В истории казачества существует огромное число штампов, стереотипов и заблуждений. Такая ситуация формировалась состоянием проблемы казачьей историографии. Достаточно долгое время в ней существовал значительный перекос в сторону описательного характера казачьего сообщества. Исследования сводились к голой статистике в области военного искусства, культурных традиций и некоторых иных аспектов жизни этноса. За бортом анализа оставались серьезные вопросы генезиса и развития.[7;8;9]
Несмотря на это, одним из основных вопросов казачьих исследований стал вопрос происхождения и корней казачества. Однозначного и четкого ответа на него не получено до сих пор. Широта и масштабность предложенных гипотез уже сами по себе заставляют задуматься о проблемах межэтнического элемента в системе казачества.
Рассмотрение вопроса межнационального устройства казачьего сообщества следует начать с истории Запорожской Сечи, – древнейшего казачьего образования. Известно, что жизнь запорожцев была построена на принципах вольного ратного братства.
Борьба с Польшей на долгое время стала главной стратегической линией Сечи. Общая ненависть к постоянной «польской угрозе» сплачивала и мобилизовывала запорожцев, заставляли все более и более обращаться к концепциям собственной казачьей государственности. В результате формируется совершенно уникальная государственная структура, – Гетманщина.
Т.к. Всевеликое Войско Донское на раннем этапе своего существования прямо проецировало на себя традиции и концепции Запорожской Сечи, отношение к иноверцам и инородцам в нем было не вполне однозначное. Хотя, Дон и провозглашал тезис, – «С Дона выдачи нет», охотно принимал беглых, все же «коренные донцы» проводили определенную линию раздела между собой и пришлым людом. Касалось это крестьянства, инородцев. Т.о. сохранялась система внутреннего охранения сообщества от проникновения чуждых культурных, социальных, экономических укладов жизни. К данному вопросу донцы относились весьма трепетно. Может быть поэтому, Донское казачье войско вплоть до настоящего момента и занимает совершенно особое место среди всех казачьих войск, что признается историками. Это место связано не только со старшинством войска, но и значительной его ролью как важного идеологического института всего казачества в целом.
Коренным образом ситуация на Дону начинает меняться с воцарением на престоле Петра I и проведением масштабных реформ. Политика Петра в отношении казачества была агрессивной и противоречивой, но это не была слепая агрессия. Петр достаточно умело проводил политику наступления на «донские казачьи вольности». Итогом его деятельности можно считать официальное закрепление термина «государственного служилого казачества», чему царь придал вполне официальный статус, хотя сами процессы были инициированы еще во времена Ивана Грозного.
В рамках общей концепции Петра с его ориентацией на Европу и систему европейских ценностей значительное влияние в структурах Донского войска получают представители немецкой национальности. Справедливости ради, стоит сказать, что немецкие казачьи офицеры и командиры внесли огромный вклад в развитие ратного искусства, стратегии и тактики военного дела. Особые успехи следует отметить в фортификационном и военно-инженером деле, артиллерии, искусстве кавалерийских атак.
В 1637-ом году при осаде казаками Азова всеми подкопными работами руководил тоже немец – Иоганн Арадов. Как и когда он попал на Дон, точных сведений не сохранилось. Разные источники дают различные объяснения. Один только факт неопровержим, – немец Ардов честно и преданно служил делу казачества и российской государственности. В царствование Петра I-го из Пруссии на русскую службу приехал и другой немец, – сын полковника, артиллерист Абрам Егорович Миллер. Позже он участвовал во взятии Азова в1696 г. и прославил себя ратными подвигами. Сыновья Миллера стали донскими казачьими старшинами. Один из них заведовал переселением донских казаков на Кавказскую линию, второй – Фёдор служил офицером в донском полку и участвовал во взятии Измаила в1790 г. За боевую доблесть был награждён двумя золотыми крестами. Позже он так же руководил строительными работами Новочеркасска до1817 г., когда был командирован с донскими частями на охрану границ с Персией. Старший сын Миллера, – Александр был командиром сотни Александровского полка, позже – командиром донского казачьего полка. В дальнейшем большинство Миллеров служило в гвардейском Атаманском полку или начинало в нём свою службу.[1] Казачьими офицерами из числа лиц немецкого происхождения были, – Фердинант барон фон Винценгероде, Фридрих Карл барон Тетенборн, которые отличились на полях сражений войны 1813 года.
