Мещера. Сборник / сост. В. Сафонов, В. Кабанов. – М.: Современник, 1988. – С. 7 – 15.
  10. Васильев И. Я люблю эту землю / И. Васильев // Дар Валдая. Сборник / сост. Е. Борисов, А. Смирнов. – М.: Современник, 1989. – С. 3 – 8.
  11. Петров М. Иван Иванович / М. Петров // Дар Валдая. Сборник / сост. Е. Борисов, А. Смирнов. – М.: Современник, 1989. – С. 296 – 304.
  12. Можаев Б. На Тверце. – С. 345.
  13. Абрамов Ф. Куст нерукотворный / Ф. Абрамов // Второе рождение. Повести, рассказы, очерки и стихотворения о людях Российского Нечерноземья / сост. Э.С. Ставский. – Ленинград: Лениздат, 1984. – С. 4 – 7.
  14. Петров В. Белый клевер (сказ крестьянки) / В. Петров // Откровение / ред. Н. Шундик. – Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1979. – С. 111 – 230.
  15. Петров В. Белый клевер (сказ крестьянки). – С. 126.
  16. Петров В. Белый клевер (сказ крестьянки). – С. 161.
  17. Петров В. Белый клевер (сказ крестьянки). – С. 121.
  18. Петров В. Белый клевер (сказ крестьянки). – С. 156.
  19. Алексеев М. Вишневый омут / М. Алексеев. – Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1983.
  20. Алексеев М. Вишневый омут. – С. 11.
  21. Алексеев М. Вишневый омут. – С. 194.
  22. Алексеев М. Вишневый омут. – С. 64 – 65.
  23. Алексеев М. Вишневый омут. – С. 17.
  24. Подобные тенденции характерны для авторов, которых можно отнести к деревенской прозе. См.: Афонин В. Письма из Юрги / В. Афонин // Афонин В. Письма из Юрги. Повести / В. Афонин / послесл. В. Лысенко. – М.: «Советская Россия», 1984. – С. 88 – 167; Афонин В. Последняя осень / В. Афонин // Афонин В. Письма из Юрги. Повести / В. Афонин / послесл. В. Лысенко. – М.: «Советская Россия», 1984. – С. 168 – 190; Афонин В. Год сорок шестой / В. Афонин // Афонин В. Письма из Юрги. Повести / В. Афонин / послесл. В. Лысенко. – М.: «Советская Россия», 1984. – С. 191 – 271; Афонин В. Путевка / В. Афонин // Афонин В. Письма из Юрги. Повести / В. Афонин / послесл. В. Лысенко. – М.: «Советская Россия», 1984. – С. 272 – 326.
  25. Чумичев Л. На горе стоит гора. – С. 5.
  26. Баев Ф. Как жизнь, парень? / Ф. Баев // Белой лодкой по голубому морю. Рассказы и повести. – С. 78 – 97.
  27. Баев Ф. Как жизнь парень? – С. 81.
  28. Баев Ф. Как жизнь парень? – С. 79.
  29. Крашенинников А. Девушки поют / А. Крашенинников // Литературное Прикамье 86 / ред. Л. Кузьмин. – Пермь: Пермское книжное издательство, 1986. – С. 41 – 69.
  30. Захаров Н. Русская мать / Н. Захаров // В середине России. Рассказы. – С. 45 – 62.
  31. Киле П. Птицы поют в одиночестве / П. Киле // Молодая проза Сибири / сост. А. Лиханов. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1980. – Т. 2. – С. 5 – 77.
  32. Машкин Г. Синее море, белый пароход / Г. Машкин // Молодая проза Сибири / сост. А. Лиханов. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1980. – Т. 1. – С. 17 – 170.
  33. Нестеренко В. Белой лодкой по голубому морю… / В. Нестеренко // Белой лодкой по голубому морю. Рассказы и повести. – С. 98 – 122.
  34. Нестеренко В. Белой лодкой по голубому морю… – С. 118.
  35. Александров Л. Костер на горе. – С. 150.
  36. Якубовский А. Дом / А. Якубовский // Молодая проза Сибири / сост. А. Лиханов. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1980. – Т. 1. – С. 403 – 458.
  37. Нестеренко В. Белой лодкой по голубому морю… – С. 122.
  38. Ставский Э. Деревенская мозаика / Э. Ставский // Второе рождение. Повести, рассказы, очерки и стихотворения о людях Российского Нечерноземья / сост. Э.С. Ставский. – Ленинград: Лениздат, 1984. – С. 10 – 121.
  39. Куваев О. Весенняя охота на гусей / О. Куваев // Молодая проза Сибири / сост. А. Лиханов. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1980. – Т. 1. – С. 171 – 269.
  40. Солоухин В. Варвара Ивановна / В. Солоухин // Рассказы о деревне / сост. В.А. Зубов. – Пермь: Пермское книжное издательство, 1984. – С. 142 – 148.
  41. Распутин В. Василий и Василиса / В. Распутин // Рассказы о деревне / сост. В.А. Зубов. – Пермь: Пермское книжное издательство, 1984. – С. 149 – 174.
  42. Давыдов И. Росита / И. Давыдов // В середине России. Рассказы. – С. 21 – 32.


Количество просмотров публикации: Please wait

Все статьи автора «Кирчанов Максим Валерьевич»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться:
  • Регистрация