Большой вклад в дело изучения многонационального контента казачества дает изучение структуры Черноморского казачества.
Такой авторитетный автор как Ф.А.Щербина писал о составе черноморского казачьего войска: «собранное из разных мест, разрозненное и разноплеменное…»[14, c.576] В качестве этносов, составлявших войско им указывались, – малороссы, поляки, молдаване, великороссы, литовцы, татары, греки, немцы, евреи, турки. Другой авторитет в области казачьей истории, – В.А.Голобуцкий отмечает присутствие в среде черноморцев албанцев, сербов, болгар.[2, c.141] Из историков более позднего периода о многонациональном составе черноморского казачества говорит исследователь Б.Е.Фролов.[13] Войско комплектовалось Г.А.Потемкиным. Основной упор был сделан на привлечение т.н. «свободных людей», их место происхождения и национальность имели мало значения. Власть взяла на вооружение опыт и практику Дона, охотно принимавшего беглых. Важно отметить, что «истинных казаков» из числа черноморцев было 30%, а бывших запорожцев – 43%. Привлечением новых участников в сообщество власть пыталась оградить себя от возможных повторений восстаний и бунтов.
Из черноморского казачества в дальнейшем было сформировано Кубанское казачье войско. Оно продолжило традиции поли-этничности черноморцев. Кубанское казачество по своим принципам и традициям было еще дальше от традиций Запорожской Сечи, нежели черноморцы. Процессы «огосударствления» казачества продолжились в тесной связи с укреплением межнационального казачьего диалога. Все эти процессы проходили под пристальным вниманием и с участием государственного аппарата центральной российской власти. Кубанское казачье войско, равно как и Терское, в своем межэтническом взаимодействии устанавливало активные связи с горскими народами. Долгое время было принято считать, что казачество и горцы – непримиримые враги, ведущие постоянную ожесточенную военную и политическую борьбу. Однако, исследования этнографического материала во многом опровергают эту мрачную картину. Казаки активно перенимали у горцев методологию, стратегию и тактику военного боя. Кроме того, тесная связь устанавливалась посредством возникновения семейных и кровных уз. Практиковались смешанные браки.
Уже в период современного «казачьего ренессанса» – 90-е годы XX в. на территории Северного Кавказа возникают Чеченское и Ингушское казачьи войска, почти полностью сформированные из представителей национальных диаспор. Просуществовали они сравнительно недолго. Роль данных войск в период проведения российскими властями контртеррористических операций на Северном Кавказе весьма и весьма неоднозначна. Однако, сам факт появления данных войск говорит нам о том, что идеология казачества и казачьего движения стала рассматриваться гораздо шире и не может быть уложена полностью в рамки концепции исключительно славянского этноса.
В казачьей истории существует теория и гипотеза «казачьего фронтира», которая говорит об особой роли казачьего сообщества в освоении и становлении приграничных территорий. Развитие данной теории имеет несколько важных и основополагающих аспектов. В их числе, – знаковая роль военной и погранично-охранной функций казачества, возрастание роли и воздействия государства на процессы в казачестве. Так же к данным аспектам может быть отнесена и национальная структура «фронтирного казачества». Например, в отношении Урала и Сибири совершенно особое положение занимало казачество из числа мусульманского населения, – татары, башкиры и др.[11;12]
На территории Южного Урала с 1798 по 1865 гг., например, существовало отдельное казачье Башкирско-мещерское войско. Оно активно участвовало во многих войнах Российского государства, – в Отечественной войне 1812 года, заграничных кампаниях 1813-14 гг. участвовало 20 полков этого войска, по два полка участвовали в русско-турецкой войне 1828-1829 гг., Хивинском походе1839 г., Крымской войне 1853-56 гг. Несмотря на то, что в последних трёх случаях башкиро-мещерянским казакам пришлось воевать с единоверцами (турками и народами Центральной Азии), тем не менее они проявили чудеса доблести и героизма на полях этих сражений.
Интересны свидетельства очевидцев тех событий.
Л.Л.Масянов, вспоминая о службе на Урале писал: «Были полноправными казаками татары, калмыки, и были они великолепными казаками. Из татар даже было даже офицерство». Хорошо известны имена казачьих командиров-мусульман: войсковой старшина (подполковник) Узбек Тюняев, сотники Шамай Тангаев и Абыш Ураев, хорунжие Искандер Тангатаров и Ахмедфазыл Акиров, подхорунжие и урядники Ахмет Хаметьев, Искандер Чубеков, Утяп Юсупов, Апкеш Утяпов, Ариста Наиптиев и др.
В том же Уральском казачьем войск отдельной боевой единицей был выделен башкирский мусульманский конный полк. В 1862 году из 81.998 уральских казаков было: русских (а фактически также украинцев, белорусов, обрусевших татар, мордвы и т.д.) – 70.331 (85,8 %), башкир – 6.095 (7,4 %), татар – 4.168 (5,1 %), калмыков – 1.184 (1,4 %), все остальные (казахи, каракалпаки) составляли очень незначительную часть – 220 чел. (0,3 %).[] Как видим, процент мусульман в Уральском войске в середине XIX в. превышал отметку в 12 %. Сотники Искаков и Нуралин командовали пятой сотней пятого полка и третей сотней шестого полка Уральского войскового казачества. К концу уже XIX в. подъесаул Мурза-Ахмет Искаков возглавит казачью степную бригаду в Уильском укреплении.
В Уральске, Илецке и станице Сламихинской казачьи мусульманские объединения возглавлялись ахунами. К 1900 году ими соответственно были Абдулсалих Ишкулов, Абдулгаллям Давлетшин и Губайдулла Галькиев. В ряде казачьих станиц, например – Уральской, Илецкой, Мустаевской, Студеновской и некоторых других, даже функционировали мечети.
Ситуация с Сибирским казачьим войском во многом была идентична ситуации с Уральским. Это было типично «фронтирное» войско. Конечно же, без связи с национальным этническим населением само существование войска и выполнение им своих функций было бы просто не мысленно.
Источники говорят нам и о многонациональности сибирского казачества: «Среди сибирских казаков встречались представители казахского народа, потомки калмыков, башкир, мордвы».[11, с.152] Вот только небольшие статистические данные: В 1754-1828 гг. командирами, начальниками пограничных линий и командующими отдельным Симбирским корпусом являлись четырнадцать человек, при этом семь из них были этническими немцами и даже не меняли свои немецкие фамилии.[12, с.387]
Сибирское линейное казачье войско было создано в 1808 году, после перевода регулярных драгунских частей из Сибири на запад. Одно время его историю пытались вести от казаков атамана Ермака Тимофеевича. Однако, в 1586 году, когда в Сибири закрепилась царская администрация, казаков, пришедших с Ермаком, оставались единицы. А основу нового казачества составили уже не они, а «охотчие» люди с русских северов, местные служилые татары. Сибирское войско, в отличии от вольных общин – Донского, Уральского, Терского войск, было создано государством. В 1822 году появился «Устав о сибирских городовых казаках», определяющий место казачества в социально-политической жизни региона. В Сибири были сформированы семь полков городовых казаков. Среди них и Сибирский татарский казачий полк, укомплектованный из тобольской, тюменской и томской городовых татарских казачьих команд.
История не стояла на месте, новые метамарфозы затрагивали и казачье сообщество.
Период братоубийственной Гражданской войны (1918-1920 гг.) дал историкам новые факты для оценки ситуации в области межнационального состояния казачества. Важным фактором этого периода явилось более тесное общение казачьих элит с местными региональными элитами. Особенно отчетливо это проявилось в истории формирования и развития «Белого Движения». Войсковые атаманы и старшины самопровозглашенных «белых» казачьих республик, казачьих самостийных государственных образований остро нуждались в союзниках. Такими союзниками становились местные национальные диаспоры территорий. Данные процессы активно протекали на территориях Сибири, Северного Кавказа, Алтае, Казахстане и др. регионах. Многие самостийные казачьи государства периода Гражданской войны формировали свои правительства на коалиционных принципах, с включением представителей местных национальных элит, учетом их интересов и жизненных потребностей.
Лидерами Белого дела было создано интереснейшее образование, изучение которого много дает для понимания сути самостийных казачьих государственных концепций. Имя ему – Юго-Восточный Союз. Эта была мощная попытка объединения всего казачества под знаменем борьбы с Советами.
В период формирования Юго-Восточного Союза в его состав были включены не только герои и лидеры «Белого Дела», но экономически состоятельные иноверцы. По современной терминологии это били настоящие олигархи. Их политическая и экономическая власть в регионах была безусловна и внушительна.
Т.о. Гражданская война – катализатор совершенно новых и принципиальных настроений в области идей казачьей государственности и осмысления места и роли всего казачьего сообщества в целом.
В поддержку выдвигаемой гипотезы говорит и факт появления в период Гражданской войны и форм казачье-крестьянского государственного устройства. Таким примером может служить концепция казачье-крестьянской республики Н.И.Махно. В противоположность лидерам «Белого Дела» лидер Гуляй Поля делал ставку на ассимиляцию казачества с крестьянством, а не национальными диаспорами. В тоже время, говорить о прямом национализме гуляй-польского правительства было бы ошибкой. Источники содержат вполне однозначную информацию об идеологическом неприятии Н.Махно и его соратниками концепции национального государства или националистического. Вряд ли махновцы стремились именно к этому.
Мы явно можем наблюдать в ходе исторического развития коренные изменения в казацких сообществах. Говоря о казацкой государственной самостийности, очевидно, следует иметь в виду не только принцип военной демократической обустроенности этой государственности, но и учета фактора, элемента присутствия идеи социального государства.[6-10] Сам термин появился в современной юридической и политологической литературе сравнительно недавно. В отношении казачества данный термин следует рассматривать с все большим проникновением в казачью среду крестьянства и представителей национальных меньшинств. Именно это проникновение обуславливало все большую доминанту «социальности» казачьей государственности. До этого момента казачьи сообщества были весьма закрыты и базировались исключительно на принципах военного демократического устройства.
Очевидно, логично говорить не только о принципе самостоятельной государственной концепции и чаяниях казачества в данном вопросе, но и определить и типы, формы казачьей государственности. Подобные определения будут напрямую связаны с «социальностью» казачьих структур. Историография последнего времени дает достаточный методологический инструментарий в области поднимаемого вопроса. Но, общие заключения, тенденции и выводы по поднятой проблематике еще не отражены в фундаментальных трудах.
Библиографический список
- Богаевский Б. Казаки из «немцев» // Журнал «Родной край». №112, май- июнь 1974.
- Голобуцкий В.А. Черноморское казачество. Киев, 1956.
- Ерохин И.Ю. Этно-социальные традиции и ценности казачества // Научный аспект. 2013. Т.2. №2(6). С.167-168.
- Ерохин И.Ю. Парадоксы истории развития казачества // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2013. №12-1. С.153-154.
- Ерохин И.Ю. Многообразие казачьих территорий // Сборник конференций НИЦ Социосфера. 2013. №45. С.094-100.
- Ерохин И.Ю. Казачья семья: уникальный культурный феномен в системе государства // Сборник конференций НИЦ Социосфера. 2013. №25. С.025- 028.
- Ерохин И.Ю. Казачьи республики и традиции государственности // Сборник конференций НИЦ Социосфера. 2013. №20. С.010-014.
- Ерохин И.Ю. Казачество и государственность // Научно-информационный журнал Армия и общество. 2013. №2(34). С.74-79.
- Ерохин И.Ю. Актуальные вопросы методологии истории казачества: новые подходы и концепции // Перспективы науки и образования. 2013. №6. С.176-178.
- Ерохин И.Ю. Государство: роль и влияние на трансформации казачества // Общество и право. 2013. №3(45). С.323-325.
- История казачества Азиатской России. В 3-х томах. Т.1. XVI – первая половина XIX в. Екатеринбург: УрО РАН, 1995.
- Недбай Ю.Г. Сибирское казачье войско. Книга 3 (1846-1861 гг.). – Омск: ООО Изд. Дом «Наука», 2004.
- Фролов Б.Е. Национальный состав Черноморского казачьего войска (1787-1860 гг.).
- Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Екатеринодар, 1910. Т.1.
Количество просмотров публикации: Please wait